Крушение «Великого Океана» - Марриет Фредерик. Страница 22

— Это хорошее дело, — сказал Риди, отирая лицо, так как ему стало жарко от работы.

— Да, — ответил Сигрев, — и нам нужно устроить второй громоотвод подле нашего амбара, не то мы можем потерять наши запасы.

— Совершенно верно, сэр.

— Уильям, ты понимаешь, как устраивается громоотвод?

— О, да, папа; металл привлекает молнию; теперь она будет попадать в острие проволоки, а не в наш дом, и бежать по медной проволоке в землю; ты уже объяснял мне это.

— И вы не забыли объяснения, мастер Уильям, — сказал Риди. — Смотрите, сэр, опять идут тучи, — прибавил старик. — Боюсь, что нам сегодня больше не придется работать. Я пойду и посмотрю, где наши животные; надеюсь, мы ничего не потеряли, кроме козы. Может быть, вы и Уильям зароете бедную Нанни; вы еще успеете сделать это до начала дождя.

Сигрев с сыном оттащили от дома труп Нанни и зарыли ее под громоотводом. К тому времени, как они окончили это дело, вернулся старый Риди; он нашел коз и овец; у одной козы родились козлятки во время бури.

— Господь дает и отнимает, — сказал вернувшийся Риди. — Я боялся, что нам нечего будет дать козлятам, которые потеряли мать, но теперь эта коза вскормит всех четырех козлят. Придется только хорошенько питать бедняжку.

Риди ввел в дом козу и поставил ее на то самое место, где помещалась черная Нанни. Наконец сели за обед. Юнона уже снова встала и чувствовала себя почти здоровой; у нее только сильно болела голова. Как и предвидел Риди, снова полил сильный дождь, и работать не под крышей было прямо-таки невозможно.

По просьбе Уильяма, Риди снова начал свой прерванный рассказ.

«Так вот, мастер Уильям, едва они кинули якорь в Столовой бухте, нам всем велели отправиться на берег. Скоро нас повели в тюрьму, стоявшую близ правительственного сада. За нами смотрели не очень внимательно: считалось невозможным, чтобы мы бежали, и, следует сказать, с нами обращались во всех отношениях хорошо; однако нам сказали, что нас отошлют в Голландию на первом же военном судне, которое придет в бухту. И мысль об этом не привлекала нас.

Как я уже говорил, кроме меня в тюрьме были еще мальчики с «Индейца», и мы по большей части держались вместе, не только как ровесники, но и как товарищи по судну. Я особенно подружился с двумя из учеников — с Джеком Ромером и с Уиллем Гастингсом.

Раз как-то мы сидели у стены и грелись; стояла зима. Вот Ромер и сказал:

— Если бы только знать, куда уйти, мы без труда бежали бы.

— Да, — ответил Гастингс, — но нам некуда идти, разве к готтентотам и к другим дикарям. А потом-то что делать? Далеко не уйдешь!

— Ну, — сказал я, — мне будет приятнее жить свободным среди дикарей, чем сидеть в заточении.

Таков был наш первый разговор на эту тему, и позже мы часто возвращались к нему.

Двое-трое из голландских солдат говорили по-английски; мы научились немного объясняться по-голландски, и это дало нам возможность приобрести от них много полезных сведений; они знали местность, так как их часто посылали к границам колонии.

Целых два месяца продолжали мы расспрашивать их и толковать между собой и наконец решили бежать.

Мы прятали часть наших порций, купили себе голландские ножи, связали в узелки наше платье, и раз в одну темную ночь остались во дворе, когда всех остальных пленников увели и заперли в тюрьме. Нас никто не заметил.

Во дворе лежал очень длинный шест, мы приставили его к стене так, чтобы он касался ее гребня, после нескольких неудачных попыток перебрались через ограду и из всех сил побежали к Столовой горе».

— Почему вы пошли туда, Риди? — спросил Сигрев.

