Я дрался на «Аэрокобре» - Мариинский Евгений Пахомович. Страница 37
«Ну, теперь живу! – облегченно вздохнул я, очутившись рядом с товарищами. – Кто-нибудь да выручит, не один!» Оглянулся на пронесшегося мимо Басенко и похолодел: Басенко уходил все дальше, а над самым хвостом повисла здоровенная морда «Фоккера»… «А!.. Разинул варежку, успокоился!» Я рванул самолет влево вверх, так, что в глазах заплясали круги, и успел дать очередь по немцу. В ту же секунду по хвосту забарабанила дробь разрывающихся снарядов. Мой самолет вздрогнул от прошившей его очереди «Фоккера». В голове разливалась тупая боль. Самолет, как был в левом боевом развороте, резко скользнул на крыло вниз, перешел в отвесное пикирование.
Оглянувшись назад, увидел, как «Фоккер» со снижением разворачивался за мной. «Добить хочет, сволочь! Не выйдет!» – потянул ручку на себя. Ручка пошла неожиданно легко, свободно. А самолет продолжал пикировать как ни в чем не бывало. «Управление перебил… Что же делать?..» – снова оглянулся. «Фоккер» продолжал пикировать, а за «Фоккером» увязался наш «ястребок». Вот он дал очередь, «Фоккер» вспыхнул, но продолжал все так же пикировать, отмечая свой путь черным столбом дыма.
«Этот готов. А сам?.. Прыгать? Кой черт! Самолет же целый вроде, не горит… Выпрыгнешь – прямо на стабилизатор попадешь. Перебьет позвоночник, и все… Лучше тут, в кабине… Куда хоть пикирую? К немцам?! К черту! Помирать, так у своих…» Элеронами стал разворачивать самолет на отвесном пикировании на сто восемьдесят градусов. Как только я нажал на ручку, меня неожиданно бросило вправо, в борт кабины, так что я почти потерял сознание. «Свободное падение, невесомость… Падение в пространстве…» – ни с того ни с сего вдруг вспомнилась прочитанная когда-то фраза. Я никак не ощущал невесомости, не замечал ее, пока не ударился о борт кабины. Раньше просто некогда было думать об этом. Да и довольно привычное состояние для истребителя.
Самолет все же развернулся. Теперь он пикировал на север. Впрочем, какая от этого польза? Все равно нос самолета направлен почти в ту же точку на земле… Я снова попробовал потянуть ручку на себя, как будто от разворота что-либо могло измениться. Нет, все так же…
«Триммер!» Как же я сразу не вспомнил о нем?! Ведь приходилось уже раз с его помощью выводить из пикирования. Только тогда у него хватало силы справиться с нагрузкой на рули высоты, а сейчас эта нагрузка вообще отсутствовала.
Я стал быстро вращать штурвальчик триммера на себя. Еще, еще… «Бэллочка», набрав огромную скорость, уже и сама было начала выходить из отвесного пикирования, и совместные усилия триммера и скорости не замедлили сказаться. Появилась даже небольшая перегрузка. «Может, удастся на триммере дойти домой, как тогда?» Однажды в бою у меня заклинило элероны, и, пользуясь рулем поворотов и триммерами элеронов как маленькими элеронами (только вращать тогда штурвальчик приходилось в обратную сторону), довел «ястребок» домой и нормально посадил его.
«Нет, не выйдет…» Самолет пикировал над самой землей вдоль склона ущелья под углом около тридцати градусов. Глаз безошибочно определил глиссаду крутого снижения: вот там, у желтого пригорка, произойдет столкновение. Спереди с молниеносной быстротой набегал противоположный склон неглубокого ущелья. По сторонам замелькали хаты, сады. Вот и впереди сад. Врезаться в противоположный склон нельзя. Верная смерть… Может?.. Я успел крутануть штурвал триммера немного от себя, нажал на педаль руля поворотов, чтобы избежать лобового удара о громадное дерево, стоящее у каменного забора в самом начале сада. Слишком поздно… В глазах сразу потемнело. Все отодвинулось куда-то далеко-далеко…
«Вот и смерть…» – как-то вяло и безразлично промелькнула и исчезла последняя мысль…
Батя отправляется на поиски
А послезавтра я не вернулся…
Вылетели мы на рассвете, еще темно было. Батя, проводив с полчаса назад летчиков на аэродром, как раз вышел подышать свежим воздухом. Спать не хотелось, а сидеть одному в комнате тоскливо.
