Нефритовые четки - Акунин Борис. Страница 122

Дез Эссар сокрушенно вздохнул:

– О да, мой дорогой мистер Холмс. Слишком хорошо знаю. У меня на счете в банке именно миллион семьсот пятьдесят тысяч франков. Это весь мой капитал. Увы, мы, дез Эссары, уже не столь баснословно богаты, как прежде. Папины прихоти и матушкина непрактичность изрядно истощили некогда очень значительное состояние. Фамильные драгоценности из сундука Жана-Франсуа, – он показал на портрет курносого предка, – были обращены в наличность и по большей части растрачены. Подозреваю, что Люпен заинтересовался замком Во-Гарни, потому что до него дошли слухи о пресловутом корсарском сундуке. Но, как видите, в записке он не требует бриллиантов и изумрудов. Знает, что их больше нет. И, указывая сумму с такой бухгалтерской точностью, он демонстрирует полную осведомленность о моих финансовых обстоятельствах. Он намерен обобрать меня начисто! То есть подчистую.

– Тогда позвольте вдогонку еще один вопрос. – Холмс оглядел комнату. – Сколько стоит этот дом?

– Думаю, тысяч триста.

Мы переглянулись.

– Послушайте, сэр, – с невольной улыбкой молвил я. – Но цена дома почти вшестеро меньше выкупа. Какой смысл отдавать много, если можно ограничиться меньшей жертвой? К тому же в цивилизованных странах недвижимость обычно страхуют.

– Замок застрахован, как раз на триста тысяч, – подтвердил дез Эссар, после чего я вообще перестал что-либо понимать.

– Погодите, Уотсон, – коснулся моего локтя Холмс. – Господин дез Эссар еще не ответил на два остальных вопроса.

На глазах у хозяина выступили слезы. Он вынул из кармана платок, громко высморкался и простонал:

– Дело вовсе не в доме! …Нет, не могу… Пойдемте, вы сами все увидите.

Он вскочил со стула и засеменил в узкий коридор, с двух сторон стиснутый стенными шкафами. Переглянувшись, мы последовали за ним.

Коридор вывел к лестнице, по которой мы поднялись на третий этаж и оказались в просторной комнате – хозяин назвал ее «диванной». Там, действительно, вдоль всех стен стояли диваны и кресла. Запыхавшийся от подъема дез Эссар рухнул в одно из них и стал хватать ртом воздух.

– Сейчас… Минуту… Сердце…

Холмс осмотрелся и, указав на дверь, расположенную в самом дальнем конце, спросил:

– Если я правильно понимаю расположение, это вход в большую башню, что пристроена к дому с северной стороны? Вы ведете нас в нее?

– Да. Там находится библиотека. Но вы войдете туда без меня. Я не смогу. – Хозяин похлопал себя по округлым бокам – жест, показавшийся мне странным. Впрочем, тут же последовало разъяснение. – Слишком тесен проход. Это очередная выдумка папы. Матушка отличалась дородностью, сам же он был человеком миниатюрной комплекции, вот и устроил себе убежище, куда ретировался во время семейных ссор. После папиной смерти все так и осталось. Матушка хотела расширить вход, но архитектор сказал, что по кладке могут пойти трещины… – Дез Эссар печально улыбнулся. – Было время, когда я тоже прятался в библиотеке от гнева моей покойной жены, но уже лет пятнадцать, как я перестал пролезать в это – забыл слово – goulot.

– Горлышко, – подсказал Холмс, слушавший с весьма заинтересованным видом. – Но продолжайте, продолжайте!

– Теперь там прячется от меня моя дочь Эжени, когда я кричу и бранюсь. Я человек несдержанный и часто, слишком часто набрасывался на бедняжку с упреками, по большей части вздорными и несправедливыми…

Он захлопал ресницами, из глаз потоком хлынули слезы. Дез Эссар закрыл лицо платком.

– Почему вы говорите в прошедшем времени? Что случилось? – спросил я.

– Три дня назад мы снова поссорились, – донесся из-под платка глухой голос, прерываемый рыданиями. – Я преследовал Эжени до этого самого места, а когда она юркнула в библиотеку, еще кричал ей вслед всякие обидные вещи. Теперь даже не помню, из-за чего я так на нее упал.

– «Накинулся», – механически поправил я.

– Да, накинулся… Чтобы пересидеть бурю, Эжени решила почитать какую-то книгу. Пододвинула лестницу к полкам – они там поднимаются до потолка. И упала! С самого верха! Это было ужасно! Я услышал грохот, крики, а сделать ничего не мог – проклятое брюхо не пустило…

Прежде чем рассказ был продолжен, пришлось переждать новый взрыв рыданий.