— Гастингс, старший из нас, и прибавлю, самый умный, сказал, что нам лучше несколько дней прятаться в горах, пока мы не решим, что нам делать и не достанем мушкетов и патронов. Видите ли, у нас были деньги: когда наше судно взяли в первый раз, капитан разделил между всеми офицерами и матросами бочонок, полный рупий, сообразуясь с жалованием, которое получал каждый. Он находил, что будет лучше, если деньги попадут в руки его экипажа, чем в карманы французов. В тюрьме мы истратили немного, потому что покупать спиртные напитки было запрещено, а мы, мальчики, еще не научились курить или жевать табак. Еще другой довод говорил за то, чтоб идти к Столовой горе. Понятно, — думалось нам, — за нами отправят людей; и мы вернее избежим погони, переждав, чтобы первые эшелоны солдат вернулись в город. Солдаты говорили нам о львах, о других диких зверях, об опасностях путешествий по этим местам, и Гастингс сказал, что, не отыскав нас, голландцы, конечно, вообразят, что мы погибли от диких животных, и перестанут нас искать. Видите ли, какие были глупые у нас соображения».

— Да, было безумно, — заметила миссис Сигрев, — отправиться Бог весть куда в стране, переполненной дикарями и кровожадными животными.

— Действительно, безумно, — согласился Риди. — Сначала мы бежали, потом пошли, но, как можно поспешнее. Шли мы около четырех часов и, наконец, начали чувствовать сильную усталость. В это время забрезжил день, и мы принялись отыскивать место, в котором могли бы спрятаться. Скоро мы заметили пещеру с узким входом; в ней могло бы поместиться полдюжины таких мальчиков, как мы; мы вползли в грот… Там было сухо. Утомленные, мы легли, подложив под головы наши узелки, и намеревались соснуть.

«Но едва мы улеглись поудобнее и закрыли глаза, как раздался такой визг и лай, что мы чуть не до смерти испугались. В чем дело — мы и придумать не могли.

Наконец, Гастингс выглянул из пещеры и вдруг засмеялся. Посмотрели и мы с Джеком: штук полтораста крупных бабуинов прыгало и возилось так, как я никогда еще не видывал. Они были выше нас, гораздо выше, когда стояли на задних лапах и обнажали страшные белые клыки. Большая часть стада состояла из обезьян-матерей с детенышами на спине.

Мы громко хохотали; вдруг осклабленное лицо одной из обезьян появилось совсем перед нами. Она, точно по волшебству, спустилась с каменной глыбы над нами. Мы испугались, попятились вглубь пещеры. Бабуин резко крикнул, и все остальное стадо кинулось к нему. Я уже сказал, что в нашей пещере могло бы поместиться шесть таких мальчиков, как мы; но рядом была еще вторая, маленькая пещера, внутренняя, в которую мы раньше не вошли, так как вход в нее был очень тесен. Ромер закричал: «Идем в нее!"

И он первый задом вошел в этот грот, за ним Гастингс со своим узлом, наконец и я, и хорошо сделал. Бабуины, которые точно совещались между собой с полминуты, ворвались в первую пещеру как раз, когда я вползал во второй грот. Их было пять или шесть штук; все огромные, с огромными клыками. Прежде всего они набросились на узелок Ромера, открыли его, завладели провизией и скоро попрятали ее в свои защечные мешки; потом обезьяны изорвали в клочки остальные вещи. Покончив с узелком, два бабуина побежали ко второй пещере и увидели нас. Один протянул к нам свою длинную руку, пытаясь схватить кого-либо из нас, но Гастингс резнул ее ножом, и обезьяна тотчас же спрятала лапу. Было смешно видеть, как она показывала руку остальным и кончиком языка пробовала кровь. А уж такой болтовни я никогда не слыхал. Они сердились; вот новые бабуины вбежали в пещеру. Еще одна обезьяна попыталась схватить кого-нибудь из нас и тоже получила удар ножом. Потом штуки три сразу протянули к нам лапы, и мы серьезно ранили их. Около часу они повторяли свои попытки, потом ушли из пещеры, но остались подле входа в нее и визжали и выли невероятно. Все это утомило нас, и Ромер сказал, что ему хотелось бы снова очутиться в тюрьме; я чувствовал то же самое, уверяю вас. Но выйти из пещеры было немыслимо, бабуины разорвали бы нас на куски.

Два часа ждали мы, чтобы животным надоела такая игра, и они ушли; мы очень желали этого, так как нас томила жажда. Наконец, одна из обезьян пронзительно вскрикнула, и стадо умчалось во всю прыть. Выждав несколько времени и видя, что бабуины не возвращаются, мы осторожно выползли и огляделись. Ничего не было поблизости; только какой-то готтентот сидел на камне и сторожил свой скот, который лежал, пережевывая жвачку».