Собачий Глаз - Мартыненко Всеволод Юрьевич. Страница 93

Когда-то она, наверное, была невыразимо прекрасна. Во всяком случае, стоило отвести глаза, и память, не желающая принять увиденного, складывала из уцелевших деталей совершенный в своей притягательности образ. Текучие и ломкие одновременно движения изящной фигуры, прозрачно-сияющий взгляд, бархатистая кожа и шелк волос, сияющий бледным золотом пшеничной соломы.

Вот только всего этого ей было отпущено не в той мере, в какой положено от рождения. Глаз и ушей — по одному, пальцев, не укороченных на фалангу-другую и не сросшихся вместе, — и того меньше. Бархат неповрежденной кожи лишь на четверть обтягивал фигуру, полуобнаженную легким саронгом и топом, остальное поблескивало глянцем сплошного шрама. Да и волос хватало лишь на одну забавную прядку-челку наподобие цизальтинского скальпа-оселедца.

Притом ничто из этого так и не смогло сделать ее уродливой или отталкивающей. Как и Келла, на прямой взгляд хтангская принцесса была более способна казаться смешной, нежели величественной или страшной, какой и была без единой скидки на милосердие времени.

Ей с равной вероятностью могло оказаться под полторы тысячи лет или всего-то полтораста. Не случайно я ее за дедову внучку с перепугу принял — симвотип тот же, только перевес на рабочий аспект, не на базовый. Такие не старятся, сохнут только. А эту уже до края огонь высушил.

Как только такое случиться могло? Своя же стихия так покалечила! Это надо было в кратер горы Дройн сунуться, в самое жерло, чтобы огонь переломил врожденную силу управлять им...

Заметив произведенное впечатление, хай-леди ау Рийнаорр криво усмехнулась. Прямо бы не получилось при всем желании — из-за иссеченных рубцами и стянутых на сторону губ. Подошла поближе непредставимо пританцовывающей походкой и бесцеремонно осмотрела всего меня в ответ, нависнув с высоты традиционного для Инорожденной Дня без малого семифутового роста. И усмехнулась еще разок, изрекая вердикт тому, что видела, низким, хрипловатым голосом с отчаянным тесайрским акцентом:

— А-а, солдатик. Герой-солдатик... У Мирей тоже был герой-солдатик... — Неожиданно она жалобно пропела: — Он пришел с войны, с орденом Луны. Он пришел домой, так хорош собой... — в этом месте она, еще более внезапно, склонилась надо мной и поцеловала в губы.

Не успев отстраниться, я напрягся, ожидая худшего. Но оказалось вполне сносно. Искалеченная эльфь только вела себя как сумасшедшая старая ведьма. На самом деле ей было всего-то лет шестьсот. Чуть постарше меня на человеческий счет.

Вот только Золотая Луна — высший орден Тесайра. Мирей — тоже имечко с той стороны, да и всей одеждой, разговором и повадкой наследница Хтангской династии больше всего Напоминала крестьянку из свайной деревни с низовьев Анара, из Мангровой дельты. Как-то пришлось нам стоять у такого болотного поселения во время знаменитого сезонного прорыва под Суфанх-Аном. Потом, конечно, вышибли нас доблестные войска Мага-Императора обратно со священной Тесайрской земли. То есть воды. В смысле, топи болотной...

— Не испугался. — Хтангская принцесса заметила мое замешательство. — Храбрый солдатик, хоть и без орденов-медалей...

На это я мог лишь неуверенно пожать плечами. Вот уж припечатала так припечатала, в самую точку, без предшествующего долгого знакомства. Мне в ответ крыть нечем. Ибо все первые впечатления в рамки приличий не укладываются. Ни с какой стороны не лезут, и озвучить их, не ударив горелую эльфь побольнее, не выйдет.

— Что, прикидываешь, в какой печи меня не дожарили? — Юродивая угадала и эти мои мысли, как раньше суть и биографию.

— Да нет... — Вставить в ее монолог хоть слово было просто необходимо, иначе Судьба знает, до чего она договорится. — Скорее, каким было Сообразное Воздаяние за это вот...

— Чрезмерное, — одним словом ответила сектантка-фанатичка. И пояснила: — Пресекать совершаемое необходимо, мстить за совершенное бессмысленно. Я по молодости того еще не знала...

Ясно. Что такое «чрезмерное» по понятиям наследницы рода сторонников Победивших Богов, славившегося нетерпимостью к противнику, представить было трудновато. Но возможно. Отчего-то, ответным озарением, виделась земля, опустошенная на долгие мили окрест...

