Занавес опускается - Марш Найо. Страница 39

– Да, – снимая очки, сказал Фокс, когда поезд уже подъезжал к Анкретон-Холту, – это, конечно, меняет дело.

II

Доктор Уитерс был невысок ростом и толстоват, но в его манере держаться почти не ощущалось того довольства жизнью, что обычно присуще мужчинам с брюшком. Когда он вышел к ним в прихожую, по запахам, доносившимся из глубины дома, они догадались, что Уитерс только что закончил обедать. Взглянув на служебное удостоверение Родерика, он провел их в свой кабинет и сел за стол, причем так решительно, будто старался скрыть усталость.

– Что беспокоит? – спросил он.

Вполне традиционное для врача начало разговора. Как показалось Родерику, эта фраза вырвалась у доктора непроизвольно.

– Надеемся, особых поводов для беспокойства нет. Если вы не против, я хотел бы задать несколько вопросов в связи со смертью сэра Генри Анкреда.

Сквозь профессиональную участливость в глазах Уитерса проглянул настороженный интерес. Резко подняв голову, он уставился на Родерика, затем перевел взгляд на Фокса.

– Да, пожалуйста, – сказал он. – Если есть такая необходимость, спрашивайте. Но в чем дело? – Он все еще держал в руках удостоверение Родерика и сейчас снова на него посмотрел. – Уж не хотите ли вы сказать… – начал он, но тут же оборвал себя. – Итак, какие у вас вопросы?

– Я думаю, лучше сразу объяснить вам суть дела. – Родерик вынул из кармана копию анонимного письма и протянул ее Уитерсу. – Сегодня утром Томас Анкред принес нам восемь таких писем.

– Пакость и вздор! – возвращая письмо, заявил Уитерс.

– Хочу надеяться. Но когда к нам поступают такие писульки, мы обязаны разобраться.

– Хорошо, я слушаю.

– Свидетельство о смерти сэра Генри выписали вы, и…

– …и мне не следовало этого делать, если я не был уверен в причине смерти, – так, что ли?

– Совершенно верно. Будьте другом, доктор, помогите нам отправить эти письма в мусорную корзину: объясните, только не по-научному, а доступным языком, отчего умер сэр Генри?

Немного поворчав, Уитерс подошел к своей картотеке и вытащил какую-то карточку.

– Пожалуйста, – сказал он. – Это самый свежий материал. Я ездил к нему в Анкретон регулярно. Здесь все за последние полтора месяца.

Родерик взглянул на карточку. Обычная история болезни: даты медицинских осмотров и соответствующие заключения. В большинстве они были написаны неразборчиво и мало что говорили не медику. Но последняя запись была лаконичной и ясной: «Скончался. Смерть наступила двадцать пятого ноября между половиной первого и двумя часами ночи».

– Понятно, – кивнул Родерик. – Спасибо. А вы не могли бы кое-что здесь расшифровать?

– Он страдал язвенной болезнью желудка и нарушением сердечной деятельности, – сердито сказал Уитерс. – Был крайне неразборчив в еде. В тот вечер самым возмутительным образом нарушил диету, выпил шампанского, и к тому же, как с ним часто бывало, впал в ярость. По тому, в каком виде была его комната, я сделал вывод, что у него случился сильный приступ гастроэнтерита с последующей остановкой сердца. Добавлю, что, если бы мне заранее сказали, как он проведет тот вечер, я бы ожидал именно такого развития событий.

– То есть вы бы ожидали, что он умрет?

– Подобный прогноз был бы верхом непрофессионализма. Просто я ожидал бы серьезных последствий, – сухо сказал Уитерс.

– К диете он относился легкомысленно?

– В общем, да. Бывали случаи, когда он ее непозволительно нарушал.

– Но тем не менее оставался жив?

– Как говорится, все до поры до времени.

– Понятно, – Родерик снова взглянул на карточку. – Может быть, расскажете, в каком виде вы застали комнату и труп?

– А может быть, это вы, господин старший инспектор, должны сначала кое-что мне рассказать? Что, кроме этих абсолютно возмутительных анонимок, побудило вас учинить мне допрос?

– В семье подозревают, что смерть произошла в результате отравления мышьяком.

