Музыка джунглей - Марушкин Павел Олегович. Страница 81
– Угу. «Киллинг очестра», малый состав.
– Так… Вы начнёте где-то через полчаса, после хорового пения. Потом ещё раз перед антрактом и сразу же после него. Пока можете расслабиться, только никуда не уходите. – Он с интересом осмотрел Громилин инструмент: – Железная бочка, э? Это вместо тамтама?
В ответ обезьянец ловко выбил дробь костяшками пальцев. Режиссер прищёлкнул языком в знак одобрения и тут же куда-то исчез.
– Не знаю, почему я согласилась, – вздохнула Джихад. – По-моему, милый, проще всего было бы занять денег у Гро или у меня.
– Да не люблю я занимать! – Кактус проникновенно прижал руки к груди. – Ну просто вот… Не в своей тарелке себя чувствую, если должен кому-нибудь.
– Но мы-то друзья!
– Так тем более!
– Странный ты парень, – покачал головой Громила. – Ну да ладно. Деньги хоть и небольшие, но лёгкие. Нам в общей сложности минут двадцать лабать; потом сразу же получим монетки.
– А не станут, как водится, кота за яйца тянуть – мол, приходите завтра, и всё такое?
– Ты посмотри на Гро, – рассмеялась каюкерша. – Ну кто решится ему такое сказать!
Громила перед выступлением успел вымыться в ванне с каким-то особенным, «объёмным» шампунем и теперь выглядел едва ли не вдвое больше прежнего – шерсть на нём вся распушилась.
– У меня не забалуешь, – подтвердил гориллоид. – Сказали, сегодня – значит, сегодня, и баста!
– Думаешь, у нас получится без Иннота?
– Ну… Так здорово, как в тот раз, конечно нет. Да и предки с ним; от нас ничего особо не ждут.
Джихад подошла к кулисам и осторожно заглянула на сцену. Там стоял какой-то маленький мальчик и, отчаянно картавя и пуская слюни, пытался справиться со стихами:
Люблю тебя, моё варенье,
Люблю твой сладкий, липкий вид,
Люблю намазать на печенье,
Хоть будет против мой гастрит…
При этих строчках в зале послышался сдержанный смех. Малыш совсем сконфузился, покраснел как рак, но потом сделал над собой героическое усилие и продолжил. «Молодец какой», – прошептала Джихад и вернулась обратно.
– В скором времени мы будем прямо-таки купаться в деньгах! – уверял обезьянец Кактуса.
– Да с чего ты это взял? – вяло удивлялся тот. Громила лишь загадочно ухмылялся в ответ.
Они вот уже несколько часов сидели по пояс в воде и мрачно смотрели наверх. Крышка люка, прикрывающая водосток, была дырчатой, и отверстия образовывали замысловатый узор – что-то вроде очень толстой паутины. Оттуда, сверху, доносились обычные городские звуки: шаги прохожих, скрип проезжающих драндулетов, чуть слышно мурлыкала музыка.
– Всё-таки это был гипотетический попотам, – нарушил молчание Профессор. – Я так думаю.
– Слышь, а ты чё – вправду как бы профессор? – хмыкнул Чобы.
Каторжанин с достоинством проигнорировал этот вопрос.
– Что это за гипо… тетический? – поинтересовался Пыха.
– Ты бегемотов видел когда-нибудь?
– А то! Когда мы плыли по Строфокамилу…
– Ну вот. Эти самые бегемоты – они животные современные. А у них есть первопредок, или, по-другому, пещерный бегемот. Огромный, как… Их на самом деле никто никогда не видел, только предполагают, что они существовали в стародавние времена. Поэтому и называется так: гипотетический попотам.
– Какой же он гипотетический, – буркнул кто-то. – По-моему, очень даже фактический…
– А откуда ты знаешь, что это именно он?
– Ну… Мне показалось, я успел его рассмотреть. – Профессор вздохнул. – Это и в самом деле что-то вроде гиганского бегемота.
– А почему он такой белёсый?
– Здесь же темно, солнца совсем нет. Вот шкура и потеряла потихоньку пигментацию. Наверное, он попал в эти катакомбы очень давно, ещё детёнышем. С тех пор тут и живёт.
– Жуть какая… А чем он питается?
– Я думаю, сантехниками. Недаром он так на нас кинулся!
– Да… Хорошо, что в этот колодец ему не забраться!
– Плохо, что нам не выбраться, – возразили Пыхе.
– Может, ещё раз попробуем? – смоукер внимательно оглядел скользкие стены.
