Звезда Запада - Мартьянов Андрей Леонидович. Страница 29

«Ага, говорит про богов. – В отце Целестине проснулся профессионал-теолог. – Значит, язычник. Так, так».

– А родом ты откуда?

Гуннар оправдал подозрения монаха. Из рассказа германца выяснилось, что появился на свет он в бескрайней чаще Тевтобургского леса, в бурге, принадлежавшем его роду. Древнее поселение стояло в землях, названных Гуннаром Везербергландом, недалеко от места, где русло реки Везер резко сворачивает к северу, огибая поднимающиеся на правом её берегу покрытые дремучими лесами взгорья. Род Гуннара жил в тех местах очень и очень давно, почти не имея связи с внешним миром. Задав несколько наводящих вопросов, отец Целестин понял, что культура да просвещение, кои несла язычникам Святая Мать-Церковь, начали добираться до тевтобургских чащ совсем недавно. Несколько лет назад Гуннаров бург отказался платить дань королю германскому Людовику Благочестивому, сыну императора Карла, и кёниг да старейшины изгнали христианского проповедника, покусившегося на языческих идолов. Возмездие не заставило себя ждать – бург пожгли, родовичей перебили, используя все утончённые католические жестокости, применяемые к не желающим уверовать в Бога Единого язычникам. Братья и отец Гуннара погибли в битве, а дом с оставшимися родичами попросту спалили, не давая никому выскочить из огня. То, что посёлок брали вовсе не воины короля, а наёмники – фризы и норманны, – которые сами являлись идолопоклонниками, ничуть не смутило ни королевских маркграфов, ни епископа Кёльнского, руководившего карательной акцией и благословившего мечи убийц.

«Хвалишься законом, а преступлением закона бесчестишь Бога?» [8] – вспомнил отец Целестин слова апостола Павла и покраснел, устыдившись. Однажды монах слышал речи Патриарха Константинопольского и согласился с тем, что, по словам предстоятеля Восточной Церкви, «слуги Божии не есть сам Господь». Поговорить бы с этим «епископом Кёльнским» по душам... Но отчего, скажите, разрушения и непотребства, чинимые варварами и язычниками в христианских землях да городах, воспринимаются с гневом и ужасом, а такие же зверства со стороны жаждущего новых земель и богатств епископата кажутся само собой разумеющимися? И небось дураком да невеждой показал себя миссионер, пришедший проповедовать веру в Единого в германские леса!

«Эх, а сам-то! – подумал монах и смутился ещё больше. – Восемь лет прошло, а на путь истинный смог только Сигню наставить!.. Но всё равно оправдания случившемуся в бурге Гуннара не найти!»

– А дальше, дальше-то что с тобой было? – отводя глаза, спросил отец Целестин. Германец продолжил свою повесть.

Гуннар тогда был схвачен, обращён в рабство и продан какому-то франку. Потом сбежал, долго бродяжничал по Франкии и Германии, пока не оказался в Дании, вначале нанявшись в дружину Ильвингов; потом же попал в Бирку и там обратил на себя внимание ярла Хигелака: знал Гуннар некий секрет, как в бою приводить себя в жуткое неистовство, – секрет, ещё от отца доставшийся. Хигелак его к себе и переманил, видя сие искусство.

– Это как? – не понял монах. – Объясни.

– Не-е, – замотал головой Гуннар. – Дай лучше ещё пить. У меня на шее мешочек висел, ты его не брал?

Отец Целестин порылся в куче гуннаровской одежды и извлёк оттуда туго затянутую кошёлку из замшевой кожи на цепочке.

– Этот, что ль?

– Дай сюда. Там нет золота.

– Нужно мне твоё золото, – оскорбился монах, но всё же налил ещё питья и подал германцу.

Тот надел мешочек себе на шею и удовлетворённо хмыкнул:

– Дай поспать, а? Уболтал ты меня, толстяк. Как есть уболтал.

– Ну хорошо, только дай ногу-то тебе перевяжу...