На самом деле меня интересовало другое. И лучше уж самому об этом спросить, не дожидаясь, пока провидица хтангской выделки выдаст вариант пожестче.

— А почему не лечилась? Чтобы крутость показать или сочувствие вызвать? — Уже выпалив это, я запоздало повинился в излишней прямоте: — Извини за вопрос, если что.

Эльфь ответила четко и исчерпывающе, тремя короткими фразами, исключающими уточнения:

— Не для форса. Не для жалости. Могла бы — залечила.

— Как же... — все еще не понимал я. — Регенерация там, подсадка...

— Регенерация доступна только первые сто двадцать лет. Потом тело забывает себя. А пересадка... Что мне подсаживать? И от кого? — Мирей грустно усмехнулась. — Вот так-то, солдатик...

Да уж, уела. Хотя остается еще одна возможность. Лично мной опробованная. Осторожно и в то же время стараясь подстроиться под нарочитую грубость горелой эльфи, я попробовал намекнуть.

— Ну, у меня с год назад рожа покривей твоей была, — начал я издалека. — Только на другую сторону. Знаешь, как ее поправили?

— Кто ж тебя не знает, Пойнтер? — неожиданно рассмеялась хтангская принцесса. — Ты нынче самый ходовой анекдот! Как я в свое время...

Ничего себе новость! Анекдот, значит. Хорошо хоть не похабная частушка. Впрочем, следовало ожидать чего-то в этом роде. История моя, как ни посмотри, обречена была стать расхожей. Хоть объяснять ничего не нужно. И то дело.

— Так устрой себе то же лечение! — продолжил я уже увереннее. — С твоими средствами и древностью рода Меч на алой подушке поднесут, да с поклоном! — Тут я запнулся, вспомнив о втором условии исцеления, совершаемого Реликвией. — Ну, и...

— Не для меня та цена, солдатик, — заметив мою неловкость, понимающе кивнула эльфь, перебив назревающую паузу. — Я свой счет чужими жизнями уже сполна оплатила, ни одной в запасе не осталось.

В этот миг чем-то неуловимым она напомнила мне Костлявого Патерсона. И еще стало понятно, почему люди идут за эльфью высшего из родов Дня, разделяя ее странную веру.

А кроме того, ясно, что о моем деле Мирей надо спрашивать впрямую. Без вывертов и уловок, раз понятие личной выгоды давно покинуло хтангскую принцессу, которой почти все было дано и у которой почти все было отнято одной и той же жизнью. Говорить начистоту.

Словом, выложил я всю историю с Древнейшей, как на исповеди. Вот в таком разрезе духовных исканий разговор вышел... Высказал, между прочим, и то, как ее веру в народе понимают, в ответ получив лишь грустную усмешку, невесть как переданную изувеченным ртом.

— Были тут такие, да только не пришлись ко двору. Все навыворот переделать хотели, неспокойные... Может, про них речь?

— Кто хоть? — похоже, посторонняя оговорка выведет на след даже лучше, чем крайняя откровенность.

— Горожане из обеспеченных. Они все говорили, что без нового бога ничего не выйдет. Пожилая пара, очень трогательная...

Я вцепился в услышанное, что твой пес в деревянную тарелку. Приметы двоих на удивление совпали с образами сектантов, сложившимися в моем воображении. А еще, если припомнить, точка в точку сошлись с обликом тех двоих, что в день памятного мне истребления мертвяков стояли на трибуне Военного Мемориала рядом с Нохлисом. Те самые — сухопарый дедок в кургузом мундирчике и престарелая дама-болонка.

Вот уж кого снова повстречать не думал. А так все сходится — и сектантство, и Нохлиса след. Одна беда — кто такие, неведомо. Конечно, и по приметам сыщутся, но так-то вернее...

— А как зовут, не знаешь? — кинул я вопрос наудачу.

— Отчего же, знаю, пожалуйста. — Удача явила себя хорошей памятью горелой эльфи. — Реймонд Ван Даген и Клодетта Кюссенборгер. Кто такие, не знаю точно...

Ничего себе! Меня словно доской по физиономии хлопнуло. Разве что Мирей, невесть сколько сотен лет как отрешившейся от мирских соблазнов, того не знать позволительно. Имена эти в Анариссе настолько известные, что ими никто и не пользуется. Двоих самых богатых — на деле, а не по налоговым спискам — горожан величают по должностям или, вернее, титулам.