Эмма и граф - Маршалл Паола. Страница 17

— Моя дорогая Клара, — поспешно воскликнул ее брат, — не делай этого. Конюшня — неподходящее место для юной леди.

— Я должна возразить тебе, брат. Как это может повредить мне, если ты будешь сопровождать меня? Ты знаешь, что я решила завести собственный выезд, и я буду благодарна лорду Чарду за квалифицированный совет.

Милорд поклонился. Эмма завороженно следила за ним. Он излучал обаяние, превратившись снова в юношу, которого она когда-то знала.

— Вы льстите мне, леди Клара. Оутвейт даст вам лучший совет, и, понимая сомнения вашего брата, я приму меры к тому, чтобы вы не увидели и не услышали ничего, способного расстроить вас. Дайте мне четверть часа. Вы позволите, Лафтон?

Ловко, подумала Эмма, наслаждаясь неохотным согласием лорда Лафтона и находчивостью милорда. Затем милорд повернулся и сказал холодно, как и подобает хозяину обращаться к гувернантке дочери:

— Я разрешаю вам удалиться, мисс Лоуренс. Мы снова встретимся за обедом.

Леди Клара не испытывала никакого наслаждения. Вот как! Им и на обед навязывают гувернантку? Куда катится мир? Сначала ее брат раболепствует перед мисс Никто из Ниоткуда, а теперь еще и лорд Чард. И не слишком ли низко кланяется ей Бен Блэкберн? Неужели все сошли с ума? Как тоскливо остаться единственным нормальным человеком в мире. Кроме Калипсо Стрэйт, конечно.

Милорд предложил проводить леди Клару на террасу, где она вместе с остальными могла бы подождать, пока подготовят конюшню. Ну, по крайней мере ей больше не придется делить его с одной из служанок.

Слуги собрались в кухне на ленч, всегда начинавшийся после того, как заканчивали еду хозяева. Разговор неизбежно вертелся вокруг так называемых господ. Мистер Луис Уайт, камердинер милорда, расшумелся в ответ на замечание Блаунта, дворецкого. Блаунт спросил, не заметил ли камердинер, что милорд неожиданно вернулся к стилю в одежде, свойственному ему много лет назад.

Мистер Уайт, которому не всегда удавалось прятать манеры лондонского простолюдина (кокни) за скопированной у милорда изысканностью речи, в тот момент был занят поглощением сэндвича с говядиной, щедро сдобренного соусом с хреном. Поэтому он неразборчиво промычал:

— Конечно, из-за нее. Само собой разумеется.

— Из-за «нее», мистер Уайт? — переспросила экономка, появившаяся в кухне лишь к десерту. Еду ей обычно подавали в комнату. Иерархия среди прислуги соблюдалась так же строго, как в гостиной милорда. — Вы имеете в виду леди Клару?

— Ха! — ответил наконец проглотивший сэндвич Луис, почесывая нос, многозначительно подмигивая и становясь совершенным кокни, каким он и был на самом деле. — Не эту. Гувернантку, конечно.

— Гувернантку! — повторило полдюжины голосов.

— Ты разыгрываешь нас! — воскликнул дворецкий.

— Нет. Я вижу больше вашего. Поджидает ее повсюду и останавливает по любому поводу. Не вылезает из классной комнаты… Заставил ее принимать лорда Лафтона и его сестрицу, разве не так? Изобрел дурацкий предлог: необходимо присутствие еще одной дамы. Никогда раньше его это не волновало. И Бен Блэкберн увивается за ней, и Лафтон тоже. Я знаю этот взгляд господ, охотящихся за юбкой.

— Господи, мистер Уайт, вы сами такой же, — хихикнула горничная миссис Мор-тон. — Но правда то, что после приезда новой гувернантки милорд посещает классную комнату гораздо чаще.

— Не верю ни одному слову, — заупрямился дворецкий. — Мисс Лоуренс — скромная молодая леди. Не то что вертихвостка Сандеман. И если уж кто подходит милорду, так это она.

— И правда скромница, — заметил Луис, вгрызаясь в новый сэндвич так, будто не ел целую неделю. — Но в тихом омуте черти водятся. Да и милорд был повесой в юности. Давно остепенился, конечно. Может, хочет поразвлечься. Иногда во взгляде мисс Лоуренс появляется что-то…

— Не верю ни одному слову, — повторил дворецкий, которому нравилась мисс Лоуренс. — Настоящая леди, не то что прежняя гувернантка, которая увивалась вокруг милорда.

