Двойные неприятности - Пратер Ричард Скотт. Страница 31

— На самом деле, — сказал он, — босс никого не просил привозить.

Очкарик был ошеломлен.

— Господи, о чем это ты говоришь?! — Он снял очки и уставился на Эрика своими подслеповатыми глазами. — По телефону ты мне сказал...

— Я сказал тебе то, что нужно было. Я знаю, что делаю.

— Да ну? Тебе лучше знать.

Прошло пятнадцать минут. Потом двадцать. Нам больше не попадались встречные машины, но покрытие дороги было ровным. Значит, мы не на Нью-Йорк-авеню, которая за пределами города переходит в Балтимор-Вашингтон-парквей и всегда до предела забита автомобилями. Вероятно, мы находились севернее, на Род-Айленд-авеню, которая вливается в загородное шоссе номер 1. Однако и первое загородное шоссе обычно в этот час тоже загружено транспортом. Все-таки я решил, что наш путь пролегает по Флорида-авеню и Беннинг-роуд. Они ведут на юго-восток от города к Верхнему Мальборо, Чесапик-Бич и другим городкам в прибрежных районах штата Мэриленд. В этот час на Беннинг-роуд движение не слишком бойкое.

И пока я предавался подобным размышлениям, фургон свернул в сторону и запрыгал по какой-то ухабистой местности, а потом остановился. Человек, сидевший за рулем, выключил мотор. Хлопнула дверца, и я услышал гулкие, тяжелые шаги по твердой почве.

— Погоди-ка! — крикнул Эрик.

Шаги замерли у задней двери фургона.

Эрик вытащил черный шелковый шарф из кармана своего пальто.

— Повернитесь, — приказал он мне.

Теперь, когда мы прибыли сюда, скорее всего без санкций сверху, Эрик стал нервничать не меньше Очкарика.

Я повернулся к нему спиной. Очкарик держал в руке пистолет, но я видел его лишь одно мгновение, потому что Эрик накинул мне на глаза шелковый шарф и завязал его на затылке. Очкарик флегматично рассмеялся:

— Не пытайся развязать его, пока мы тебе не позволим.

У Нелса Торгесена вырвался возглас удивления и негодования. Они и ему завязали глаза.

— Порядок! — крикнул Эрик.

Задняя дверь открылась. Когда я выбирался из фургона, либо Эрик, либо Очкарик поддерживали меня под руку. Порыв холодного ветра ударил мне в лицо. Воздух был влажный, пропитанный запахом солоноватой морской воды. Я слышал звук трепещущей на сильном ветру ткани. Сначала я не понял, что это за звук, но потом решил: это флаг, развевающийся на высоком шесте у моря. Под ногами было что-то жесткое. Моя правая рука коснулась какого-то барьера высотой мне по пояс.

Как я понял, это было противоциклонное заграждение.

Мы прошли еще немного, затем чья-то рука тронула меня за плечо — знак, повелевающий остановиться. Я услышал стук в металлическую дверь. И голос:

— Это я, Очкарик. Откройте!

Дверь со скрипом открылась. Теплый воздух и слабый запах бензина ударили мне в лицо.

— Черт возьми, это еще что за сборище?

Сначала я не узнал голос, потом понял, что он принадлежит Морти, парню, который так грубо обошелся с Мари Кэмбриа в штаб-квартире «Братства».

— Скажи боссу, что мы здесь. С гостями, — сказал Эрик.

— Я-то скажу, вот только ему это может не понравиться.

Мы стали ждать. У меня возникло непреодолимое желание сорвать с глаз повязку, но я решил, что за этим последует удар рукояткой пистолета Очкарика. Через некоторое время Морти вернулся.

— Можете войти, — сказал он. — Однако босс совсем не в восторге от вашего нашествия.

Дверь за нами закрылась. Кто-то развязывал шарф у меня на затылке.

Первое, что я увидел, было редкостной красоты лицо в ореоле светлых волос. Оно находилось на уровне моего лица, потому что барышня была высокая и к тому же в туфлях на шпильках. Таких аристократичных, надменных красавиц с безупречной фигурой и непомерно длинными ногами обычно изображают на красочных настенных календарях. На ее лице можно было прочесть «руками не трогать». На женщине было льняное платье песочного цвета, подчеркивающее все ее округлые формы.

— Привет, — сказала она, ни к кому в отдельности не обращаясь. — Проходите.

— Иногда я прохожу даже без приглашения, миссис Сэнд.

