Персиваль Кин - Марриет Фредерик. Страница 40

Через несколько дней после сдачи острова, пленные и сухопутные войска посажены были на суда, и флот ушел, оставя в крепости достаточный гарнизон для защиты. Адмирал оставил также в гавани два или три военных судна, а в числе их и наш фрегат. Сначала все было спокойно. У жителей начались балы; но матросы и солдаты, сходясь в трактирах, стали ссориться и спорить о том, кто из них более содействовал взятию острова. Доходило до драки, и многие были тяжело ранены, так что матросов перестали, наконец, отпускать на берег. Они никогда не были вооружены, а солдаты носили с собою штыки, поэтому бой был слишком неравен. Раздоры быстро распространялись, и наконец, дошли до старших офицеров.

Следствием их было то, что сделан был вызов адъютантом одному из командиров фрегатов. Вызов был принят; но через час капитан лежал в горячке, и на другое утро армейские офицеры, прибыв на назначенное место, нашли извинение, вместо противника, потому что капитан действительно не мог встать с постели. Предполагая, что болезнь была предлогом избавиться от дуэли, армейцы не жалели насмешек, к величайшему негодованию морских офицеров, которые все готовы были ехать на берег и отомстить за оскорбление; но им не позволено было отлучаться с судов.

Капитан Дельмар, оставшись командующим, жил на берегу; он старался прекратить все неприятности, но случилось, что при нем некоторые сухопутные офицеры позволили себе делать замечания насчет болезни вызванного на дуэль капитана, которых он не мог снести. Он отвечал им так, что дуэль была неизбежна.

Это случилось в понедельник вечером, и решено было сойтись на другой день при закате солнца. Здесь я должен заметить, что капитан никогда не был слишком короток с лейтенантами; доктор и штурман были старые сослуживцы, и последнего он просил быть его секундантом. Мне он также приказал приехать на берег вместе с доктором и привезти его пистолеты.

Приехав с доктором на квартиру капитана, мы несколько минут дожидались его в приемной. Наконец, он вышел, и я удивился, взглянув на него; лицо его было красно, и он дрожал, идя по комнате. Доктор также смотрел на него с удивлением. Мы знали, что он неспособен к страху, однако беспокойство написано было на лице его.

— Доктор, — сказал он, — я рад, что вы приехали. Я очень нездоров, посмотрите мой пульс.

— Да, вы точно нездоровы, — сказал доктор, — у вас начинается лихорадка, как у капитана В. Странно!

— Очень странно, доктор. Болезнь бедного В. породила много злословия; и если второй капитан должен будет послать подобное же извинение, над нами станут смеяться красные мундиры. Сделайте для меня все, что можете; я должен драться завтра вечером и заставлю нести себя на назначенное место, если не в состоянии буду идти.

— Вам необходимо пустить кровь, капитан, быть может, это пройдет.

Но прежде, чем успели перевязать ему руку, у него начался бред, так что принуждены были положить его в постель. Доктор, выходя из его спальни, сказал нам:

— Он не в состоянии будет драться, лихорадка увеличивается; быть может, он совсем не встанет; я боюсь, не желтая ли у него горячка.

— Плохо, — заметил штурман, — очень плохо; два капитана получили вызов, и оба отказались по болезни. Это всех покроет стыдом; я сам буду за него драться.

— Это не поможет капитану, — сказал доктор. — Я должен остаться здесь на ночь.

— Нам нечего здесь делать, — сказал штурман, — ни мне, ни вам, мистер Кин; поедем теперь на фрегат и завтра утром возвратимся сюда. Прощайте, доктор.

Дорогою я размышлял о том, сколько неприятностей может навлечь на капитана Дельмара это обстоятельство, и, прибыв на фрегат, решился выручить его из беды. Я пришел в каюту к штурману и, исчислив ему неизбежные и пагубные следствия отказа, сообщил придуманный мною план.

— Все удивляются моему сходству с капитаном Дельмаром, — сказал я.

— Если бы вы были его сыном, сходство не могло бы быть разительнее, — отвечал штурман.

— Правда, я немного ниже его, и цвет волос моих светлее, но капитан носит парик, и мне кажется, что если бы я явился на место дуэли, надев его мундир и парик, то все приняли бы меня за капитана; что касается до меткости, то я не уступлю лучшему дуэлисту.

