Старая Контра - Марушкин Павел Олегович. Страница 31

«Ты чё творишь, чудила?! – Этот голос, бесспорно, мог принадлежать только одному персонажику. Сол Кумарозо каким-то непостижимым образом умудрялся сохранять свою индивидуальность, даже будучи невидимым. – А ну, запустил этой своей хреновиной в портрет, живо!» – «Не могу, Сол! Рука не идёт!» – хотел было крикнуть в ответ Иннот, но тут Кумарозо сообразил, видно, в чём дело, – и полилась музыка.

Эту мелодию Иннот вспомнил и узнал сразу: именно её сыграл Сол на достопамятном выступлении перед конкурсной комиссией фестиваля, которое они с Дворнике наблюдали на экранчике старенького телевизора… Всё та же пронзительная и насмешливая нота, которая всё длится и длится, не кончаясь, – и следом за которой приходит музыка джанги.

Бумеранг, курлыкнув, чёрной птицей рассёк пространство и врезался в портрет Великого Эфтаназио – прямо в лоб, в точности так, как Иннот расправлялся со жмурами. На краткий миг всё застыло: бумеранг словно прилип к картону, осколки стекла неподвижно зависли в воздухе, секунды споткнулись и замерли, прервав свой безостановочный бег… А в следующее мгновение портрет сорвался с гвоздя и рухнул на пол под аккомпанемент звона и хруста.

Обречённые один за другим приходили в себя, со стонами хватались за голову; разрыв контакта с ликом Эфтаназио более всего напоминал удар кувалдой по затылку. Хуц уселся на пол и, морщась, растирал виски,цедя сквозь зубы ругательства. А Иннот улыбался. Музыка с каждой секундой звучала всё тише и тише, но она была с ним – и будет всегда, что бы ни случилось. «Спасибо, Сол! Ты самый великий из всех нас, чтоб меня предки взяли!» – мысленно обратился к нему каюкер. «Я знаю, – скромно ответил Кумарозо. – Всегда пожалуйста…»

– Ну чего, все очухались? – сурово спросил Иннот, оборачиваясь.

Ему нестройно отвечали, что нет, не все, и не очухались вовсе, как от такого сразу очухаться, никак это невозможно…

– Ну, а раз все, нечего рассусоливать. Хуц, давай-ка, строй свою банду. И подберите моего кореша, ясно вам?

– Тише! – вдруг испуганно шикнул кто-то. – Слышите?

За железной дверкой нарастал шум. Иннот, стоявший к источнику звука ближе остальных, осторожно попятился; обречённые и вовсе спрятались за угол. Шум становился всё громче и громче, потом стал затихать. «Странно, – подумалось каюкеру. – Как будто за дверью кто-то катит целую вереницу тачек». Шум опять возобновился: невнятный зловещий голос что-то пробубнил, тачки тронулись с места и покатились куда-то вдаль; перестуку колёс вторило гулкое эхо.

– Эй, уважаемые! – негромко окликнул Иннот. Из-за угла осторожно высунулась голова.

– Кто-нибудь из вас слышал про некрополитен? Похоже, это он самый и есть, за дверью…

– И что же?

– А то, что это единственный путь с Территории. Ну-ка, подтянитесь!

Каюкер осторожно потянул ручку и заглянул внутрь.

Здесь тоже было немного света – несколько газовых трубок уныло моргали, силясь попасть друг другу в такт. Длинный узкий перрон был некогда выложен терракотовой плиткой, но теперь большая её часть превратилась в осколки. Под ногами похрустывали крысиные скелетики. Справа и слева зияла пугающая чернота тоннелей.

– Ну что, господа, давайте обсудим сложившееся положение, – нарочито бодрым тоном произнёс Иннот, силясь разогнать тоску обречённых. – Куда сей путь может нас вывести?

– В Курганы, куда ж ещё… – мрачно буркнул кто-то.

– И только?

– Наверное, все Территории связаны между собой, – предположил Хуц. – У одного только Великого Эфтаназио их несколько; а ведь есть ещё Некробио и Танато…

– А зачем они вообще нужны, Территории эти?

– Э, мон, да ты ничегошеньки не знаешь… – тяжело вздохнул Хуц. – Силу Великие тянут с Территорий, жизненную силу. Они ж мёртвые давным-давно, благодетели; вот и копят, чтобы воплотиться… А берут её у нас, обречённых. Здесь ведь редко кто до конца срока дотягивает. Лесоповал там или гранитные карьеры – это так, для видимости только…

– Вот оно что… Слушай, а что это за словечко такое – «мон»? Ты вроде уже меня так называл… – рассеянно поинтересовался каюкер.

