Хранители - Кристофер Джон. Страница 20

– Но ведь Китай – большая страна, – возразил Майк. – Подавят восстание в одной провинции, а партизаны тотчас же объявятся в другой.

– Это ложь, к тому же неубедительная. Никто и не пытается ничего сделать. Просто это – весьма удобное местечко, куда можно упрятать опасных бунтовщиков.

– Но вас никто не принуждал?

– Я – офицер. Есть и другие добровольцы, но большинство вербуют из Урбансов. Их ставят перед выбором: либо Китай, либо тюрьма. Семь лет армейской муштры и все. Смерть в бою на этой войне им не грозит. Да они счастливы, что так легко отделались!

Он замолчал, взялся было за нож и вилку, но снова отложил:

– Вся система основана на условностях и строжайшей конспирации, – продолжал Роджер. – Возьмем хотя бы деньги. Мы не говорим о них, словно их не существует. Мы живем на вклады, но никто не спрашивает, откуда они берутся. Так вот, эти деньги из Урбансов. Урбиты на заводах и фабриках производят товары, а джентри кормятся на доходы. Прежде капиталисты хоть как-то соприкасались со своими кормильцами, теперь же всякая связь изничтожена. Руки в перчатках передают вычищенные и умытые денежки через границу.

Робу показалось, что Роджер говорит чересчур напыщенным, книжным языком. Он тут же представил, как моют монеты в громадной бочке, тщательно сушат и передают через забор по цепочке из рук, одетых в перчатки. Конечно, он понимал, что это всего лишь метафора. Здесь и деньги были совсем другие – золотые и серебряные монеты, а не пластиковые жетоны и полосочки из папиросной бумаги, как в Урбансах. Роджер продолжал гневно рассуждать о несправедливостях общества. Майк слушал, затаив дыхание, а Роб попытался все-таки доесть, что было на тарелке и очень надеялся, что пудинг будет хоть немного съедобнее.

Они пробыли у Пенфолдов четыре дня. Наконец, к радости Роба, тягостный визит закончился, и мальчики отправились домой. Капитан и Песенка неспешным шагом везли их по гладкой равнине. Было раннее морозное утро.

– Этот дворецкий… – первым заговорил Роб. – Я ему дал полсоверена, как сказала тетя Маргарет, а он взял с такой миной, словно это был шестипенсовик. Как ты думаешь, он привык получать больше?

– Сомневаюсь, – ответил Майк. – Просто он такой сердитый и раздражительный от природы.

– А по-моему, здесь виновата атмосфера в доме, – не удержался Роб.

– Ты имеешь в виду сестру Дэна?

– И брата тоже.

– Не сравнивай. Она – уже почти готовая старая дева, злая на весь мир. А он хочет что-то изменить, сделать лучше…

– Например, совершить революцию.

– Если потребуется.

– Послушай, предположим даже, у него получится, разрушит он этот несправедливый мир. А что взамен?

– Что-то лучшее…

– Но что?

– Новое, свободное общество, которое сможет развиваться. Где людей не будут принуждать жить в праздности или всеобщей тупости. Где такие, как мой отец, смогут найти более достойное занятие для своих мозгов, чем разведение дурацких деревьев-карликов.

– Или мистер Пенфолд со своими часами?

– Точно!

– Но это глупо, – сказал Роб. – Всегда были люди, увлечения которых многие считали смешными. И чем ты прикажешь им заниматься в их возрасте?

– Дело не только в них. Это просто еще одно подтверждение. Все кануло в прошлое. Почему, например, сейчас не летают в космос?

Роб вспомнил, что ответил ему учитель на уроке истории техники на такой же вопрос, и повторил Майку: дескать, «очень расточительно и никакой пользы для человечества».

– А что на пользу человечеству? – спросил Майк. – Конные состязания? Крикет, вечеринки? А может, головидение и Игры? Ты говоришь: расточительно. Да разве есть что-нибудь более расточительное, чем ограничение человеческой мысли?

– Люди довольны своей жизнью, – не сдавался Роб. – Это главное, – смутившись под взглядом Майка, он добавил, словно защищаясь: – Во всяком случае, большинство. И потом, я не представляю, как Пенфолды смогут совершить революцию – свой дом, и то не могут в порядок привести.

– Это миссис Пенфолд и Лилиан. Роджер тут ни при чем.

– Значит, Роджер с Дэном собираются воевать вдвоем, так что ли?

– У них много единомышленников.

