Большая охота - Мартьянов Андрей Леонидович. Страница 35

– Заткнись, – Сергей слегка встряхнул свою добычу, добившись усиления воплей. Плеснувшая было в стороны толпа разноголосо загомонила – в явственно неблагоприятной тональности.

– Он поджег… – отставший всего на пару шагов Хайме перепрыгнул оказавшийся на дороге сундук, приземлившись рядом с Казаковым.

– Я заметил еще одного, но упустил, – с досадой признался Казаков. Ситуация складывалась паршивая: задержанный вопил, очевидцы и зеваки пытались перекричать друг друга, и никто не спешил помочь одиноким героям. – Их тут, похоже, целая шайка. Слушай, надо бы стражу кликнуть… Ты не растолкуешь этим добрым людям, что на пристани орудуют поджигатели?

Разъяснений, однако, не потребовалось – в дальнем конце причала с громким уханьем взвилось черно-рыжее пламя. Казаков отвлекся, его пленник немедля попытался этим воспользоваться и вывернуться, но был схвачен и для верности слегка придушен.

Оцепеневшие на миг зеваки охнули, завопили и кинулись врассыпную – тушить огонь, спасая корабли и товар. Транкавель-младший тоже что-то невнятно выкрикнул и сорвался с места. Его целью стали две бомжеватого вида личности, протрусившие в опасной близости от угодившего в плен напарника. Заметив преследование, оборванцы наддали. Один из них на бегу содрал вместительную сумку, подвешенную через плечо на манер почтальонской, и швырнул ее в мутные воды гавани.

«Сообразительный, от улик избавляется», – хмуро подумал Сергей, отвешивая пинка подопечному. Тот, смирившись с судьбой, перестал орать и теперь бормотал сквозь зубы, причем интонации менялись от угрожающих к жалобным с легкостью необыкновенной.

Преодоление ста с лишним метров длиннющей мессинской пристани обернулось нешуточным испытанием. Чихая и кашляя от стелившегося вокруг черного клочковатого дыма, Казаков ковылял вперед, волоча и подталкивая свой живой трофей. Позади и вокруг трещало, рушилось и искрилось, не хуже праздничного фейерверка. Пару раз Казакова чуть не сбила с ног и не скинула с настила в залив несущаяся к кораблям орава моряков. Корабли в спешке пытались отвалить от причала, удалившись от охваченных огнем собратьев. Пламенные язычки легкомысленными белками скакали по путанице снастей, треск горящего дерева и людской гомон слились в режущую ухо оглушительную какофонию. Сергею уже начинало казаться, что они бегут по прогибающимся доскам целую вечность, когда ноги вдруг ощутили твердый и надежный камень набережной. Казаков сделал еще с десяток шагов, не выпуская жалобно скулившего пленника, выскочил из туманного облака и немедля на кого-то налетел. Пострадавший немедля принялся честить тупого раззяву – кажется, по-немецки. Казаков огрызнулся исконным славянским речением, протер слезящиеся глаза и воззвал, перхая набравшимся в легкие дымом:

– Хайме! Транкавель, матушку твою донну! Где ты?

– Сюда! Да не туда, Серж, направо!

Верный соратник обнаружился неподалеку. В весьма занятном обществе – двое оборванцев, сидящих в позиции «сплющенной жабы» и жалостливо голосящих на все лады, а также десятка хмурых мужиков при кольчугах и в наброшенных сверху холщовых накидках, украшенных одинаковым изображением креста и короны. Судя по деловитой угрюмости физиономии кольчужников и их почти одинаковой амуниции, они представляли местную власть. Патруль, не иначе. Явились разбираться, что за бардак творится в их околотке. Но, пропади все пропадом, неужто этот воображала Хайме умудрился в одиночку зацапать целых двух поджигателей?! В жизни не прощу!

Казаков толкнул своего пленника в общую кучу и огляделся. Гавань живописно полыхала, окутываясь клубами черного дыма. В городе панически трезвонили колокола. Мессинцы и крестоносцы с озабоченным видом носились туда-сюда, толкаясь, мешая друг другу и вовсю распоряжаясь. Хайме ожесточенно препирался со старшим патруля, и Сергей еле дождался паузы, чтобы влезть со своим вопросом:

– Чего ему надо? Если ты лично их всех поймал, то я иду вешаться. От зависти.

