Великолепие шелка - Марш Эллен Таннер. Страница 90

Чувствуя, что она падает, не удерживаемая более никем, Чина закричала в ужасе и в то же мгновение ударилась головой о дно поджидающей ее внизу лодки. От боли перед глазами девушки запрыгали тысячи сверкающих искр, а затем все вокруг погрузилось в кромешную тьму.

Глава 22

Что-то холодное и мокрое лежало у нее на лбу, смягчая пульсирующую боль. Открыв глаза, Чина увидела в свете лампы склоненное над ней ужасно знакомое лицо, совсем юное и заботливое, на котором появилось выражение облегчения, когда она сделала слабую попытку приподняться.

– О, как я счастлив, что вы проснулись, мисс Уоррик! Мы так боялись за вас!

Чина беззвучно пошевелила губами, затем провела по ним задеревеневшим языком и попыталась заговорить:

– Брэн... Брэндон и Филиппа?.. Мои брат и сестра?.. Где они?..

– Внизу, в каюте, мисс. Со старшиной-рулевым, мистером Купером. Он уложил их в постель. У него самого шестеро детей, так что он знает, как обращаться с ребятней. А посему можете быть спокойны за брата с сестрой.

– А вы... Вы Дэвид?..

– Да, Дэвид Борн, мисс. И я счастлив сказать, что вы находитесь на борту «Ориона», где вам уже ничто не угрожает. – Он снял со лба Чины компресс и снова окунул его в воду. Девушка увидела, что свет за его головой шел вовсе не от лампы. То был солнечный свет, струившийся через прикрытый жалюзи иллюминатор и отбрасывавший на стены теплые золотые зайчики.

Она подняла голову, чтобы получше осмотреться, и тут же пожалела об этом, потому что от плеч до макушки прокатилась горячей пульсирующей волной острая боль, заставившая ее застонать.

– О, мисс, прошу вас, лежите спокойно! Вы сильно ушиблись, и если начнете сейчас двигаться, вам станет хуже! – заботливо предупредил Чину Дэвид.

Стараясь не обращать никакого внимания на мучившую ее тошноту, она схватила его руку.

– Как долго пробыла я здесь, мистер Борн?

– Около двух часов, мисс. Мистер Чени принес вас сюда, в салон, чтобы вы были тут в полном покое. Мистер Файн, первый помощник капитана, попросил меня за вами присмотреть.

По щекам Дэвида Борна прокатилась волна краски. То, что ему пришлось ухаживать за женщиной, находившейся в бессознательном состоянии, весьма смущало его, и теперь, когда Чина пришла в себя, Дэвид остро почувствовал к тому же, что между ними возникла непреднамеренная, но совершенно очевидная близость. Окна по необходимости были прикрыты ставнями от тяжелой дневной жары, поэтому в салоне царил полумрак, который только усиливал его ощущение, что они тут вдвоем отрезаны от остального мира.

Возможно, если бы мисс Уоррик была облачена в более подходящее для молодой леди одеяние – в туго зашнурованный корсет, например, или в платье с нижними юбками, длинными рукавами и высоким воротником, который бы скрывал ее белую кожу, – смущение Дэвида не было бы таким сильным. Хорошо еще, что мисс Уоррик, к его облегчению, как будто не придавала никакого значения тому факту, что рядом с ней присутствует в качестве сиделки молодой мужчина, в то время как она одета всего лишь в типичный для восточной женщины наряд из тонкой шелковой ткани.

По правде сказать, Чина совершенно забыла, что за одеяние было на ней, да если бы и помнила, то не стала бы, демонстрируя естественную женскую скромность, волноваться из-за этого. Ее беспокоили совсем другие, гораздо более серьезные вещи. И когда Дэвид повернулся, чтобы положить ей на лоб новый компресс, он был крайне изумлен, обнаружив, что она с бледным, как полотно, лицом стоит, хоть и нетвердо, возле кровати, держась за спинку стула.

– Мисс Уоррик!

– Прошу вас, мистер Борн, помогите мне отсюда выйти. Я хочу сама посмотреть, что случилось со «Звездой лотоса».

Он взглянул на нее непонимающе.

– Со «Звездой лотоса»? Это что, какое-то название, мисс?

Чина подумала, что Ванг Тох, должно быть, переименовал клипер, и его прежнее название знали теперь, вероятно, только Этан, Раджид и она. Однако она не собиралась терять время на объяснения и поэтому, упрямо посмотрев на Дэвида, двинулась к двери.

