Я дрался на «Аэрокобре» - Мариинский Евгений Пахомович. Страница 38
– Федор Федорович, – подошел он к Архипенко. – Отпустите меня завтра с утра. Поеду Виктора искать…
– Зачем же, здеся, искать? Завтра или сегодня ночью он сам придет, раз еще не пришел.
– Волков хотел ехать Женьку искать. А кто он ему? Летчик просто. А это ж сын!..
– Ну ладно. Если, здеся, он завтра не придет, то послезавтра поедешь.
Ни ночью, ни на следующий день Виктор не вернулся. Григорий Сергеевич ходил как в воду опущенный. Последнюю ночь он почти не спал, ворочался на своей широкой лавке под окном, прислушивался к каждому шороху. Может, идет? Наутро он отозвал Лусто в сторонку. Тот, с тех пор как не вернулся Виктор, оставался старшим в общежитии (Архипенко жил отдельно). Да и непьющий. Даже свои фронтовые сто граммов часто отдавал товарищам, не то чтобы когда лишнего хватить.
– Миша, вот тут у меня под лавкой баллон с самогоном и канистра с вином. Если без меня придет Виктор, отдашь. А так побереги, не говори никому – выпьют… А потом ищи, где достать. Это еле нашел. Я сейчас пойду…
– Эй, Лусто! – закричал с машины Архипенко – Где ты там? Ехать пора!
– Счастливо, батя! – Лусто побежал к машине, его втащили в кузов, и машина тронулась.
Старик постоял, посмотрел вслед летчикам, пока они не скрылись за поворотом, вошел в хату, взял шинель, котомку с продуктами и пошел в другую сторону искать сына на фронтовых дорогах и в госпиталях. К этому времени все склонились к мысли, что Виктора нужно искать именно в госпиталях. Здоровый, он пришел бы уже. Вон Лебедев на следующий день после него выпрыгнул, а успел вернуться… Правда, он приземлился невдалеке от шоссе, долго выбираться к автомагистрали ему не пришлось. А Виктор мог сесть где-нибудь в предгорьях, плутать по бездорожью…
Кто ж его знает, где он…
Опять Галя плакала…
Медленно-медленно возвращалось сознание, но тут же на смену приходил какой-то несвязанный бред. Тело как будто обволакивал темно-синий туман небытия, потом он светлел и растворялся, и вновь приходило сознание, пульсировавшее мыслью: «Вот и смерть». Казалось, что она подошла совсем близко, стиснула мои, сразу онемевшие, пальцы, сдавила грудь так, что стало трудно дышать. Только сердце, которое еще продолжало биться, борясь с наплывающим мраком, как будто закричало от ужаса, заставив сделать последнее усилие и очнуться…
Первое, что я увидел, была приборная доска, за которой расстилался зеленоватый сумрак. Преодолевая болезненную онемелость, я шевельнул пальцами ног, затем рук, наконец шевельнулся сам и вдруг понял, что жив. И от осознания этого факта в душе разлилась какая-то безмятежность. Сами собой всплыли картины из детства. Тихий городок Балта Одесской области, речушка Кодыма с берегами, поросшими осокой и камышом, большая груша в нашем саду. Давным-давно упавший с дерева спелый плод поставил мне огромный синяк. Отец еще сказал: «Ничего, сынок, это твой первый синяк. Крепись, сколько их еще будет в твоей жизни…»
Сознание возвращалось медленно. Сквозь мутную пелену я слабо различал очертания приборов, даже пытался читать их показания. Странно, но стрелки стояли на месте: «Как же так? Я же лечу…» Перед глазами совершенно отчетливо виднелись проплывающие под крылом самолета родные места: Балта, Кодыма. Вот медленно наплывает село Буторы, где отец в начале 30-х годов работал заместителем директора колхоза, город Ананьев, где перед войной жила вся семья…
… – Смотри, живой! Дышит! Ай да летчик, ай да молодец!
Эти слова, сказанные отчетливо над самым ухом, ударили словно обухом по голове и вернули меня к действительности. Я окончательно пришел в сознание и увидел склонившегося надо мной майора с артиллерийскими эмблемами на погонах. За ним стояли два капитана, еще несколько офицеров и солдат. Невдалеке грохотала канонада, а в небе над головой гудели самолеты. «Не пойму, где я? Что со мной? На том я свете или еще на этом?»
А майор между тем, подозвав кого-то из солдат, продолжал ощупывать мое тело: ноги, туловище, голову. При этом не переставая восхищаться: «Ну, летчик, ну, герой, после такого выжить…»
Когда он дотронулся до руки, я невольно вскрикнул.