– Боже праведный и сто чертей в придачу! – закричал Уитерс, потрясая кулаками над головой. – Ох уж эта семейка! – Казалось, в душе его идет борьба. – Простите мне этот срыв, – наконец сказал он. – В последнее время у меня очень много работы, сплошная нервотрепка… Анкреды довели меня до предела – все семейство. Но позвольте узнать, что натолкнуло их на мысль о мышьяке?

– Долго рассказывать, – осторожно сказал Родерик. – В этой истории фигурирует банка с крысиной отравой. Добавлю, хотя это тоже очень непрофессионально, что, если, по вашему мнению, состояние комнаты и вид трупа напрочь исключают гипотезу об отравлении мышьяком, я буду очень рад.

– Нет, в этом смысле ничего определенного я сказать не могу. Почему? Потому что: а) когда я приехал, комната была уже убрана и б) сообщенные мне сведения, а также внешний вид трупа дают основания констатировать сильный приступ гастроэнтерита, но отнюдь не исключают и отравление мышьяком.

– Черт! – пробурчал Родерик. – Я так и подозревал.

– А как, интересно, этот старый дурак сумел наесться крысиной отравы? – Уитерс нацелил на Родерика указательный палец. – Ну-ка растолкуйте.

– Они считают, что он не сам ее наелся, – объяснил Родерик. – По их мнению, яд ему подсыпали.

Выставленная вперед рука сжалась в кулак с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Через мгновение, словно маскируя допущенную оплошность, доктор разжал ладонь и внимательно оглядел свои ухоженные ногти.

– Да, конечно, письмо на это намекает, – сказал он. – Анкреды могут и не такое выдумать. Кого же подозревают в убийстве? Случайно не меня?

– Еще не знаю, – непринужденно сказал Родерик.

– Что за дикая мысль! – откашлявшись, натянуто добавил Фокс.

– Они требуют эксгумации? Или вы сами на ней настаиваете?

– Пока у нас нет для этого достаточных оснований. Вскрытие вы не производили?

– Когда известно, что больной может умереть в любую минуту и диагноз ясен заранее, вскрытие не производят.

– Что ж, вполне разумно. Доктор Уитерс, позвольте я объясню вам сложившуюся ситуацию и наше к ней отношение. Имеется целый ряд странных обстоятельств, и мы обязаны в них разобраться. Вопреки распространенному заблуждению полиция в подобных случаях отнюдь не горит желанием собрать кучу улик, указывающих на необходимость эксгумации. Если выясняется, что все подозрения сущая чепуха, полиция, как правило, с радостью прекращает расследование. Предоставьте нам хотя бы один веский аргумент, перечеркивающий версию с мышьяком, и мы будем чрезвычайно благодарны.

Уитерс замахал руками.

– Я не могу вот так сразу дать неопровержимые доказательства, что отравления мышьяком не было. В девяноста девяти случаях из ста, когда смерть вызвана болезнью желудка и сопровождается рвотой и поносом, без специальных анализов ничего не установишь. Если уж на то пошло… – Он замолчал.

– Да-да? – подбодрил Родерик.

– Если уж на то пошло, то, застань я комнату в том состоянии, в каком она была в момент смерти, я, вероятно, тогда же сделал бы необходимые анализы, просто чтобы исключить сомнения в правильности диагноза – мы, врачи, в таких вопросах очень щепетильны. Но к моему приезду комнату уже вымыли.

– Кто распорядился ее вымыть?

– Откуда я знаю, голубчик? Возможно, Баркер, или Полина, или Миллеман – любой, кому первому пришло в голову. Тело они, правда, не двигали, им было неприятно. Да они и вряд ли смогли бы изменить его положение. Труп успел окоченеть, что, кстати, позволило мне определить время смерти. Когда я снова приехал туда, попозже, они, конечно, уже привели покойника в надлежащий вид, и я догадываюсь, каково было Миллеман руководить этой процедурой в то время, как остальные в истерике метались по дому, а Полина вопила: «Дайте и мне обрядить папочку в последний путь!»

– О господи!

– Да, они такие. Короче, как я уже говорил, нашли его на кровати, он лежал скорчившись, комната была в непотребном состоянии. А когда я приехал, старухи горничные уже выносили ведра и вся комната воняла карболкой. Они даже ухитрились сменить постельное белье. Кстати, я приехал только через час после звонка. Принимал роды.