— Я сам бы не прочь приударить за мисс Лоуренс, но, вероятно, против милорда у меня нет шансов, — заявил Луис и с вызовом оглядел собравшихся. — Хотите пари? Чем молоть языком, ставьте деньги. Я говорю, что он заинтересовался и мадам не возражает, несмотря на всю ее напускную строгость. Деньги на стол. — Под охи и ахи женщин он бросил на стол гинею. — Ставьте. Два против одного, что милорд уговорит ее до конца лета.

Дворецкий неохотно выудил из кармана гинею. Не принять вызов Луиса — показать себя скрягой.

— А я говорю, что ты не прав, — безнадежно сказал он, вспоминая все пари, которые проиграл Луису.

Луис подобрал обе гинеи — маленькое состояние для каждого из них — но что об этом думать! — и вручил их экономке:

— Сохраните, дорогая, до Михайлова дня1 — а там посмотрим, кто выиграл, я или Блаунти. Пусть победит сильнейший.

Наверху, внизу ли, в гостиной или в кухне, — повсюду одно и то же. Только манера выражаться разная, да поставленная сумма. И гувернантка, тихая, скромная и строгая, недавно появившаяся среди них, — невинный центр всеобщего внимания.

Глава шестая

Надевать или не надевать? Из сундука, стоявшего в углу ее спальни, Эмма вынула платье, тщательно завернутое в папиросную бумагу. Это платье было последней ниточкой, связывавшей ее с жизнью богатой наследницы Эмилии Линкольн. Шелковое чудо абрикосового цвета с высокой талией, отороченное изящными кружевами цвета слоновой кости, было сшито в последние дни той жизни. Эмма слегка похудела, но несколько лет назад с помощью миссис Гор подогнала платье по фигуре.

Увы, как ни прекрасен был наряд, ей так и не довелось его надеть. С первого взгляда было ясно, что платье сшито дорогим портным, — очень странно для скромной гувернантки.

Эмма задумчиво вынула из сундука маленький веер из перьев, выкрашенных в абрикосовый цвет, отделанный серебром и слоновой костью, такого же цвета шелковые перчатки и ридикюль, такой изящный, что в нем едва помещался тонкий как паутинка кружевной носовой платочек. Лайковые туфельки цвета слоновой кости и кружевная шаль дополняли ансамбль.

Увы, нет больше жемчужного ожерелья, маленькой жемчужной диадемы и браслета, которые отец подарил ей за неделю до самоубийства. Все, что осталось от когда-то полной шкатулки для драгоценностей, — нитка мелкого неровного жемчуга, скромный пустячок, подаренный ей еще в детстве.

Эмма не стала бы наряжаться, но пренебрежение леди Клары Лафтон и мисс Стрэйт, алчные взгляды мужчин в гостиной разбудили в ней дерзость. Невозможно было ошибиться в их намерениях. Даже у бедного Джона Бассета текли слюнки, когда она попадала в поле его зрения.

Так пусть им будет на что смотреть. И неважно, в чем причина их возмутительного поведения: в ее привлекательности, в недостатке подходящих женщин или просто в по явлении нового женского лица. Она примет вызов.

И более того. Внутренний голос нашептывал: много лет назад он — милорд — оскорбил тебя и причинил тебе боль, хоть и не знает об этом. Как прекрасно было бы отплатить ему той же монетой! Предположим, ты заставишь его страдать. Еще лучше, если ты останешься холодна к нему, как он к тебе когда-то. Месть, говорят, сладка. Почему бы тебе, продолжал настойчивый голос, не насладиться ею? Не отплатить за презрение и насмешки охотнику за богатыми невестами?

Эмма разложила прекрасный наряд на постели. Классическая элегантность платья пережила восьмилетние капризы моды. Можно к тому же задрапировать его чуть иначе. И почему бы не снять кружевной чепчик — обязательную принадлежность незаметной гувернантки — и не уложить волосы в модную прическу?

С сияющими глазами, приоткрытыми от волнения губами, Эмма начала одеваться. Не в обычный дешевый коричневый бархат, а в платье, в котором отец хотел видеть ее в день девятнадцатилетия…

Эмма спустилась в холл, где ее ждала миссис Мортон. На нее уставились невидящие глаза Аполлона и римских императоров и ошеломленные глаза миссис Мортон, представлявшей образец респектабельности в своем лучшем черном шелковом платье.