Звезда Запада - Мартьянов Андрей Леонидович. Страница 40

Монах сидел на камешке и, глядя на оранжево-красные языки пламени, в который раз пребывал в состоянии меланхолии, граничащей с умственным расстройством. В сравнении с днём прошедшим всё происходавшее ранее (если, конечно, не считать событий в дни датского нашествия на Вадхейм) казалось просто ерундой. Айфар, странности Видгара, рассказ Хёльги меркли перед перспективой очутиться чёрт знает где – в Междумирье каком-то, кишащем богомерзкими созданиями, чудовищами и духами. Опять же очень тяжело было отцу Целестину согласиться с существованием тех, против кого он неустанно проповедовал последние годы, – с языческими богами. Ещё сложнее – уверовать в то, что они вовсе не кровожадные, развратные и злобные, а Один абсолютно не похож на того высокомерного и своенравного Князя Асов, коим его описывают саги. Просто уставший и спокойный старик. Ха! Старик стариком, а душа твоя, брат Целестин, ушла в пятки, когда Один показал, кем он является на самом деле. И посейчас без дрожи в коленях вспомнить нельзя сгусток пламени, возникший на месте благообразного старца! Ну а Локи? Судя по сказаниям – ублюдок совершенный, а сейчас вёл себя вполне пристойно, пусть и видно в нём самомнение непомерное. Интересно, как это он в лошадь превратился?

Отец Целестин, как мог, отгонял мысли о Междумирье, Чаше Трудхейм, Нидхёгге и прочих прелестях, ждавших за Дверью Между Мирами, но богатое воображение неутомимо рисовало ему картины того, как громадный Чёрный Дракон, с зубами в бычий рог величиной, перекусывает пополам Торира или Сигню, а зловредный пёс Гарм терзает тело Видгара...

«А ну хватит! – прикрикнул на себя монах. – Ещё толком ничего про те места не знаешь, а уже воображаешь себе невесть что! Спать давно пора, а не изводиться пустыми кошмарами! Может статься, и сказки всё это!»

Однако неприятное ощущение, что сказками тут даже не пахнет, не проходило.

– Вы спите давайте, – приказала Гёндуль, отужинав. – Устраивайтесь, и чтоб ни один не пикнул до рассвета!

– Э-э-э... – Гуннар, похоже, хотел возразить, но, получив испепеляющий взгляд Гёндуль, только скривился, снял ножны с мечом и улёгся, положив оружие рядом. Валькирия, презрительно рыгнув, повернулась к нему спиной и, пока остальные, вполголоса препираясь, устраивались на ночлег, принялась заплетать косы.

– Может быть, вам дать мой плащ? – участливо предложил валькирии отец Целестин, но та отрицательно помотала головой, даже не оглянувшись на монаха.

«Ну и мёрзни, чёрт с тобой! – решил отец Целестин, укладываясь под бок Торира. – Холод такой, что плащ мне и самому не помешает...»

Он закутался поплотнее и закрыл глаза. Тело изрядно болело, – как-никак, полдня верхом монах не проводил уже лет пятнадцать, со времён давних путешествий в молодые годы. Только сейчас поняв, что устал за прошедший день ужасно, отец Целестин мгновенно заснул, не обращая внимания на промозглый ледяной ветер и тонкую подстилку да искренне надеясь на бестревожную ночь.

Началось всё с того, что монаха будто толкнуло. Он вынырнул из сна так же быстро, как и заснул. Подняв голову, отец Целестин осмотрелся, стараясь не позволить ветру выдуть из-под плаща последние остатки тепла. Всё вроде в порядке. Гёндуль по-прежнему сидит, уставясь лазоревыми очами на огонь и обхватив колени руками. Торир и другие спят совершенно безмятежно, точно Вадхейм тут, а не Исландское плоскогорье. Вокруг тихо, лошади изредка переминаются с ноги на ногу, постукивая копытами о камень. И всё же что-то не так.

Монах поднялся, стуча зубами от холода, и, осторожно присев рядом с ушедшей в свои думы валькирией, протянул руки к костру.

– Что? – Дева лениво подняла взгляд на монаха. – Не спится?

– Ты ничего не замечаешь? – шёпотом спросил отец Целестин, беспокойство которого всё возрастало. В округе явно происходило нечто странное, по его мнению. Даже казалось, что слух улавливает отдалённый хруст либо шорох.

Дева огляделась, сдвинув шлем на затылок. На его золочёных рожках поигрывали отблески огня.