Над бизанью висело солнце цвета золотистого вина, заставляя палубу блестеть от проступивших из дерева капель смолы. Ослепленная ярким солнечным светом, Чина не сразу заметила завернутых в саваны мертвецов, которые лежали в ряд на кормовой палубе. И только обернувшись на монотонный голос Томаса Файна, первого помощника на «Орионе», в ужасе замерла, ибо до нее дошло наконец, почему он читает по большой книге псалмы. Команда клипера, с непокрытыми головами, молча стояла полукругом возле него. Служба была поневоле короткой, потому что мертвые тела следовало предать морю еще до того, как жара и мухи оставят на них свой мерзостный след.

Схватившись одной дрожащей рукой за поручень, а другой прикрыв глаза, чтобы защитить их от солнца, она молча взирала на недвижные тела – маленькая, никем не замеченная свидетельница, одетая в помятый и порванный в нескольких местах наряд одалиски. Когда Дэвид Борн подошел к ней, то он был просто потрясен выражением леденящего ужаса, застывшего на ее лице.

– Как много их! – прошептала она в страхе.

– В большинстве это китайцы, – заверил он ее торопливо. – Хотя, конечно, мы потеряли кое-кого из наших. Мистера Форстера, например, боцмана, потом стюарда мистера Крю, затем этого араба, друга капитана Бладуила...

– Раджида?

– Да, так, кажется, его звали. Он дрался, как тигр, до самого конца. Это была его идея – использовать пушки капитана Тилера против китайского клипера, и он же первым, с одной лишь индийской саблей в руке, и бросился на китайцев, захвативших наш корабль. Те, что постарше, говорят, что на своем веку подобного проявление доблести они еще не видели.

Чина заплакала, безмолвно и горько, ее узкие плечи поникли. Тан Ри, старый мусульманский учитель, который, насколько она помнит, жил на Бадаяне еще задолго до того, как она родилась, сказал ей однажды, что каждый мусульманин желает испустить дух у стен Каабы – «на руках Пророка и его ангелов». Однако Раджид Али не смог совершить свой хадж – священное паломничество в Мекку, и теперь никто не обрызгает его тело священной водой и не прочитает над ним* молитвы, которые должны сопровождать его в путешествие на тот свет. Он даже не будет похоронен на земле своего детства. И тут Чина ощутила внезапно странное чувство удовлетворения, вспомнив о том, что, по словам Тан Ри, Мухаммед произнес, как говорится в Священном писании: «Лучшая могила для тебя та, которую ты можешь уничтожить собственной рукой».

Она молча смотрела на то, как завернутое в саван тело Раджида было уложено на носилки, и почувствовала благодарность ко всем присутствующим за то уважение, которое отразилось на их лицах и с которым они подняли в последнем салюте руки.

– Лаббайка Аллахумма лаббайка! Я во власти твоей, Боже мой! – шептала Чина чуть слышно единственную мусульманскую молитву, которую знала, и услышь сейчас ее Раджид, он бы, верила она, прекрасно бы понял смысл этих слов.

Глухой всплеск за бортом, и тело ушло под воду. Чина отвернулась в слезах. Раджид принял смерть ради спасения Этана. И Этан не упустил бы случая сказать последнее прости своему старому другу, который... Этан! Внезапно сердце ее словно остановилось.

Как ни казалось это невероятным, из-за страшной боли в голове и всех тех ужасов, которые довелось ей пережить, она совершенно забыла о нем. Вспомнив теперь обо всем, она, сама не своя, начала высматривать что-то на горячей, искрящейся поверхности океана и не находила того, что искала.

– Мистер Борн, где он, китайский корабль?

– Не надо беспокоиться, мисс, он пошел ко дну.

– Ко дну?

– Наши шесть девятифунтовых пушек буквально продырявили его, мисс. И кто-то, должно быть, взорвал к тому же хранившиеся на нем боеприпасы, потому что китайское судно взлетело на воздух вскоре после того, как мистер Чени доставил вас на «Орион». Сперва мы подумали было, что это произошло из-за пожара, но потом решили, однако, что такой большой корабль... – Он оборвал себя, заметив, что при этих словах на юном, бесхитростном лице девушки отразилось невыносимое страдание. Но чуть погодя продолжил все же, хоть и чувствовал себя крайне неуверенно: – Мистер Файн выслал лодку, когда огонь поутих. Китайцы при виде ее бросались с гибнущего корабля за борт, потому что, я слышал, они редко позволяют взять себя в плен.