Алтарь Василиска - Арчер Вадим. Страница 15

– Без магии это просто камни и больше ничего, – сказал табунщик. – Внутрь камня кладут магию, – объяснил он в меру своего понимания. – Это делают на алтарях, а пользуются везде.

Пантур медленно кивнул.

– У вас в селе испортился такой алтарь? – начал понимать он.

– Он самый! – Шемма обрадовался, что его наконец поняли. – Наш алтарь вызывал дожди, а теперь не может. Вот мы и поехали… – И он вновь начал рассказывать уже известную Пантуру историю.

– А почему вы поехали именно сюда? – перебил ученый Шемму.

– На здешнем алтаре есть сильные маги, – ответил тот. – Вдруг они помогут!

– Разве и здесь есть алтарь? – спросил Пантур.

– Храм богини Мороб – это же и есть Оранжевый алтарь! – пояснил Шемма очевидный для себя факт.

Все встало на места в голове Пантура. По прежним рассказам Шеммы он счел здание над Оранжевым шаром храмом, который люди сверху неизвестно почему воздвигли в честь владычицы Мороб, правившей Луром около трехсот лет назад, а это здание оказалось алтарем, выполняющим магию.

– А этот Оранжевый алтарь не испортился? – спросил он Шемму.

– Кто его знает… – ответил табунщик. – Я так и не поговорил с ихним главным – уттаки помешали.

Пантур в задумчивости вертел палочку для письма.

– Тебе никто не говорил, почему испортился ваш алтарь?

– Это все главарь уттакский, Каморра, – убежденно сказал Шемма. – Равенор так считает, а он – маг, каких поищешь. И Тифен так считает.

– Каморра тоже уттак? – взглянул на него Пантур.

– Нет. Он – маг, из здешних. Конечно, не Равенор, но сильный маг.

Все так говорят.

В этот день Пантур больше не задавал табунщику вопросов. Он осмысливал факт существования неизвестной в Луре силы, широко используемой людьми сверху и называемой магией. Шемма давно спал, раскинувшись на жесткой лежанке и похрапывая во сне, а кошачьи глаза Пантура все глядели в потолок, не замечая знакомых гранитных узоров. Старый ученый думал, что хорошо бы побывать в храме Мороб, поговорить о таинственном явлении – магии – и узнать от сведущих людей, что это такое. Думал он и о тревожных событиях, разоривших храм, и о напасти с севера, грозящей жителям удивительных городов, описанных Шеммой.

Судьба табунщика, лоанского посланца, тревожила Пантура. Ведь лучшее, чего мог ожидать Шемма, – навсегда остаться в Луре, и даже на это нужно было уговорить владычицу и, еще хуже, ее советника. А где-то там, в Лоанской долине, такие же крестьяне, как Шемма, дожидались помощи от своего гонца.

Пантур сочувствовал Шемме – угораздило же этого парня свалиться в шахту! – но не знал, как ему помочь, не нарушив законов Лура.

Следующий день начался, как всегда, с мытья коридоров и завтрака, но вскоре Шемма заметил, что привычный распорядок дня монтарвов нарушился.

Казалось, никто не пошел работать – коридоры Лура и центральный зал общины заполнились гуляющими без дела монтарвами. Табунщик, привыкший к тому, что жизнь Лура текла так же размеренно, как вращалось водяное колесо на мельнице Денри, не замедлил узнать у Пантура, что произошло в городе.

– Кошки ушли к пруду, – объяснил ученый. – Праздник новолуния начался.

– К пруду? – изумился Шемма. – Что им там делать?

– В каждой общине есть пруд, где разводят рыбу, – начал рассказывать Пантур. – Три дня новолуния – это наш праздник. В эти дни у нас никто не работает, кроме тех, кто поддерживает огонь в очагах и готовит еду.

Праздник начинается рыбной ловлей и всеобщим пиром, затем – еще два дня отдыха и веселья.

– Можно будет поесть рыбки?! – обрадовался вечно голодный от растительной пищи табунщик.

– Да, раз в месяц здесь все едят рыбу. Чаще нельзя, иначе количество рыбы в пруду не восстановится. Тебе интересно посмотреть, как ее ловят?

Шемма охотно согласился. Когда они с Пантуром пришли к пруду, там еще не было никого, кроме кошек. Зато кошек было невероятно много – черные и серые, с гибкими хвостами, с блестящими зелеными глазами, они лежали на берегу, крутились у пруда, заглядывали в спокойную черную воду.