– Бедняжка ушиблась спиной и затылком… Когда слуги хотели ее поднять, она так закричала от боли, что я велел оставить ее на месте. В прежние времена пришлось бы довериться городскому врачу. Но в доме, как вы знаете, есть телефон, а с прошлого года коммутатор имеет выход на междугородную связь. Меня соединили с профессором Лебреном, самым знаменитым парижским нейрохирургом. Спасибо прогрессу! Подробно выслушав мой рассказ, по правде говоря довольно бессвязный, профессор спросил лишь одно: каменный ли в комнате пол. Когда я ответил, что деревянный, мсье Лебрен сказал: «Это очень хорошо. Значит, она не простудится. Протопите комнату, девушку уложите на спину поровнее. Пусть не шевелится и ни в коем случае не подкладывайте ничего под голову. Ни воды, ни пищи не давать. Я выезжаю первым же поездом».

– Мой Боже… – прошептал вдруг Холмс. – Но это чудовищно!

– Да, травма позвоночника – это не шутка, – согласился я. – В своей практике мне приходилось сталкиваться с очень тяжелыми случаями…

– Ах, Уотсон, я не про травму! – перебил меня сыщик с удивившей меня эмоциональностью. – Вы хотите сказать, сэр, что ваша дочь по-прежнему там?

– В том-то и дело! Ее нельзя оттуда вынести! Осмотрев Эжени, профессор сказал: «Нужен абсолютный покой. Как минимум на протяжении двух недель. Есть шанс, что треснувший позвонок срастется, не защемив спинного мозга. Иначе – полный паралич». Мсье Лебрен – святой! Мало того, что он согласился провести рядом с Эжени все две недели и лично ухаживать за ней! Когда я рассказал ему об адской машине (ведь я не мог этого не сделать), он ответил: «Мы не можем положить пациентку на носилки – они не пролезут в дверь. Значит, она остается здесь. Я тоже остаюсь, я давал клятву Гиппократа». Отпустил свою помощницу, исполнявшую работу сиделки, а сам остался. Вот какой это человек!

– В самом деле, – прищурился Холмс. – Профессор и сейчас там?

– Конечно. Вы можете поговорить с ним сами. – Дез Эссар протер очки, без которых его пухлое лицо стало еще более беззащитным. – Ну вот, теперь вы все знаете. Я не могу пожертвовать домом, и Люпену это отлично известно. Обратившись к вам за помощью, я хватаюсь за последнюю соломинку. Но директор банка уже приготовил для меня деньги. Если вы не разгадаете загадки Люпена, я отдам ему все, что имею… Мы с дочерью будем жить скромно, мы продадим наше родовое имение. Это ничего, лишь бы Эжени не осталась инвалидом… Да, вот еще что! – спохватился он. – Об адской машине дочь не знает. Профессор запретил говорить. Девочке вредно нервничать.

– Ясно. Пойдемте, Уотсон. – Холмс открыл дверь и замер, разглядывая щелеобразный изогнутый проход футов в десять длиной, шириной же меньше фута. – Я-то пройду, а вы смотрите не застряньте. Протискиваться придется боком. Тут-то вам и выйдет боком пристрастие к портеру и овсянке.

Каламбур был, во-первых, малоостроумен, а во-вторых, несправедлив. Конечно, я не так тощ, как некоторые, но вследствие регулярных занятий спортом у меня нет ни одной унции лишнего жира. Холмсу это было отлично известно.

Уже изготовившись ввинтить свое длинное, узкое тело в щель, Холмс оглянулся и вдруг увидел, что хозяин направляется к выходу.

– Куда вы, сэр? Ждите здесь. Вы можете мне понадобиться для кое-каких уточнений.

Дез Эссар переминался с ноги на ногу, он выглядел странно сконфуженным.

– Уже почти час дня, – пробормотал он, отводя глаза. – Я должен встретить парижский поезд… Через полчаса вернусь. Если что, вы можете протелефонировать управляющему. Один раз повернете ручку аппарата, и он сразу возьмет трубку…

– Зачем вам парижский поезд? – удивился я. – Кого еще вы ждете?

– Мистера Эраста Фандорина. Это известный американский сыщик. Я узнал из газеты, что он сейчас находится в Париже, и попросил помочь, – залившись краской, лепетал дез Эссар. – Во-первых, я не был уверен, что мистер Холмс приедет… А во-вторых, две головы лучше, чем одна. Я правильно выразился?