Имперская графиня Гизела - Марлитт Евгения. Страница 24
Девушка встрепенулась; щеки ее вспыхнули, в глазах сверкнула сильная досада.
— Нечего делать, придется нам вернуться, — сказала она, посмотрев с улыбкой на детей.
И, ловко повернув лодку, стала грести к берегу. Равномерные удары весла ясно говорили, что девушка не особенно стремилась достичь берега.
Не было ли это причиной тому, что господин, стоявший на берегу, мрачно сдвинул брови, а красивая дама, пришедшая с ним, с неописуемым выражением изумления, нетерпения и досады отняла от глаз лорнетку?
— Ну, мое дитя, в странном положении мы тебя находим! — вскричал резко господин, когда лодка приблизилась к берегу. — Наконец, что это за благородные пассажиры, которых ты перевозишь? Сомневаюсь, чтобы они, как и ты, помнили, кто сидит с ними на веслах?
— Милый папа, на веслах сидит Гизела, имперская графиня Штурм-Шрекенштейн, баронесса Гронег, владетельница Грейнсфельда и прочая, и прочая, — отвечала молодая девушка.
В тоне ответа слышалось не плутовское поддразнивание, но совершенно серьезное возражение на сделанный упрек. В эту минуту говорившая выглядела истинной представительницей знатного аристократического титула.
Она ловко пристала к берегу и легко выпрыгнула из лодки.
Ребенок с некрасивым, грубоватым лицом, с бесцветными волосами, с желтым, болезненным цветом лица, — хилое созданьице, приговоренное разными авторитетами к смерти, — нежданно-негаданно преобразовался в прелестную, очаровательную девушку. Кто видал портрет графини Фельдерн, «красивейшей женщины своего времени», — ее гибкий, грациозный стан, белоснежное лицо, роскошные, густые волосы, — того поразило бы сходство внучки с бабушкой.
Конечно, девственные, задумчивые глаза девушки не метали тех демонски очаровательных взглядов, и золотые, с янтарным блеском волосы переходили здесь в темно-русый цвет с нежным, золотистым оттенком на висках. Но все тот же ясно-холодный, твердый взгляд, о который разбивалось всякое старание уговорить к чему-либо, все та же сдержанность в обращении, которая как нельзя резче проявилась в эту минуту: девушка легко и непринужденно наклонила голову, но рука ее не протянулась для дружеского пожатия, хотя его превосходительство прибыл прямо из Парижа, где он оставался три месяца, а его прекрасная супруга зиму и весну провела в Меране с больной княгиней и, таким образом, не виделась с падчерицей около года.
Если дама была отчасти напугана поступком девушки, решившейся одной отправиться в лодке, то теперь взгляд ее выражал что-то похожее на ужас. Но выражение это исчезло мгновенно. Она оставила руку супруга и протянула свои руки молодой девушке.
— Здравствуй, дорогое дитя! — вскричала она с нежной горячностью. — Ну, вот, не правда ли, приезжает мама и сейчас же начинает бранить? Но, право, я прихожу в ужас, видя, как ты так прыгаешь… Ты должна подумать о своей больной груди.
— У меня грудь не болит, мама, — произнесла молодая девушка так холодно, насколько был способен ее детски-нежный голосок.
— Но, душечка, неужели ты больше знаешь, чем наш прекрасный доктор? — спросила дама, с улыбкой пожимая плечами. — Разумеется, я никоим образом не хочу отнимать от тебя всякую надежду, но в то же время мы не можем допустить, чтобы ты так пренебрегала докторскими советами, — ты не в меру утомляешь себя… Ты не можешь себе представить, как ужасно я испугалась, увидев тебя в лодке… Душа моя, страдая падучей болезнью, не будучи в состоянии две минуты продержать спокойно руку, ты, несмотря на это, хочешь этими бедными, больными ручками управлять лодкой!
Молодая графиня ничего не отвечала. Медленно подняла она руку, вытянула ее и неподвижно простояла так несколько минут. Хотя лицо ее и было немного бледно, но весь облик ее в эту минуту сиял юношеской силой и свежестью.
— Вот, убедитесь, мама, дрожит ли моя рука! — произнесла она с выражением горделивого счастья, откидывая назад голову. — Я здорова!
