Украденные мгновения - Мартин Мишель. Страница 34

Что поражало, что было совершенно непостижимым, так это то, что ему удалось вырваться из-под влияния родителей и из этого мрачного дома, где не было места даже для самых необходимых человеческому сердцу чувств, как удалось сохранить в себе человечность, мягкость и сострадание, сочувствие и приветливость, которые не только не угасли, но, наоборот, были очень развиты. А ведь они могли быть раздавлены сильнее, чем если бы по ним прошелся асфальтовый каток. Или сам он должен был превратиться в подобие своих родителей.

Тем не менее рядом сидел он, Дункан, который мог в одно мгновение обрушиться на нее со справедливыми и вполне понятными гневными упреками и уже в следующее мгновение заразительно смеяться вместе с ней. Он поставил под угрозу свою репутацию, подарив ей несколько драгоценных часов свободы, потому что по-настоящему понял, как это важно для нее. Он ободрил и поддержал ее в «Гудисе». А какой абсолютной верой в нее и одобрением светились его черные глаза во время ее выступления в «Сюрреалистик Пиллоу». И вот совсем недавно он решительно и достойно защитил ее от враждебности и надменности своих родителей.

— Ты очень хороший человек, Дункан Ланг, — объявила Харли в тот момент, когда их такси сворачивало на Восьмую Восточную улицу, а оттуда выезжало на Бродвей.

Он взглянул на нее сверху вниз и улыбнулся.

— С чего ты это взяла?

— Потому что это правда.

— Боюсь, мои родители другого мнения на этот счет.

— Думаю, все зависит от того, кому ты предпочитаешь верить — двум мраморным изваяниям или занозе в боку.

Он рассмеялся, и она ощутила гордость от того, что сумела развеселить его, прогнав недавние воспоминания о его кошмарном доме.

— Мне и в самом деле жаль, что я причинила тебе столько беспокойств, — проговорила Харли. — Я не понимала и не верила, что из-за меня ты можешь сломать свою карьеру.

— О, все гораздо сложнее. Ты была моим первым стоящим поручением за последние два года. Да я, можно сказать, протанцевал весь путь до «Ритц-Карлтона» после первого звонка Бойда. Мог ли я предположить, что…

Она не просто ощущала на себе его взгляд, казалось, он пронзал ее насквозь, одновременно интимно и сокрушающе, подобно смерчу, закрутившему в неудержимом вихре маленький фермерский домик где-нибудь в Оклахоме. Сердце гулко стучало в ее груди. На какое-то безумное мгновение ее бросило в его объятия, и губы слегка приоткрылись в ожидании поцелуя, но последовал резкий поворот машины вправо — и здравый смысл, слава Богу, взял свое.

— Что ты собираешься делать теперь, когда в твоем распоряжении уйма свободного времени, а в руках «Фендер Стратокастер»? — спросил ее Дункан как ни в чем не бывало, словно его не коснулся этот электрический разряд.

— Все строго по графику, — кинула она в ответ, отворачиваясь, чтобы скрыть невольное разочарование, — надо еще поднабрать материала для выступления в «Сюрреалистик Пиллоу» на будущей неделе.

— Сегодня вечером ты была великолепна. — Этими словами ему удалось согреть ее, даже не дотрагиваясь.

— Это было мое лучшее выступление на сцене, — спокойным тоном произнесла Харли, взглянув на него. — Ты был прав, я действительно знала, что делаю. Но гораздо важнее другое: я остро чувствовала зал. Все эти последние девять лет я ни разу не пела в зале меньше, чем на пять тысяч мест. Знаешь, все выглядит совсем иначе, когда поешь всего лишь для пары сотен зрителей. Все воспринимаешь естественно и органично, что ли? Да и удовлетворение после концерта куда полнее.

— Наверное, стоит подумать о том, чтобы сменить площадки для твоих концертов.

— Да уж.

— Ты хоть замечаешь, что мчишься по жизни со скоростью света?

Она задумчиво подняла на него глаза как раз в тот момент, когда такси, пронзительно заскрежетав тормозами, остановилось у входа в отель:

— Я?

Глаза Дункана смеялись.

— А кто же?

Смеясь и чувствуя странное головокружение, Харли вылезла вслед за ним из машины.