Роб сомневался, что их действительно много: дюжина, а то и меньше мрачных ворчунов, злословящих за обедом. Не мудрено при такой скверной кухне. Пустые разговоры, рожденные плохим пищеварением. И все-таки… Он вспомнил, что говорила миссис Гиффорд о дурной репутации Роджера. Майку лучше держаться от него подальше. Роб осторожно, намеками, стал говорить об этом Майку. Тот немного послушал, потом спросил:

– Тебя мама научила?

– Что ты имеешь в виду? – смутился Роб.

– Она говорила со мной после того, как прочитала мой последний табель. Помнишь, на Рождество, вы с ней сидели в гостиной, а я музицировал в соседней комнате? Тогда я тоже кое-что услышал. В нашем доме довольно забавная акустика.

– Я ничего…

– Не сказал ей? – он усмехнулся. – Не волнуйся, я знаю. И за меня тоже не волнуйся. Мама часто бьет тревогу из-за пустяков.

Тревожиться и вправду было не о чем. У Майка это просто маленькое помешательство, пунктик. У них в школе был один мальчишка, который всю первую половину семестра прилежно учился играть на скрипке, а вторую – строгал кораблики, чтобы потом пустить их в плавание по реке в окрестностях школы. Последней своей страсти он предавался с тем же воодушевлением, и хотя оба увлечения закончились безрезультатно, второе было менее изнурительно для окружающих.

– Забавно, – усмехнулся Майк.

– Ты о чем?

– Если бы я не погнался за тобой в тот день, я вряд ли задумался об этом когда-нибудь.

«Может, это и правда», – подумал Роб. А может, Майк просто скучал и искал новых развлечений. Так или иначе, не хотелось, чтобы у него были неприятности. Роб отмахнулся от невеселых раздумий. В конце концов, они возвращались домой, Пенфолды далеко. Все хорошо!

– Поскачем галопом! – крикнул он Майку.

Весенний семестр пролетел даже быстрее осеннего. Роб совсем освоился в школе и, хотя не все шло гладко (в середине семестра он умудрился заработать три порки за три дня), но он должен был признаться себе, что наслаждается жизнью. На юниорском марафоне он завоевал первое место, и теперь его имя Р.Перрот будет добавлено к сотне других, высеченных на основании большого серебряного кубка, а в июне, в День Оратора, ему даже будет позволено произнести коротенькую речь. Думая об этом, Роб чувствовал себя на седьмом небе от счастья.

Начало каникул пришлось на один из холодных дождливых дней. Почтовая карета тащилась, разбрызгивая лужи в прорехах дорожного покрытия. Ненастье длилось еще три дня, но потом апрельское солнце высушило и согрело землю. Просыпались разбуженные весной почки, каштаны оделись в нежно-зеленую листву.

Близился день рождения Сесили, и Роб с Майком отправились в Оксфорд за подарками. Подъезжая к городу, они поехали тише, залюбовавшись чудесным зрелищем. На солнце сверкали шпили Храма Христа. Настанет день конфирмации, и Роб войдет туда, как Майк, и весь род Гиффордов до него. Пять веков созывал прихожан под своды Дома Божьего – так называли здесь эту церковь – Большой Колокол…

– Неплохо смотрится, – сказал он.

Восторженная похвала была не в традициях Графства.

– Да, – ответил Майк, чуть помедлив. – А там, видишь?

– Поля?

– Раньше там были заводы. Машины делали. Не электромобили, а устаревшего типа, с двигателями внутреннего сгорания. Этот завод был одним из крупнейших в Англии. Может, самый крупный.

Город, словно драгоценный камень, лежал в зеленой оправе полей.

– Только не говори, что ты тоскуешь по тем временам, – сказал Роб.

Теперь они все реже спорили об устройстве общества. Они были на разных сторонах, и даже самый жаркий спор ничего бы не изменил.

– Нет, – задумчиво проговорил Майк.

В городе они привязали лошадей возле гостиницы, сразу за Университетом, и пошли за покупками. Майк купил ярко-красный шелковый платок с малиновой бахромой, а Роб – опаловый кулончик на тоненькой серебряной цепочке. Он истратил почти все деньги, но знал, что Сесили понравится подарок. Потом они просто бродили по улице, разглядывая витрины, изобилующие красивыми добротными вещами, не шедшими ни в какое сравнение с теми безделушками, что продавались в Урбансе. Роб залюбовался восхитительным луком с изящными стрелами в вышитом серебром колчане.