Затем отец Целестин вздохнул и поплёлся на корму. Море по-прежнему было спокойным. Кнорр неудержимо двигался на северо-запад, разрезая форштевнем серые воды, где-то наверху похлопывал парус, и иногда только скрипело весло руля, – кораблём правили Торир или сменявшие его Видгар и Олаф, один из старейших дружинников. Сигню улеглась вздремнуть внизу, а монах, пребывая в меланхолии, созерцал темнеющее небо, на котором высоко стояла яркая белая звезда – пока единственная появившаяся на освещённом закатом западном небе. Лёгкое покачивание корабля, долгие, протяжные песни норманнов действовали успокаивающе, и сейчас, после плотного ужина, даже думать не хотелось ни о каких-то древних богах, Исландии, землях, именуемых Мидденгард, и прочем. А уж тем более о наглом германце. Спи-ка, отец Целестин, спи себе и забудь до завтра обо всём этом бардаке.

Под эту медленную, тягучую песню дружины монах окончательно провалился в сон и не почувствовав, как Видгар укрыл его плащом.

Из серебристого тумана появилась неясная высокая тень, принявшая облик старца в надвинутой на глаза потрёпанной широкополой шляпе. В руке он держал копьё.

«Привет тебе, служитель Эйра».

«Здравствуй. А ты кто?»

«О, имён у меня побольше, чем у тебя волос на голове. Ты некоторые из них знаешь. Ну, зови меня, например, Видрир».

«Хорошо, пусть будет Видрир. А откуда ты знаешь, что я служу Единому?»

«Я много знаю. Ещё я знаю, что ты и Торир не вняли предупреждениям Гладсхейма и возжелали устроить разыскания в Исландии. Ещё раз говорю, не нужно этого. Я незримо присутствую среди вас и помогаю, чем могу. И пусть даже моя сила сравнима с силой тех, кого вы можете встретить, но, возможно, я не сумею оборонить вас, даже позвав своих родичей на подмогу. Я не всемогущ».

«Кто ты, Видрир?»

«Узнаешь... Узнаешь совсем скоро. У нас будет возможность побеседовать».

Туман сгустился, мерцающие вихри поглотили силуэт старца и растворили в себе.

В глаза отцу Целестину ударило яркое утреннее солнце, и он почувствовал, что отлежал правую руку. Что за чертовщина? Ни разу таких вот снов не было!

– Торир! – Монах пихнул в бок дремлющего рядом конунга. – Торир, проснись. Проснись же, поглоти тебя геенна!

– Чего ещё? – недовольно пробурчал конунг, продирая глаза и слегка осоловело оглядывая корабль. Все ещё спали, как водится, вповалку. Разве что Олаф чуть позади что-то под нос напевает.

– Сон мне был... – И отец Целестин, сбиваясь, изложил Ториру всё, что привиделось.

– Как ты сказал имя его? Видрир?

– Кажется, так. А что такое?

В ответ Торир произнёс строки из известной монаху саги:

Отец Целестин едва не поперхнулся собственной слюной. Он начал понимать.

– Так, значит, это был... – Монах аж онемел.

– Вот-вот, Видрир – одно из имен Одина, – закончил за него конунг. – А ты говорил, что суеверия, выдумки!.. Тьфу...

Видгар, которого монах немедленно растолкал, отнёсся ко всему гораздо спокойнее:

– Теперь понятно, отчего парус не спадает? Точно тебе говорю, отец Целестин, без Асов тут никак не обошлось.

Асы Асами, а вот без чего точно не обошлось на сей раз, так это без истинно ортодоксального мракобесия. Монах собственноручно набрал кожаной бадьёй забортной воды, освятил её, а после с неуклюжей грацией раскормленного кабана прыгал по всему судну, окропляя святой водой всё, что попадалось под руку. Привыкшие ещё по Вадхейму к подобным чудачествам дружинники, впрочем, и глазом не моргнули – пускай себе бесится.