– Потерпи, потерпи, браток, сейчас мы тебя вытащим из этого плена. Васильев, – крикнул он кому-то, – бери его под руки.
Но я уже окончательно пришел в себя, убедился, что цел, хотя и ранен в голову и руку.
– Спасибо за помощь, славяне. Теперь уже я сам выберусь, только уберите это чертово дерево.
Действительно, огромная толстая ветка лежащего рядом дерева придавила мне ноги, не давая двигаться. Солдаты осторожно, чтобы не задеть меня, убрали ее, и я самостоятельно выбрался из разбитого самолета.
Осмотревшись вокруг, я не поверил своим глазам. От истребителя остались лишь куски искореженного металла. От кабины – только противокапотажная рама, сиденье и приборная доска, откуда я только что выбрался. Остальное все разбросано кругом – хвост, куски плоскостей, мотор, куча деревьев наломана… Пушка загнулась как вопросительный знак, пулеметы тоже… Первый удар пришелся по здоровенной, в два обхвата, груше. Нажатие на педаль все же, видно, подействовало. Удар был нанесен боковой стороной кока винта. Срезало ее начисто на метр от земли. Винт с редуктором тут же возле нее в землю ушли. Одна лопасть только целенькая прямо вверх торчит, как на могилах летчиков ставят. Так что памятник готовый был. Выбить только фамилию осталось и даты…
– Ну, летчик, от всей души поздравляю со вторым рождением на свет божий, – шутил артиллерийский майор. Он крепко обнял и расцеловал меня. Вслед за ним полезли обниматься и все присутствующие, которых собралось уже изрядное количество. Одни ходили вокруг обломков самолета и сокрушенно качали головами, не понимая, как летчик мог остаться жив при такой катастрофе, другие помогали перевязывать раненые голову и руку, третьи лезли с вопросами.
Подошел седовласый полковник, попросил всех разойтись.
– Как чувствуете себя? – обратился он ко мне.
– Хорошо.
– Видел ваш бой с немцами. Молодец! Настоящий герой! Я уже доложил командующему армией.
– Товарищ полковник, – обратился я к нему, – который сейчас час?
Тот улыбнулся, глянул на часы.
– Время еще раннее. Шесть тридцать.
– Мне бы надо срочно к своим, помогите добраться…
Несмотря на боль от полученных ран, я решил как можно быстрее добраться в полк. Но полковник перебил меня:
– Сегодня побудь с нами. Ты заслужил отдых, а завтра машиной мы тебя отправим в Бельцы. Удотов, – крикнул он кому-то, – подойдите ко мне!
К нам подбежал знакомый уже майор, улыбнулся мне как старому знакомому и лихо козырнул.
– Летчика надо накормить, – сказал полковник, – создать условия для отдыха, а завтра отправить в часть! Ясно?!
– Предельно, товарищ полковник!
В помещении, куда меня привели артиллеристы, было светло и уютно. Видимо, это был штаб артиллерийского полка, поскольку кругом на стенах висели схемы размещения батарей и дивизионов. В углу стоял большой стол, возле которого суетился офицер с интендантскими погонами. Он привычными движениями накрывал на стол, расставляя закуски и стаканы. Посредине стола возвышался чайник, рядом с которым в алюминиевой миске лежали любимые мной ярко-красные соленые помидоры и темно-зеленые огурцы.
Голод давал о себе знать. Только сейчас я вспомнил, что не позавтракал перед вылетом.
«Молодцы ребята», – подумал я с благодарностью, подсаживаясь к столу. Справа сел майор Удотов, оказавшийся начальником штаба полка, слева парторг полка капитан Кибирев. Всего за столом нас уместилось семь человек. Руководил застольем Удотов. Он взял чайник, налил каждому по полстакана прозрачной жидкости и провозгласил тост за «гвардейскую посадку». «Они думали, что я садился, а не падал, – подумал я. – Ну что ж, пусть будет так!»
Мне не хотелось пить самогон (так я определил прозрачную жидкость), но пренебрегать гостеприимством нельзя. Когда чокнулись, я уловил, что все смотрят на меня, но не обратил на это особого внимания и выпил. Только когда рот обожгло и перехватило дыхание, я понял, что это за жидкость: «Чистый спирт, черт бы его побрал! Но зря вы, братцы, смотрите на меня. Летчики тоже кое-что умеют». Не спеша допил свой стакан, поставил его на стол и под восхищенные возгласы так же не спеша взял помидор. Остальные, переглянувшись, развели спирт водой из котелка, услужливо поставленного адъютантом.