– Здесь все кошки Лура? – спросил Шемма.

– Кошки нашей общины, – ответил Пантур, нагибаясь и гладя вертевшихся у ног животных. – Мы их называем лунными, потому что они безошибочно чуют день новолуния.

– Как их много! – покачал головой табунщик. – Каждому жителю хватит по кошке.

– Нет, их меньше, примерно одна кошка на шесть жителей. Они нужны и полезны, потому что уничтожают всеедов. На плантациях и в заброшенных коридорах полно всеедов.

– Эти всееды – они и людей едят? – спросил обеспокоенный Шемма.

Про себя он подумал, как было бы ужасно, убегая тайком из Лура, наткнуться в темном коридоре на всееда.

– Они опасны, когда их много, – ответил Пантур. – Это небольшие зверьки, слепые, с длинными голыми хвостами. Едят все, что можно съесть.

Поняв, что всеед выглядит наподобие слепой подземной крысы, Шемма успокоился. Пантур подвел его к краю пруда и указал на воду. В темной глубине мелькали сотни, тысячи голубых огоньков, передвигающихся группами по три штуки.

– А вот и наши трехглазки, – сказал ученый. – Их так называют за три огонька на голове.

Шемма пощупал воду, ожидая пещерного холода, но она оказалась теплой.

– В холодной воде трехглазки плохо растут, поэтому мы ее греем, – заметил Пантур. – Струи, наполняющие пруд, протекают вдоль стенок очага.

В коридоре показалась группа монтарвов, несших котлы и сеть. Здесь были только мужчины, одни из них разделись догола и пошли с сетью в воду, другие с котлами дожидались улова на берегу. Рыбаки обходили пруд и вытаскивали на берег сеть, полную трехглазок, одни помощники выбирали улов, бросая крупную рыбу в котлы, а мелкую – назад в воду, другие отгоняли обезумевших от жадности кошек. Шемма забыл, что перед ним монтарвы, он видел просто людей, весело выполняющих работу, бывшую и ритуалом, и развлечением.

Рыбу понесли к разделочным столам на берегу пруда. Здесь ей рубили головы, которые заботливо складывали в отдельный котел, внутренности вынимали и бросали кошкам, чтобы досталось каждой. Когда разделка рыбы закончилась, котлы унесли в кухню, а на освободившиеся столы хлынула кошачья толпа, подлизывающая, подчищающая остатки. Вскоре и берег, и столы засверкали чистотой, а кошки разбрелись по общине до следующего новолуния.

Пантур и Шемма вернулись в комнату. Вскоре по коридорам распространился густой и аппетитный запах готовящейся в кухне рыбы. Шемма, едва поддерживая разговор, нетерпеливо принюхивался к заполняющему коридоры запаху.

Наконец Пантур поднялся и позвал с собой табунщика.

В кухне разливали похлебку из рыбы. Монтарвы забирали дымящиеся миски и отправлялись в обеденный зал, туда же пошли Пантур и Шемма. Там за столами сидели празднично одетые жители общины. На женщинах и даже на некоторых мужчинах поблескивали украшения из драгоценных камней.

Шемма начал было хлебать горячую жидкость, но Пантур остановил его. Только тогда табунщик заметил, что все сидят не притрагиваясь к пище.

Когда община расселась за столами, в зал вошла владычица Хэтоб в сверкающем драгоценностями платье, сопровождаемая советником. Она встала на возвышение и четким голосом произнесла нечто среднее между молитвой и торжественной речью, пожелав общине здоровья и достатка, затем села за свой стол и первой попробовала похлебку. Вслед за ней принялись за еду и вся община, и вконец истекший слюною Шемма.

Когда первое было съедено, из кухни появились женщины с противнями и положили каждому на блюдо по большой печеной трехглазке. Шемма никогда еще не ел такой сочной, жирной и нежной рыбки. Он мгновенно умял свою порцию и огляделся по сторонам, но добавки не предвиделось. Монтарвы пировали, как и жили, экономно и без излишеств.

В конце дня Пантур повел Шемму в центр города. Вскоре они пришли в великолепный лабиринт из лестниц, колонн и залов, цветущий гранитным кружевом узоров и каскадами разноцветных вьющихся растений. Повсюду гуляли монтарвы, слышались негромкая речь и смех, звучала музыка, создаваемая флейтами, свистульками и губными гармошками.