– А? – все-таки норманно-франкский Казакова оставлял желать лучшего. Хайме нахмурился, осознавая услышанное, и постарался ответить как можно проще: – Это городская стража Гискара. Спрашивают, кто мы такие и почему схватили этих людей. Нет, я изловил одного. Вот этого, – он указал пальцем, – второго задержали какие-то господа и передали мне со словами: «Это поджигатель», – он прервался для нового оживленного обмена мнениями с патрульными. – Серж, стражники намерены отвести бродяг в городскую тюрьму. И нас заодно.

– Нас-то за что? – оторопел Казаков. – Мы ведь это… злоумышленников ловили! Их работу делали, между прочим!

Вокруг места происшествия тем временем начало стягиваться людское кольцо, образованное сицилийцами, моряками, рыцарями Креста и вездесущими зеваками. Те, что уже давно созерцали сцену на набережной, пересказывали соседям суть перепалки между мессинской стражей и двумя приличными с виду молодыми людьми. Бродяги опять попытались улизнуть и снова были пинками водворены на место. Кто-то заорал, что изловили виновников пожара в гавани. Слух стремительно пополз дальше. Если Казаков что-нибудь соображал в психологии толпы, то скопище пострадавших от пожара грозило вот-вот превратиться в кровожадное чудовище, не разбирающее, где правые, а где виноватые. Это понял и старшина патруля, и Хайме, обеспокоенно покосившийся вокруг.

– Что, мессинская тюрьма начала казаться уютным местечком? – съязвил Казаков. – Сейчас добрые горожане разберутся, что к чему, да как начнут нас топать ногами…

– Это вряд ли, – довольно легкомысленно откликнулся потомок семьи де Транкавель. – Если я не ошибаюсь, грядет спасение. Кричи, да погромче – зови на помощь.

Орать Сергею не потребовалось. «Спасение» – отряд верховых числом не меньше двух десятков – рассекал вопящую толпу с грацией прущего через джунгли носорога, отжимая ее к стенам домов и укрепленному валунами береговому скосу. Выглядели всадники уж больно роскошно и нарядно – опыт Казакова гласил, что так здесь одеваются по праздникам, а не для банального проезда по улице. Предводитель отряда, долговязая каланча с неприлично растрепанной светловолосой головой и отчаянием во взоре, вообще смахивал на передвижную выставку портновского и ювелирного искусства XII века.

«Ой… – Казакову вдруг захотелось юркнуть в какой-нибудь укромный угол. – Ой, мама дорогая… Здравствуйте, я ваш король… Он-то откуда тут взялся? Ну конечно же, ехал со свадьбы, с молодой женой и семейством, при параде и регалиях… Накрылся Крестовый поход медным тазиком, стать мне червяком в следующем рождении… Нет кораблей – не на чем плыть… И новые нанять не на что – Ричард же весь в долгах… Вот так предотвратили волнения…»

Хайме, заметив Ричарда, немедля нацепил маску высокомерного задаваки, удостоив короля Англии единственного холодного взгляда. Причем сверху вниз. Как он умудрился проделать эдакий трюк, стоя на земле, для Казакова осталось загадкой. Не иначе, высшая школа здешней куртуазии.

– Что здесь происходит? – изволил осведомиться правитель Англии, нарушив тем самым относительно почтительную тишину и выпустив на свободу оглушительный взрыв воплей. Каждый из присутствующих считал своим долгом довести до короля свою версию событий в гавани, и Казаков потер свободной ладонью ухо, решив, что сейчас оглохнет от криков.

Ричард понял, что совершил очередную ошибку, и пошел по другому пути, взревев:

– Тихо все! Молчать!..

Стражники Мессины уже поняли, что затащить подозрительных пленников в кутузку вряд ли удастся. Однако после недавнего штурма города подданные Танкреда не испытывали особого уважения к лидеру крестоносцев, и объяснялись с ним сквозь зубы да еще и на местном диалекте. Ричард не понимал ни слова и стервенел, его спутники тщетно пытались не дать ситуации разрастись в очередной политический кризис, а Казаков счел, что пословицу «молчание – золото» наверняка придумали умные люди.

Конец напрасному словоизвержению положил Хайме. Он не обладал рокочущим басом Ричарда, от звуков коего в ужасе приседали лошади, но крылось в его холодном и звонком голосе нечто, заставлявшее окружающих прислушиваться.