Против подобного утверждения нечего было возразить. Баронесса сделала вид, что опыт этот причинил ей сердцебиение, министр же, из-за опущенных век, метнул на эту руку, как бы выточенную из мрамора, с розоватым оттенком на кончиках пальцев, странный, боязливо испытующий взгляд.
— Не напрягайся так чрезмерно, дитя мое, — сказал он, беря и опуская руку молодой девушки. — Этого совсем не нужно. Ты позволишь мне и в будущем сообразовываться с советами твоего доктора, хотя, может быть, советы эти и будут несколько расходиться с твоими собственными воззрениями?.. Впрочем, я не был испуган, подобно мама, увидев тебя в лодке. Но я откровенно должен тебе сказать, что эта молодецкая выходка, — уходить из дому и бродить по лесу — крайне удивляет меня в графине Штурм… По этому поводу я не могу, впрочем, так строго отнестись к тебе, — все эти странности я приписываю твоему болезненному положению… Вас же, госпожа фон Гербек, — обратился он к пришедшей с ним другой даме, — я положительно не понимаю. Графиня брошена совершенно на произвол, где же были ваши глаза и уши?
Кто бы мог признать в этой толстой, неуклюжей женщине, побагровевшей теперь от волнения, прежнюю очаровательную гувернантку!
— Ваше превосходительство, идя сюда, всю дорогу бранили меня, — защищалась она, глубоко обиженная, — теперь графиня сама подтвердила справедливость моих слов, что ее духовное и телесное спокойствие я блюду, как Аргус, — но, к несчастью, здесь и тысячи глаз будет мало! Мы час тому назад сидели в павильоне, перед графиней стояла полная ваза цветов, которые она хотела рисовать, — но вдруг она встает, без шляпы и перчаток идет в сад; я остаюсь в полной уверенности, что она вышла на минуту, чтобы нарвать себе других цветов в саду.
— Ну, да, я и имела это намерение, — перебила молодая девушка со спокойной улыбкой, — только мне захотелось лесных цветов.
— — Только этого недоставало, — вскричал министр сдержанно, — чтобы ты получила склонность к сентиментальности! Я постоянно старался удалять от тебя разные отуманивающие мозг бредни и теперь, к сожалению моему, вижу, что ты заражена этой так называемой лесной графиней… Разве ты не знаешь, что молодая девушка твоего положения делается до крайности смешной в глазах порядочных людей, когда, подобно какой-нибудь пастушке, бродит по полям или садится на весла!
— Чтобы перевезти фабричных ребят, — ввернула глубоко оскорбленная гувернантка. — Я не могу понять, милая графиня, как можете вы забываться до такой степени!
До сих пор глаза Гизелы со свойственным ей задумчиво-испытующим выражением были устремлены на лицо отчима. Раздражительность его, всегда предупредительного к ней, очевидно озадачивала ее более, чем самый выговор. Замечание же госпожи фон Гербек вызывало горькую улыбку на ее устах.
— Госпожа фон Гербек, — произнесла она, — я напомню вам о том, что вы всегда называли «руководящей нитью всей вашей жизни», — о Библии… Разве только благородным детям Христос дозволит приходить к себе?
Министр быстро поднял голову: минуту он безмолвно смотрел в лицо падчерицы.
Это юное существо, которое «ради его болезненного состояния», тщились взрастить в неведении и умственной апатии, окружая атмосферой лишь аристократических воззрений и предрассудков, этот строго охраняемый графский отпрыск вдруг проявляет невесть каким путем выработанное им логическое мышление, столь роковым образом напоминающее собой пресловутую свободу мысли!
— Что за нелепости говоришь ты, Гизела! — проговорил он. — Великим несчастьем было и остается для тебя то, что бабушка твоя так рано покинула нас… Она, эта истая представительница аристократического величия и женского достоинства, сумела бы… — Баронесса в это время начала откашливаться и кончиком своего лакированного ботинка отталкивать камешки в воду. — ..С корнем вырвать тебя из этого настроения, — продолжал министр неуклонно. — От ее имени строго воспрещаю тебе все те несообразности, свидетелями которых мы только что были!
Напоминание о бабушке всегда производило свое действие на чистую душу девушки. Она очень гордилась своим высоким происхождением, ибо бабушка имела подобную же гордость; она держала себя с некоторой феодальной жестокостью относительно своих людей, вполне убежденная, что иначе и быть не должно, ибо «имперская графиня Фельдерн» поступала точно также и основательно требовала того же и от своей внучки.