Загадочный супруг - Марш Эллен Таннер. Страница 41

– У нас есть сведения, доказывающие вне всяких сомнений, что герцог Орлеанский энергично поддерживает растущую оппозицию королю, – сказал герцог, когда Ян наконец оказался в его комнатах с высокими окнами, из которых открывался прекрасный вид на северное крыло дворца и дворцовые сады. Это был невысокий, всегда тщательно одетый человек, отдавший предпочтение длинным искусным парикам прошлых лет. Сейчас он нервно накручивал на палец темно-каштановый локон.

Ян, все еще раздумывая над тем, не замышляет ли Таунсенд изменить ему с Сен-Альбаном, недовольно взглянул на него.

– Не проявляйте такое нетерпение, – возразил д'Аркор, – я знаю, для вас это не новость.

– Конечно, нет, – буркнул Ян. Все при дворе, кроме, быть может, самого Людовика, знали о том, что герцог мечтает о короне Франции и не гнушается ради этого никакими средствами.

– Но вы, наверное, не знаете, что он недавно сблизился с оппозиционно настроенным Шодерло де Лакло и убедил его не написать антиправительственных статеек.

Нетерпеливое выражение исчезло с лица Яна. Было широко известно, что другой писатель, Вольтер, уже использовал всю силу своих очерков, дабы вызвать бурное недовольство городской бедноты и угнетенных крестьян в провинциях. Пробудились также и политические амбиции третьего сословия, так что вся Франция, казалось, опасно созрела для реформ. Революционер такого неуравновешенного нрава, как Пьер Шодерло де Лакло, вполне способен запалить ту последнюю искру, которая подожжет фитиль бунта.

– Вы вчера провели день в Париже, – тихо проговорил д'Аркор, – и, вероятно, не знаете о том, что третье сословие...

– Национальное собрание, – рассеянно поправил Ян.

– Национальное собрание, – с досадой согласился герцог и продолжал: – не было допущено на свое очередное заседание дворцовой стражей. И Его величество и господин Некер сочли за лучшее запретить им собираться до заседания Королевской сессии, где король изложит перед ними окончательный свод своих предложений.

– Господи! – взорвался Ян. – Национальное собрание неделями болтало о том, что Людовик втайне замышляет лишить их власти и разогнать! Каждая газетенка и все до одного памфлеты в Париже полны обвинений в королевском заговоре, все верят, что Людовик и его министры намереваются растоптать Собрание и народ Франции своими автократическими каблуками. Как же реагировало Национальное собрание на запертые двери и приказание отправиться по домам?

– Хуже, чем можно было ожидать. Вместо того, чтобы разойтись, они игнорировали приказ короля и собрались в зале для игры в мяч, где каждый из них дал клятву не расходиться, пока не будет принята новая конституция.

– Господи! – повторил Ян, на этот раз тише.

– Это анархия, – гневно сказал д'Аркор. – Никто и никогда еще не осмеливался открыто бросать вызов королю!

– Нет, – спокойно возразил Ян, – это революция. – Его лицо внезапно осунулось, он повернулся, чтобы взглянуть в окно.

– Вы, конечно, правы, – произнес д'Аркор, помолчав. – Мне недостало мужества вслух произнести это слово. Но уверяю вас, что герцог Орлеанский не станет терять времени и постарается обратить случившееся в свою пользу. Боюсь, что очередной безумный памфлет де Лакло скоро появится в Версале, а вы, конечно, понимаете необходимость удерживать третье сословие в спокойном состоянии, а не подогревать его до кипения перед открытием Королевской сессии.

– Черт возьми, я не вижу, что я могу для этого сделать, – раздраженно заметил Ян.

– Вы были когда-то близки с Филиппом.

– Да, когда-то. Верней сказать, давно, до того, как тугодум и распутник Филипп превратился в искусного интригана с его опасной жаждой сесть на французский трон! В ту пору мы были неразлучны: карты, женщины, попойки... Не побоюсь сказать, что Филипп нашел верного собрата в том беспутном юнце, каким я тогда был.

