Бледна как смерть - Маунтин Фиона. Страница 25

– Друг пригласил меня на выставку прерафаэлитов в Тейте. Несколько лет назад. Там была одна картина с Лиззи Сиддал, называлась она «Клерк Саундерс». Сценка из «Песеншотландской границы» Вальтера Скотта: женщина стоит перед призраком своего казненного возлюбленного. Картина производила большое впечатление, образы были слишком жесткими и резкими, но по-своему красивыми, очень насыщенными. Меня поразил один факт – Лиззи была единственной женщиной на всех картинах. Я прочитала о ней в каталоге, нашла сведения в паре книг. Ее личность заинтриговала меня, тем более что все биографы и современники считали ее весьма загадочной особой. Однако разные источники предлагали читателю прямо противоположную информацию. И я подумала: раз уж она считается выдающейся женщиной-художницей викторианской эпохи, то кто-то же должен составить очерк ее жизни! Не правда ли?

– Да.

– Я начала с исследования обстоятельств ее рождения, замужества и смерти, как обычно. Имя ее отца упоминается в каталоге торговых фирм – он торговал ножами и сопутствующим товаром в Шеффилде, а затем переехал в Лондон. Согласно данным переписи Лиззи Сиддал проживала в доме по Олд-Кент-стрит. Тут же находим запись о ее замужестве, указание профессии – художник-живописец, Четмен Плейс, 10. Упомянута также ее подруга, Эмма Мэддокс Браун, которая находилась в доме во время переписи. – Маргарет сделала паузу, дожидаясь, пока мимо прогремит поезд на Ричмонд. – Конечно, когда генеалогия не была такой популярной, люди не видели в приходских метрических книгах и результатах переписи источник достоверной в историческом плане информации. Я написала об этом в статье для журнала «Семейные истории». Эту статью я отослала Бетани.

Наташа заметила, что, помимо обручального кольца и перстня с сапфиром и бриллиантом, Маргарет носила третье, усыпанное крошечными изумрудами, сверкавшими подобно кошачьим глазам – кольцо вечности, символ бесконечной любви, которое, казалось, давно вышло из моды. Оно создавало интересный контраст с деловыми манерами Маргарет.

– Могу найти заметки, которые я делала, пока писала статью, если они вам пригодятся, – сказала Маргарет. – Мне понадобится день-два. Я знаю, где они находятся, или, по крайней мере, в каком ящике, дело только в том, чтобы найти время. Сейчас у меня гостит дочь со своими малышами, они останутся до выходных, так что вечера у меня довольно беспокойные.

Она отломила кусок хлеба и бросила его в воду. Утка жадно схватила его, что послужило сигналом для остальных. Птицы дружно устремились к этому краю водоема. Утка торопливо тормошила хлеб.

– Судьбу Лиззи было довольно легко проследить, – продолжала Маргарет. – Я удивлялась, почему никто не сделал этого до меня. Исследование заняло немного времени, но я довела дело до конца, хотя, должна признать, в итоге получился сырой набросок, не более того. – Она улыбнулась. – А что интересует вас, Наташа? Эта девушка, Бетани, она ваша клиентка?

– Своего рода. Для Бетани Лиззи – кумир, навязчивая идея. – А что, если дневник явился средством для повторения истории Лиззи и Россетти? Вполне в ее духе...

– Я предположила, что, больше зная о Лиззи, я смогу лучше понять Бетани. Кроме того, в Лиззи Бетани могла увидеть пример для подражания.

Эта мысль пришла к Наташе спонтанно, и она поняла, что одновременно надеялась на это и страшилась этого.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

– Люди викторианской эпохи превращали смерть в торжественный ритуал. Обряд погребения был преобразован в роскошную торжественную церемонию. Даже представителей низших сословий хоронили с большой помпой. Родственники умершего надевали черные одежды, вуали и креповые ленты, в катафалки впрягали черных лошадей, головы которых украшались высокими черными плюмажами из страусовых перьев.