Слишком многое там напоминает о Викторе, о том что он еще не вернулся: сидор (так сын называл вещмешок) под кроватью, сама деревянная кровать, на которой он спал, тогда как все остальные летчики спали на общих нарах, стол, за которым они часто сиживали по вечерам, потягивая легкое виноградное вино…
«Сегодня Витька вернется», – уверенно подумал батя и поднял голову, прислушиваясь к приближающемуся гулу авиационных моторов. На фоне серого рассветного неба прошла шестерка истребителей, направляясь на юго-запад. «Куда их в такую рань погнали? Опять бои сильные будут… Когда они кончатся?!» Вчера не вернулся Лебедев. Правда, с ним все в порядке, все видели, что он выпрыгнул на нашей территории из-за обрыва шатуна. Но все-таки плохо. Если бы не война, так на этих избитых, потрепанных машинах никто и не подумал бы летать. Их всех на утиль давно пора сдать. Так говорят летчики. А сами летают. Дерутся. Сбивают немцев. Но и сами пешком приходят. А то и не приходят больше…
Григорий Сергеевич прибрал в комнате и решил пойти на аэродром. Сын, конечно, прямо туда пойдет. Зачем ему заходить в село, крюк большой давать, когда он знает, что все там… Ведь он вспомнит в первую очередь о ребятах, о работе, а не об отце…
Григорий Сергеевич подходил уже к аэродрому, когда стала заходить на посадку группа, вылетавшая на рассвете. Какая это эскадрилья? Вернулось только пять «ястребков». Шестого не было…
На командном пункте, у Фигичева, куда он пришел справиться о сыне, стояли Архипенко, Лусто.
– Как, не вернулся? – старик не обращался ни кому конкретно, каждый из присутствующих мог ответить на его вопрос.
– Нет… И не вернется…
– Как не вернется?!
– Погиб… Врезался в землю с отвесного…
– Вы ж говорили… – батя повернулся к Архипенко, побледнел, ухватился за стол, чтобы не упасть. – Вы ж говорили, он передал, что идет на север…
– Ты, здеся, о ком? О Викторе? Женька сейчас погиб…
– Женька?! – растерянно переспросил батя.
– Да. «Фоккера», что его сбил, я рубанул. А он пикировал до самой земли. Не прыгал и не пытался даже, ничего не передал по радио. Убит был, наверное… А если и живой, то там ничего не осталось ни от самолета, ни от него…
Старик сел на подставленный стул. Это известие подкосило его. Позавчера не вернулся Витька, сегодня Женька, его ведомый, погиб… Плохое предзнаменование… Как сейчас спросишь о Викторе? Неудобно…
Но Архипенко понял мысли бати и сам сказал то, о чем он хотел спросить.
– А Виктор, здеся, к вечеру, наверное, придет. Иди домой, приготовь там для встречи… Мы его сразу к тебе направим!
Батя вышел из землянки и прямо у входа увидел Волкова. Николай стоял с покрасневшими, влажными от сдерживаемых слез глазами и ждал Архипенко.
– Ну, что там, батя?
Григорий Сергеевич догадался, что Волков спрашивает о своем командире.
– А тебе что сказали?
– Ничего… Не вернулся, и все… Хочу вот проситься. Поеду туда, может, помочь нужно…
– Эх, Коля! Никуда тебя не пустят…
– Почему?!
Старик поколебался немного. Говорить или нет? Может, сослаться на войну, на то, что механики на аэродроме нужны, они не для того здесь, чтобы искать пропавших летчиков… Решился. Все равно ведь через несколько минут узнает…
– Погиб Женька…
– Что?! – Николай как-то дико взглянул на Королева, понял, что тот говорит правду – такими словами не шутят, – закрыл лицо руками, отвернулся и побежал вдоль стоянки…
«Эх, ребята, ребята!.. Вам бы жить только начинать, а вы такое переживаете, гибнете…» – думал батя по пути в село. Он все же постарался выполнить совет Архипенко.
Обегал село, приготовился к встрече сына. Как же, тут будет и радость возвращения, и новое горе… Наполнил трехлитровый баллончик из-под кислорода самогоном, добыл канистру вина.
Весь день он прождал напрасно, а вечером встретил летчиков с твердо принятым решением. Как он раньше об этом не подумал?! «Вон Волков сразу побежал проситься ехать, помочь. А я, старый дурень, сижу здесь, жду… А он, может, ранен…»