Дункан взял ее за руку так естественно, словно бы это уже вошло у них в привычку, и повел сквозь стеклянные вращающиеся двери «Миллениум-Хилтон» в затемненный элегантный гостиничный холл. Болтая о каких-то своих приятелях-музыкантах, он втянул ее в лифт, словно и не ощущая их сомкнутых рук. В ней же пробудилось неодолимое желание, пронзавшее ее токами до самых кончиков пальцев и заставлявшее гореть щеки.

Она не знала, куда смотреть, не знала, что говорить, а лифт меж тем уже открывал двери на тридцать седьмом этаже отеля. Дункан подтолкнул ее в небольшой холл. Наконец он остановился и вопросительно на нее взглянул. Харли только сейчас осознала, что они стоят прямо перед ее номером. Чувствуя себя полной идиоткой, она всучила ему гитару и принялась судорожно рыться в сумочке в поисках ключа. Найдя, так же неловко стала отпирать дверь. Дункан поставил гитару в дверном проеме.

— Ну-у-у, — протянула она, всматриваясь в его черные глаза, буквально прожигавшие насквозь душу и лишавшие ее всякой возможности связно мыслить, — доброй ночи.

Его рука взметнулась вверх, и он слегка коснулся жаркими пальцами ее щеки. Харли судорожно вздохнула.

— Спокойной ночи, — прошептал он. Затем развернулся и зашагал прочь.

Харли провожала взглядом его крепкую ладную фигуру и никак не могла справиться с охватившим ее сожалением.

Как и было условлено, Харли появилась следующим утром в «Колангко интернэшнл» ровно в девять часов. На ней были легкие сандалии, гавайская рубашка и велосипедные шорты; в них она чувствовала себя легко и комфортно, и достаточно уверенно, чтобы вновь встретиться с пристальным взглядом Дункана. Молодая женщина — Харли догадалась, что это Эмма, — сидела за столом, прижав к уху телефонную трубку. Ее длинные черные волосы были забраны назад двумя заколками, оставляя открытым миловидное лицо. Жакет и юбка серого цвета были весьма консервативны. Черные глаза Эммы не отрывались от монитора компьютера.

— Эмма Тенг?

Молодая женщина испуганно обернулась и быстро нажала кнопку на телефоне.

— А вы, должно быть, мисс Миллер?

— Зовите меня Харли.

— Хорошо, Харли, но хочу честно вас предупредить, что вы попали прямо в пекло. И очень советую побыстрее уносить отсюда ноги.

— Даже так?

Из кабинета раздавался несмолкающий ор. Это был кабинет Дункана. Его имя значилось на табличке, висящей у двери. Даже сквозь стену она безошибочно распознала полный холодной ярости голос Колби Ланга.

— Что там происходит? — прошептала она. Эмма наклонилась к ней через стол:

— Мы должны были обеспечить безопасную доставку бриллиантов на выставку в музей Бартлетта. Их похитили по дороге из аэропорта два часа назад. Дункан был одним из тех, кто разрабатывал маршрут и детали перевозки.

Харли грубо выругалась.

— Именно так, — ухмыльнулась Эмма. — Я подслушиваю по внутренней связи. Колби, Брэндон и Дункан, они все там в кабинете вместе с двумя детективами и представителем нашего клиента в Нью-Йорке. И они все, за исключением Дункана, уверены, что именно Дункан организовал ограбление.

— Что? О Боже! Дункан Ланг — один из самых честных людей, которых я когда-либо видела!

Эмма с нескрываемым одобрением посмотрела на Харли.

— Вы это знаете, и я это знаю, но, к сожалению, похоже, что придется доказывать его невиновность, причем троекратно, всем остальным.

Дверь кабинета Дункана распахнулась, и из него вышли двое мужчин. Оба в костюмах-двойках, тот, что помоложе, в темно-коричневом, старший — в темно-сером. Харли с интересом рассматривала их. Их невозможно было ни с кем спутать, они выглядели так, как и должны были — одним словом, полицейские в штатском.

— Начни с проверки в Челси и в Виллидже, — говорил тот, что старше, направляясь к выходу, — нужно проверить его алиби, а я пока займусь сбором необходимой информации.

— Будет сделано, — ответил молодой уже в дверях.

Тем временем крики в кабинете Дункана не только не смолкли, но еще и усилились. Детективы оставили дверь приоткрытой, и Харли с Эммой, заговорщицки переглянувшись, замерли, чтобы не пропустить ни слова.