Горестно прозвучало в устах Яна это признание, но оно не поколебало намерения д'Аркора, и он с прежним спокойствием и рассудительностью продолжал:

– Все знают, что вы открыто порвали с Филиппом, когда его подлая сущность стала очевидна и его родня стала привлекать к себе тех недовольных, которые ныне обосновались в Пале-Рояле. Людовик ценит вашу преданность, потому что верит в ее искренность. Оттого он всегда был терпим к вам и не обращал внимания на ваши гневные вспышки, которые несколько неуместны при Дворе, или же на ваши романы с несколькими дамами одновременно.

Д'Аркор улыбнулся, а Ян нахмурился. Любовные связи герцога Война были притчей во языцех, всех поражала ловкость, с каким он обманывал своих возлюбленных, и то изящество, с каким он выпутывался из самых затруднительных ситуаций. Всегда. И Людовик признавался, что его забавляет и ему нравится Ян Монкриф, а Яну нравился Людовик. Оба были почти одного возраста и роста, превосходные наездники и отличные стрелки. Их близость удивляла многих придворных, тех, кто не понимал – в отличие от д'Аркора, – что два человека со сходными интересами просто могут быть друзьями и сохранять полную свободу действий, даже если один из них король Франции.

– Вы один из немногих, кто не любит афишировать свою дружбу с Людовиком, – сказал д'Аркор, – кто никогда не просил милостей и не использовал эту дружбу, чтобы добиться большей власти для себя самого. Это сделает вас бесценным союзником, а Людовик, видит Бог, сейчас нуждается в союзниках.

– Так чего вы хотите от меня? – спросил Ян после минутного молчания. – Чтобы я посетил Филиппа в Париже и убедил его порвать связь с газетой де Лакло?

– Можно попытаться. Это уже однажды возымело действие. Понятно, что Людовик не хочет арестовывать своего кузена, а Филипп потратил много сил и времени, добиваясь преданности простых парижан. Они никогда не позволят королю причинить ему вред, вчера вы ездили к нему по другому – личному поводу?

– Ваши шпионы очень усердны, – сказал Ян раздраженно.

Д'Аркор улыбнулся. Он был человеком мягким и редко обижался.

– Не глядите так сердито, друг мой. Я не мог разузнать, зачем вы ездили к Филиппу, да и не имею такого желания. Мне нет до этого дела. Меня заботит Людовик и безопасность его семьи.

– Что естественно... – мрачно заметил Ян.

Итак, он снова в Париже, потому что приверженцы короля надеются, что его слово что-то значит для Филиппа Орлеанского, хотя Ян больше не знается с его компанией.

К счастью, Яну удалось выполнить свою неприятную миссию в весьма уместной и дипломатической форме, что было нелегко – ведь нельзя же просто-напросто обвинить члена королевской семьи в измене. Но Филипп оказался на редкость сговорчивым, и теперь, когда Версаль лежал перед ним, а шпили парижских церквей – позади, Ян обнаружил, что думает уже не о том человеке, с которым он имел столь важный разговор, а о Таунсенд, его беспокойной жене. Пешеходы и ливрейные лакеи с портшезами разбегались в стороны перед взмыленным от быстрой езды жеребцом Яна. Мрачное выражение на лице всадника заставляло думать, что он жаждет кого-то убить. Так оно и было. Он жаждал смерти Анри Сен-Альбана, хотя еще толком не знал, как это сделать. Эмиль склонял его к хладнокровному убийству, но Ян не мог на это пойти, во-первых, потому что король никогда не простит этого, и по другой, еще более веской причине, которую он не собирался открывать Эмилю: из-за Таунсенд. Какие бы трения ни существовали между ними, он не мог убить человека, а потом предложить ей примириться с этим. Она никогда не примирится. И он не хотел вовлекать ее в скандал, который неминуемо разразится сразу же после смерти Сен-Альбана, пользовавшегося при Дворе такой популярностью. С другой стороны, если Сен-Альбан намерен соблазнить его жену... Если только пальцем он до нее дотронется... Ян может и передумать.

Лицо Яна было холодно, как гранит, когда он большими шагами вошел в свою спальню и стал стаскивать с себя пропотевшую рубашку. Появился Эмиль с вином. Зная по опыту, что в таких случаях не следует ничего говорить, он молча ходил по комнате, наполняя ванну и раскладывая свежую одежду.