Путь вниз - Мэтисон (Матесон) Ричард. Страница 37

«Почему я должен сидеть в машине?» – спрашивал он себя. А если люди увидят его? Они примут его за потерявшегося ребенка. А дети, если они и узнают его, что с того? Он не собирается сидеть в машине, вот и все.

Единственная проблема заключалась в том, что он не мог открыть дверцу.

Было трудно и наклонить переднее сиденье, и перелезть через него. Он не смог поднять ручки дверец и все дергал их, больше и больше злясь. Наконец пнул серую, в полоску дверцу и навалился на нее плечом.

– Вот черт, – проворчал Скотт и в порыве раздражения, крутнув ручку, опустил окно. Несколько секунд посидел на его краю, беспокойно болтая ногами, которые обдувал холодный ветер. Его ботинки ритмично постукивали по металлу.

– Я все равно пойду. – Зацепившись за край, он развернулся и, медленно распрямляя руки, повис над землей. Осторожно опустил одну руку, ухватился ею за ручку с внешней стороны и прыгнул.

«Ох!» Его пальцы соскользнули с гладкого хромированного металла, и Скотт, ударившись о борт автомобиля, мешком повалился на землю. На секунду он испугался, поняв, что не сможет забраться обратно, но страх быстро прошел: Луиза скоро вернется. Скотт обогнул машину, спрыгнул на мостовую и двинулся по улице.

Он отскочил назад, когда рядом проревела машина. Она пронеслась не меньше чем в восьми футах от него, но ее шум почти оглушил его. Даже скрип песка под ее колесами отзывался в ушах небывалым грохотом. Опомнившись, Скотт быстро пересек улицу, запрыгнул на высокий, ему почти по колено, тротуар, забежал в безлюдное место за палаткой. И, перейдя на шаг, двинулся вдоль темного, волновавшегося под порывами ветра брезента, слушая шум ярмарки.

Какой-то мужчина вывернул ему навстречу из-за угла. Скотт замер, и тот прошел, не заметив его. Что вообще свойственно людям? Они хотя и смотрят вниз, но замечают только кошек и собак. Когда мужчина повернул на дорогу, Скотт двинулся дальше, ныряя под растяжки, удерживающие палатку.

Столб бледного, пробивавшегося из-под тента света лег на дорожку и остановил его. С щекочущим нервы любопытством Скотт посмотрел на обвисавший брезент. Потом, поддавшись внезапному порыву, опустился на колени, лег грудью на холодную землю и, приподняв уголок палатки, проскользнул под него и стал смотреть.

Он увидел перед собой круп двухголовой коровы. Она стояла в засыпанном соломой, огороженном канатами стойле, уставясь на людей четырьмя блестящими глазами. Она была мертва.

Первая за последние месяцы улыбка тронула его всегда напряженное лицо.

Если бы Скотт составлял список тех вещей, которые он мог бы увидеть в палатке, то где-то в самом конце он, возможно, и записал бы стоящую задом к нему мертвую двухголовую корову.

Скотт оглядел палатку. Он не мог увидеть, что творилось на другой стороне: все закрывали толпящиеся в проходе люди. А с его стороны показывали шестиногую собаку с двумя высохшими, как пеньки, ногами; корову с человеческой кожей; козу с тремя ногами и четырьмя рогами; розовую лошадь и жирную свинью, «усыновившую» тощенького цыпленка. Скотт смотрел на все это сборище, и легкая улыбка дрожала на его губах. «Монстров показывают», – подумал он.

И вдруг улыбка исчезла, потому что ему пришло в голову, что на такой замечательной выставке и он мог бы занять свое место, скажем, между цыплятолюбивой свиньей и мертвой двухголовой коровой. Скотт Кэри – homo reductus – человек уменьшающийся.

Скотт вылез обратно в ночь и поднялся, машинально отряхнув свой вельветовый комбинезончик и курточку. Ему следовало сидеть в машине, он был дураком, что вышел из нее.

Но Скотт не стал возвращаться. Он не мог заставить себя вернуться. И, устало обогнув угол палатки, увидел гуляющих людей, услышал треск падающих под ударами бейсбольных мячей кеглей, хлопки выстрелов, слабые взрывы лопающихся шариков и неприятно поразивший его погребальный скрежет карусельной музыки.

Из задней двери одного из сарайчиков вышел какой-то мужчина. Он взглянул на Скотта, который не останавливался, торопясь скрыться за другой палаткой.