Экскурсовод сделал паузу. Наташа стояла между ним и вторым (и единственным) членом экскурсионной группы на широком мощеном дворе в западной части лондонского кладбища Хайгейт. По Свэйн-Лейн они дошли до красиво оформленного входа, украшением которого служила неоготическая часовня с зубчатыми парапетами, стрельчатыми окнами, башенками и витражами. Неподалеку была расположена восьмиугольная колокольня с центральным арочным проходом, витиеватыми двустворчатыми железными воротами, через которые когда-то двигались похоронные кавалькады.

В ранних январских сумерках подобные картины легко вставали перед глазами.

Выйдя из Государственного архива, Наташа изучила схему метро, подсчитала число остановок до Пэддингтона. С каким бы удовольствием она уехала поездом в два пятнадцать! Однако на этот раз ее глаза искали на сложной схеме черную, северную линию, петляющую наверх, в противоположном направлении, к Хайгейту.

Экскурсоводом был мужчина лет сорока пяти с волосами песочного цвета, по имени Майкл. Кроме нее прослушать экскурсию изъявил желание молодой человек в длинном твидовом пальто, назвавшийся Найджелом Муром. Врач, недавно назначенный в больницу в Миддлэсексе, с добрым, внушающим доверие лицом и круглыми очками, глядя на которое легко представить, какое облегчение приносит больным общение с ним.

Их подвели к лестнице с широкими пролетами, ведущей к покрытому лесом кладбищу.

– Кладбище открыли в двадцатых годах девятнадцатого века, – объяснял Майкл, пока они шли. – Однако со временем на церковном дворе не осталось свободного места. С ростом населения участки были буквально переполнены, возникла реальная угроза того, что разлагающиеся трупы приведут к распространению болезней. Эпидемия холеры 1865 года вспыхнула исключительно оттого, что гниющие в земле тела заразили питьевую воду. Тот случай, когда мертвые убивают живых. Хайгейт отличался от других мест массовых захоронений тем, что был спроектирован архитекторами и дизайнерами по ландшафтам.

Наташа обычно с интересом разглядывала могилы, останавливалась, чтобы прочитать надписи. Часто это было необходимо ей для работы, но иногда она делала это просто так. Ей нравилась наводящая на размышления неповторимая красота кладбищ, истории, которые ей рассказывали камни. Она никогда не боялась оставаться здесь одна, даже если на окрестности опускалась темнота.

Однако это кладбище несколько отличалась от других – огромное, таинственное, наводящее ужас.

Вечнозеленые деревья разрослись до гигантских размеров. Их ветви походили на подсвечники и скорее ограждали могилы от света, чем давали тень. Все вокруг было увито вездесущим плющом, темными ползучими растениями и переплетенными стрелами подлеска. Статуи ангелов-хранителей с распростертыми крыльями, изогнутые кельтские кресты и готические шпили наклонились под разными углами, крученые, опрокинутые, оторванные от земли разросшимися стволами и корнями, отчего создавалось впечатление, будто обитатели могил восстали из мертвых и попытались сбежать.

Майкл рассказывал о растущей популярности крематориев, толкающей кладбища к финансовому краху, следствием чего являлось полное запустение территории и отсутствие должного ухода за растениями. «Места вечного отдыха» часто подвергались набегам отважных гуляк, которые забирались сюда в День всех святых. Имели место и случаи вандализма: негодяи вскрывали склепы, взламывали гробы. Хайгейт стал меккой оккультизма, вуду, черной магии и охотников за вампирами.

Легко понять, почему.

– Было принято решение закрыть кладбище, вывезти останки и застроить эту землю, – добавил Майкл. – Однако группа добровольцев добилась его отмены, и благодаря им Хайгейт получил статус природного заказника, стал приютом для сотен насекомых, редких бабочек, лесных цветов и папоротников.

На протяжении экскурсии Найджел Мур постоянно заглядывал в путеводитель, держа его очень близко к лицу, проявляя живой интерес к захоронениям многочисленных известных медиков.

– Да, хорошенькое место, чтобы болеть, когда ты уже умер, – улыбнулся Майкл. – Множество духов выдающихся докторов придут поприветствовать тебя: Роберт Листон, который первым провел операцию под эфирным наркозом; Генри Джеймс, ратовавший за свежий воздух; Роберт Хилл, настоявший на том, чтобы душевнобольных перестали считать отбросами общества.