– Мон? Это, как его, амбре… Амбервиатура, во!

– Аббревиатура, – механически поправил каюкер. – И что она означает?

– «Может, он негодяй». Ну, это вроде как мазурик, бродяга… Ежели тебя приличный человек моном обзовёт, можешь смело дать ему в рыло. Ну, а ежели такой, как я, это как ровня к ровне… Я ведь тоже мон! – усмехнулся Хуц.

– Понятно, признал за своего, значит… О! Опять! Слышите?

Из темноты тоннеля внезапно повеяло затхлостью. Послышался далёкий рокот колёс. Обречённые опасливо отодвинулись от края платформы. Иннот остался стоять, поигрывая бумерангом. Наконец из тьмы показались… Каюкер не сразу осознал, что именно он видит перед собой.

– Гробы! – тоненько взвизгнул кто-то. – Гробы на колёсах!! Всё, теперь нам точно амбец пришел!!!

– Ну, гробы, – буркнул Хуц; понятно было, что ему тоже не по себе. – Гробов не видели, что ли?

Странные, сцепленные между собой вагонетки и в самом деле здорово смахивали на гробы – ну, разве что несколько больших, чем это принято, размеров. В каждом могло уместиться два-три человека.

– Как только они остановятся, садимся. – Каюкер подошёл поближе к краю платформы. – Да кореша моего не забудьте!

– Ты чё, мон! Самому, по доброй воле в гроб залезть! – заскулило несколько голосов.

– Делайте, как он сказал! – рыкнул Хуц, отвесив кое-кому пару зуботычин. – И чтобы без фокусов у меня!

Гробы замедлили ход и наконец остановились. Иннот, подавая пример, первым запрыгнул внутрь. «Чего это они боятся? Ящик как ящик…» – подумал он, и тут на всю платформу грянуло:

– СТАНЦИЯ ПЛОЩАДЬ ЭФТАНАЗИО! СЛЕДУЮЩАЯ СТАНЦИЯ ГРОБОВО! ЧТОБ ВЫ ВСЕ СДОХЛИ!

Залезшие уже в гробы с воплями повыскакивали обратно; Иннот, ругаясь сквозь зубы, последовал за ними и принялся выискивать взглядом источник звука. Им оказался череп, накрепко прибитый к последней вагонетке; толстенный гвоздь торчал у него изо лба…

– Значит, так: подойдёт следующий состав, все залезают внутрь и сидят там, что бы ни случилось! Всем понятно? – сурово спросил Иннот.

– А ты чё, самый основной? – истерически возразили ему. – Чё раскомандовался?

Каюкер хотел было проучить наглеца, но тот вдруг коротко охнул и отлетел к стене. Хуц пососал костяшки кулака.

– Я здесь самый основной, – громко сказал он. – Я, поняли? А вы будете делать то, что велит этот парень.

– На Территории ты не больно-то борзел, – буркнули ему.

– Ась? – Хуц приложил ладонь к уху. – Чё ты там вякнул? Ну-ка, повтори!

– Ничего…

– Вот то-то.

Следующий состав ждали минут десять. Иннот проследил, чтобы Хлюпика поудобнее уложили, и прыгнул в соседний с ним гроб. Хуц устроился тут же. Громовой голос опять расколол тишину, и поезд тронулся.

– Что за Гробово, интересно? – спросил каюкер чуть погодя.

В тоннеле царил абсолютный мрак; перестук колёс множественным эхом отражался от стен, и, разговаривая, приходилось напрягать голос.

– Кто его знает, – отозвался Хуц. – Тут, мон, кругом сплошь запретные места. Прикурганье, одним словом. Развалины городов, мёртвые деревни… Разное про них болтают, а что из того правда – мы без понятия.

– Гм… А вот ежели бы удалось тебе мимо элемен-таля проскочить, куда бы ты подался?

– В город, ясное дело… Там схорониться можно, переждать…

– А ежели в город не попасть? – гнул своё Иннот. – Кордоны там, блокпосты, всё такое?

– Ну… Не знаю. В мёртвых деревнях особо не отсидишься: пойдут те же жмуры облавой – и амбец.

– А почему их мёртвыми называют?

– Потому что там все мёртвые. Или мертвецки пьяные, что то же самое. Про бухарей слыхал когда-нибудь, а?

– Слыхал… А что, если в Курганы эти? Там-то нас вряд ли кто искать будет…

– Да ты чё, мон?! Туда и близко не подойдёшь!

– Это почему?

– Там же это… Некротическое поле, страсть какое сильное. Вот на Территориях с тебя силу помалу тянут, а там – сразу коньки отбросишь.