– Эй, мальчик, – окликнули его.

И он бросился бежать, на ходу высматривая себе укрытие. За тентами стоял фургон, Скотт кинулся к нему, присев за большим колесом с толстыми шинами, и стал осторожно выглядывать.

В пятнадцати ярдах он обнаружил все того же мужчину, который стоял, уперев руки в бока, и оглядывался по сторонам, что-то высматривая. Спустя несколько секунд мужчина, буркнув нечто непонятное себе под нос, ушел.

Скотт поднялся, чтобы выйти из-под фургона, и вдруг замер. Кто-то пел прямо над его головой. Вслушиваясь, он напряженно сдвинул брови. «Если б я тебя любил бы, – пел голос, – то все время говорил бы».

Скотт вышел из-под фургона и взглянул вверх, на светящееся, занавешенное белыми шторками окно (откуда все еще был слышен робкий и потому сладостный голос). Испытывая страшное волнение, он смотрел на окно.

Счастливые вопли девочки на «мертвой петле» прогнали его грезы. Скотт отошел от грузовика, но потом, передумав, вернулся обратно и стоял там, около него, пока песня не смолкла. Затем он медленно пошел вокруг фургона, всматриваясь в его окна. И спрашивал себя, чем очаровал его этот голос.

Разглядев наконец в потемках ступеньки, ведущие к дверце с окном, он судорожно прыгнул на первую. Слава Богу, она была не слишком высокой.

Сердце бешено заколотилось, руки вцепились в перильца, как раз у его пояса, дыхание сотрясло тщедушную грудь. Не может быть!

Чуть-чуть не дойдя до верха, Скотт остановился перед дверью, которая теперь была немножко выше его. На стекле было написано несколько слов, но их невозможно было прочесть. Вдруг он буквально кожей ощутил что-то живое, страшное, напоминающее слабые электрические разряды, – не смог удержаться и, поднявшись еще на две ступеньки, застыл перед самой дверью.

У него перехватило дыхание. Это был его мир, тот мир, где такие, как он, могли сидеть в креслах или на кушетке, не проваливаясь в них с головой; подходить к столу и брать любую вещь, а не проходить под ним, не нагибаясь; включать и выключать лампы, а не стоять беспомощно под ними, как под деревьями.

Она вышла из маленькой комнаты и увидела его.

Мышцы головы внезапно дернулись. Скотт дрожал, глупо разглядывая женщину, возглас изумления готов был вырваться из его горла.

Женщина будто приросла к полу. Одна ее рука была прижата к щеке, а глаза расширились от потрясения. Время кончилось, его не было: она смотрела на него. «Это мираж, – настаивал его рассудок, – это только мечта».

Потом женщина медленно, напряженно двинулась к двери.

Скотт отпрянул. Чуть было не соскользнул с края ступеньки, но, налетев на поручень, устоял. Когда она открыла крошечную дверь, он не без напряжения выпрямился.

– Кто вы? – испуганно прошептала женщина.

Он не мог отвести взгляд от ее нежного лица, от точеного носика и губ, от ее зеленых, как бусины, глаз, от маленьких, напоминающих розовые лепестки ушек, едва видимых сквозь чистое золото волос.

– Пожалуйста, – сказала она, придерживая распахивающийся халат тонкими, белыми, как гипс, руками.

– Меня зовут Скотт Кэри, – ответил он сорвавшимся на писк голосом.

– Скотт Кэри, – повторила красавица. Имя было незнакомо ей. – Вы… – она смешалась, – вы… как я?

Теперь его уже трясло.

– Да. Да!

– О, – казалось, выдохнула она.

Они смотрели друг на друга.

– Я… я слышал, как вы пели, – проговорил Скотт.

– Да, я… – и нервная улыбка, пробежав по бледным губам, исказила их.

– Пожалуйста, – робко повторила она. – Вы не хотите зайти?

Скотт без колебаний шагнул в фургон. Все было так, как будто он знал ее всю жизнь и теперь вернулся после долгого путешествия. Он прочитал слова, написанные на двери: Миссис Том Большой Палец. Скотт глядел на нее со странной, темной страстью.

Красавица закрыла дверь и повернулась к нему лицом.

– Я… я была удивлена, – произнесла она, еще плотнее запахивая свой желтый халат. – Это так странно.