Штурман кусал губы и несколько минут оставался в молчании; наконец, он сказал:

— Ваше предложение, конечно, нетрудно исполнить, но для чего вы будете подвергать свою жизнь опасности за капитана Дельмара?

— Но не вы ли сейчас хотели сделать то же для чести службы? Меня побуждает то же самое чувство, и, кроме того, я хочу услужить капитану Дельмару, который всегда был моим покровителем. Что для общества жизнь мичмана, если даже убьют меня? — Ничто.

— Правда, — отвечал штурман и потом тотчас прибавил, — то есть мичманов вообще; но мне кажется, что вы можете быть очень полезным. В самом деле, это прекрасный план, и если завтра капитану не будет лучше, мы серьезно о нем подумаем. Мне кажется, что вы вернее уложите своего противника, чем капитан, который, несмотря на всю свою храбрость, кажется во всю жизнь не стрелял более двадцати раз из пистолета. Прощайте и не проговоритесь как-нибудь об этом.

— Не беспокойтесь. Доброй ночи.

Я лег на койку, восхищенный мыслью, с которою согласен был и штурман. Она даст мне право на признательность капитана Дельмара, если я останусь жив; а если меня убьют, то, верно, он почтит мою память; но я не думал о смерти. У меня было предчувствие, быть может, только пылкая надежда юности, что я останусь победителем. Как бы ни было, я заснул спокойно и крепко спал до следующего утра.

После завтрака я поехал со штурманом на берег. Мы застали доктора в большом беспокойстве; у капитана начался бред, и лихорадка достигла высшей степени.

— Каков капитан? — спросил штурман.

— Он вернее сам отправится на тот свет, чем пошлет туда другого, — отвечал доктор. — Я могу только сказать, что хуже ему не будет. Он бредил целую ночь, так что я должен был снова пустить ему кровь. Он много говорил о вас, мистер Кин, и о других лицах; вы можете войти к нему, если хотите; я старался отдалить слуг, которые слишком много болтают.

— С нами приехал Боб Кросс, — сказал я, — он лучше всех может быть при нем.

— Пошлите за ним, мистер Кин; пусть он здесь останется.

Между тем штурман, переговорив с доктором, сообщил ему мой план, и доктор отвечал:

— После того, что я узнал в эту ночь, никто столько не вправе занять его место, как вы; во всяком случае, я буду с вами и при несчастье постараюсь вам помочь.

Таким образом, дело было слажено, и я взошел в комнату к капитану. Он был в бреду и беспрестанно говорил о своей чести; видно было, что беспокойство насчет встречи с противником довело у него лихорадку до такой высокой степени. Но иногда он переменял разговор и говорил обо мне и о матушке.

— Где мой сын, мой единственный сын Персиваль? — говорил он. — Где моя гордость? Ты не должна сердиться на меня, Арабелла, подумай о последствиях, — и выражения его, когда он говорил обо мне, были так нежны, что слезы градом капали из глаз моих.

Боб Кросс, стоявший у постели, отирая слезы, сказал:

— Мистер Кин, как страдал этот человек, скрывая свои к вам чувства.

Я целый день оставался около больного и вечером, не говоря ни слова, стал приготовляться к дуэли.

К удивлению Кросса, который ничего не знал, я надел платье капитана и его парик и, взглянув в зеркало, остался собою доволен.

— Право, — сказал Кросс, смотря на меня, — вы так похожи теперь на капитана, что можете сейчас ехать на фрегат и читать команде морской устав; но мне кажется, мистер Кин, — прибавил он, смотря на бесчувственного капитана, — что теперь не время шутить.

— Это совсем не шутка, Боб, — отвечал я, — я иду стреляться за капитана.

— Я не знал, что капитан вызван на дуэль; говорили, что он только горячо поспорил.

Я объяснил все Бобу.

— Вы поступаете благородно, мистер Кин, — сказал он, — дай Бог вам счастья.

Через четверть часа доктор, я и штурман явились на назначенное место. Через несколько минут пришли и наши противники. Нечего было терять времени, потому что в Вест-Индии сумерки продолжаются недолго; после учтивого поклона штурман и секундант моего противника отмерили восемь шагов. Решено было, чтобы мы стояли спиною друг к другу с готовыми пистолетами и по команде: «Пли!» поворотились, подняли пистолеты и стреляли.