– А ну-ка... – Схватив отца Целестина за руку, Гёндуль потянула его за собой в темноту. Отойдя подальше от неровного круга света, она остановилась, прислушиваясь. Можно было разглядеть сдвинутые брови и встревоженное лицо – достаточно, по мнению монаха, грозное, чтобы напутать любого великана.

– Гляди, – не повышая голоса, сказала Гёндуль и вытянула руку во тьму. – Там... видишь? Ведь прямо к нам прётся, сволочь!

– Кто прётся? – тоненько закричал охваченный цыплячьей паникой отец Целестин, не видя ни зги. Только где-то очень далеко мелькали неверные сполохи, как от пожара. О Господи!..

Если бы святые услышали горячий призыв монаха, то ничего бы в нём не разобрали. От ужаса начал заплетаться язык и подломились колени, – если бы не сильная рука Гёндуль, обхватившая отца Целестина, он наверняка бы свалился. Лошади, жавшиеся вокруг костра, как с ума сошли. Естественно, что ноги им не спутывали: разумные северные животные ни за что не отойдут от человека. Но сейчас, с истерическим ржанием, все шесть коней, выбивая копытами отчаянную дробь, порскнули прочь, чувствуя надвигающееся Нечто.

Чёрно-багровый силуэт приближался, иногда исчезая за скалами. Чудовище, даже издали казавшееся до безобразия громадным, наверняка ориентировалось по свету костра, сиявшего одинокой звёздочкой на плоской равнине, полого опускавшейся в сторону моря. Пока ещё тень была далеко, и отец Целестин видел лишь бесформенное пятно тьмы со струящимся по краям огнём и мерцающими щелями глаз.

– Ётун, – странно спокойным голосом пояснила валькирия, хотя это было и так понятно. – Назад! Сейчас будет веселье!

Остальные уже повскакали на ноги, разбуженные бегством лошадей, а Торир едва не кинулся с мечом на внезапно вынырнувших из темноты Гёндуль и монаха.

– Попробуем сами с ним разобраться, – самонадеянно заявила Гёндуль. – Убить мы ётуна, конечно, не сможем, а вот отогнать...

Валькирия вытянула вверх руки, произнеся несколько слов на неизвестном отцу Целестину наречии. Поверх её ладоней начал сгущаться сине-серебристый туман, из его гущи возникли дивной работы меч и окованный золотом круглый щит. Закончив творить заклинание, дева нахлобучила поглубже шлем, взяла оружие и повернулась к людям:

– Не лезьте, сама справлюсь.

Торир ощерился и, выбросив перед собой меч, отступил назад, упершись спиной в монолит. Перед разложенным Одином костерком выросла фигура огненного великана из Ётунхейма.

Облако не облако, сгусток не сгусток, но плотная и явно живая (и в то же время неживая) масса, имеющая лишь отдалённое сходство с человеком, колыхалась всего лишь в десятке шагов от закрывшейся щитом воительницы. У ётуна чётко различались руки и некое подобие головы, остальное тонуло в бликах бездымно пылавшего, тёмного, как отгоревшие, но ещё горячие угли, огня. Весь его силуэт был окружен пламенем, в котором не чувствовалось жизни и тепла – только пепелящий жар. Правая рука сжимала меч, точно созданный из багрового языка подземного огня, – широкая, мерцающая полоса превосходила длиной все мечи, виденные когда-либо Ториром и его спутниками. Люди сбились в кучку у валуна, выставив своё жалкое по сравнению с этим оружие. От чудища их отделяли лишь ставший солнечно-ярким костёр Одина да приготовившаяся к бою Гёндуль.

– А ну убирайся в свою берлогу, мразь! – рявкнула дева взиравшему на неё красными глазами ётуну, а затем, дабы произвести на противника более сильное впечатление, добавила несколько фраз, касавшихся его родословной до седьмого колена включительно.

«Теперь точно убьёт! – стукнуло в голове у отца Целестина, прятавшегося за спинами Видгара и Гуд-мунда. – Я бы на его месте такого не потерпел!»

Краем глаза монах заметил, что Гуннар развязывает мешочек со своим снадобьем. Чего ещё этот варвар удумал?

Ётун не отвечал. Только языки огня, в которые был облачен великан, взметнулись ввысь с шипением тысячи разъярённых змей. Он стоял словно раздумывая, и удар, расколовший надвое щит Гёндуль, пришёлся неожиданно. Валькирия успела отскочить, сбросив обломки с руки, и тотчас воздух в том месте, где она только что стояла, прочертила огненная полоса – ётун мог запросто разрубить деву пополам. Новый удар Гёндуль отразила мечом, отведя клинок великана вниз, так что остриё его пробороздило каменистую почву, оставив там дымящийся след.