– Бесполезно, – буркнул Чобы.
Пыха перевёл взгляд на трубы. В попытках выкарабкаться они забирались на них, но неизменно соскальзывали обратно. Подземное чудище невольно сослужило каторжанам добрую службу: если бы не оплошность стражника, подпалившего горючий газ и тем самым пробудившего монстра, их бы уже вели в тюрьму, скованных по рукам и ногам. Да, повезло… Можно сказать, повезло дважды: колодец, в который они бултыхнулись, убегая, был слишком глубок для того, чтобы монстр мог дотянуться до них.
Внезапно смоукеру пришла в голову идея. Он внимательно разглядывал ржавые сочленения.
– Как вы думаете, куда они ведут?
– Трубы-то? Ну, типа, в дома, куда же ещё.
– А что, если сломать одну из них? – Пыха припомнил школу и зубодробительные Свистолевы задачки, там как раз шла речь о чём-то похожем: про бассейн с двумя трубами.
– Эту яму начнёт заливать, и мы в конце концов утонем, – буркнул кто-то. – Не дури, куки.
– Вы что, плавать не умеете?
– А ведь он прав! – поднял голову Профессор. – Уровень воды начнёт повышаться, и нас поднимет наверх.
– Нам всего-то и надо – ну, может, с полчасика продержаться! – горячо уговаривал Пыха товарищей. Смотрите, там торчит что-то!
– Кран это. Только он заржавел, наверное…
– А для чего он?
– Чтобы силу потока регулировать, – снисходительно пояснил Профессор. – Попробуй, поверни.
Пыха попробовал.
– Он не поворачивается!
– Сильнее надо…
– Инструменты, я надеюсь, никто не забыл? – Громила побарабанил пальцами по металлической бочке.
Джихад вытащила ведъмины челюсти – они висели у неё на шее на цепочке – и пощёлкала ими. Кактус взял на пробу несколько нот на гармонике.
– Тихо! – испугался режиссёр.
– Да там всё равно ничего не слышно, – успокаивающе промолвил каюкер. – Вон как они голосят!
Как и в прошлый раз, Кактус изображал «дикого куки из джунглей»: он скинул пончо, оставшись в одной набедренной повязке; правда, наотрез отказался разрисовывать себя узорами: «Ты знаешь, как трудно потом смывать эту проклятую акриловую краску!» В последний момент Громила, внезапно ощутивший страсть к ремеслу стилиста, накинул на шею Кактуса деревянные бусы.
– Браво! Браво! – раздался за занавесом звучный голос конферансье. – Как видите, даже малолетние придур… То есть, я хотел сказать, дети с задержкой развития, конечно же, – как они великолепно поют, если их перед этим как следует выпор… Э-э… Как следует с ними порепетировать! Аплодисменты хору «Розовые слюни», пожалуйста!
– Опять он пьян в стельку! – прошептал режиссёр, хватаясь за волосы. – Ну, всё! Кончилось мое терпение!
– А теперь давайте поприветствуем следующих участников нашей музыкальной программы, джанги-группу «Киллинг очестра», только что из леса, ха-ха!!! Встречайте этих укуренных каннибалов!
Занавес слегка раздвинулся, и в образовавшуюся щель ввалился конферансье. Зажимая рот, он бросился в глубь декораций.
– Я его сейчас убью! А вы что стоите? – режиссер сделал страшные глаза. – Сейчас ваш выход, живее, живее!
Оказавшись на сцене, Джихад и Кактус внезапно заробели. В последний раз они играли джанги перед пьяными пиратами – публикой невзыскательной; вдобавок заводилой был Иннот. Положение спас Громила. Обезьянец непринуждённо уселся прямо посреди сцены, обхватил свой инструмент ногами и начал тихонько отбивать ритм. Немного погодя Кактус глубоко вздохнул, поднёс к губам гармошку и выдал трель. Дело потихоньку налаживалось. Джихад улыбнулась, тряхнула слегка отросшими за время путешествия волосами и подхватила мотив. Ведьмины челюсти защёлкали, рассыпая по залу звонкое стаккато.
Прислонённая к стене Чуха внезапно ожила. Мысль, мучительно искавшая ответа на какой-то вопрос, получила вдруг зацепку – и зацепкой этой был чуть слышный, доносящийся из-за дверей зала звук! Она уже слышала его раньше, и не раз… Тонкая ниточка образов проникла в сознание, стремительно наматываясь, заполняя гулкую пустоту тем, что было личностью Перегниды.