Человек, стоящий рядом с ней, спросил:

— Ты знаешь этого парня, Алексис?

— Я тебе о нем рассказывала. Его зовут Драм.

Мужчина был невысокий, но крепкого сложения. Ростом в пять футов и шесть дюймов, но весил, наверное, около ста девяноста фунтов. У него были широкие плечи и бычья шея.

Лицо какое-то сонное, глаза едва видны под набухшими веками, брови похожи на волосатых гусениц. На вид ему было лет тридцать пять. Одет в синий шерстяной костюм, но без галстука. Черные волосы подстрижены ежиком, а глаза очень темные, почти черные. Его внешность можно было бы охарактеризовать как чрезвычайно впечатляющую, если бы не соседство Абакуса Аббамонте. В сравнении с последним он казался анемичным, и это при том, что Абакус сидел, а он — стоял.

Помещение походило на заброшенный гараж. Голые шлакоблочные стены, позеленевшие от времени фонари, висящие на цепях, высокий потолок и никаких окон, грязный цементный пол. Мебели здесь не было, если не считать голого деревянного стола и стула. За заваленным бумагами столом восседал Абакус Аббамонте. Этот тип был из тех, кто не тратит времени попусту и, отправляясь куда бы то ни было, всегда прихватывает с собой работу.

— Давай побыстрей, Абба, — сказал мужчина, стоящий рядом с миссис Сэнд. — Не всю же ночь тут торчать!

Миссис Сэнд похлопала его по руке:

— Успокойся, Майк.

Майк Сэнд раздраженно скинул руку жены, но, посмотрев на огромную голову Аббамонте сверху вниз, ничего не сказал. Позади Аббамонте, нахально привалившись к стене, стоял мерзавец Морти. Перед ним были: чета Сэндов, Нелс Торгесен с сыном, Очкарик с Дылдой Ровером, видимо сидевшим за рулем фургона, и частный детектив по имени Драм, который надеялся, что на его лице нельзя заметить следов замешательства. Еще бы, увидеть, что Майк Сэнд побаивается Абакуса Аббамонте!

Мы простояли так почти десять минут. Аббамонте просматривал закладные с огрызком карандаша в руке, а Очкарик нервно расхаживал из стороны в сторону. Один раз, ни с того ни с сего, Очкарик хихикнул. По тому, как огрызок карандаша замер в руке Аббамонте, можно было догадаться, что тот услышал этот смешок. Очкарик сразу сделался серьезным, даже перестал ходить.

— Эрик, — наконец изрек Аббамонте, постукивая по столу огрызком карандаша, — все свидетельствует о том, что ты задолжал мне шесть тысяч пятьсот зелененьких.

У Нелса Торгесена перехватило дыхание.

— Я никогда не предполагал...

— Ты шутишь? — перебил его Аббамонте. — С тех пор как Майк занял твое место, ты только и делал, что предполагал.

Майк Сэнд засмеялся. Этот беззаботный смех должен был означать, что ему нравится, как управляется с делами его правая рука. Но этот смех прозвучал так, словно Сэнд задыхался и пытался подавить рыдания; он выглядел как человек, узнавший, что у него неоперабельный рак.

— Я их отработаю, — искренне пообещал Эрик. — Я уже начал их отрабатывать.

— Да, работничек из тебя еще тот, — саркастически заметил Аббамонте. — Зачем ты приволок сюда этих людей? Ты же знаешь, что, не спросив моего разрешения, ты не имеешь права кого-либо сюда приводить.

— Драм вынюхивал что-то в доме моего отца. Он...

— А твой старикан заигрывал с Таунсендом Хольтом и Весельчаком Джеком Рейгеном. Это ни для кого не новость.

— Конечно, мистер Аббамонте. Драм шнырял поблизости, когда был обнаружен труп.

Аббамонте стиснул зубы.

— Какой еще труп, мальчик мой?

— Хольта. Ему нанесли удар по голове во Фронт-Ройале. Смертельный.

Аббамонте отодвинулся от стола и тяжело поднялся. Стол зашатался, и закладные полетели на пол. Морти стал подбирать их, ползая на коленях.

— Ладно, — сказал Аббамонте. — Ладно, черт с ним, с Хольтом. Никто о нем плакать не станет.

Майк Сэнд улыбнулся:

— Нам следует это отпраздновать, Абба. Он был в лагере противников. Мы же знаем: стоит дать комиссии малейший повод, и стая акул немедленно набросится на нас. Такое случалось и раньше. Посмотрите на Нелса.