Нефритовые четки - Акунин Борис. Страница 77

– Правда? – обрадовался Рид. – Ах, как это было бы здорово! Честно говоря, душа в пятки, как подумаю, что придется тащить этакую ношу через всю Дрим-вэлли, да еще ночью… Но только на что вам этакая страсть? Вы, наверно, подшутили над старым Уошем?

– Ничуть. Хочу посмотреть, как Расколотый Камень заберет свою г-голову, – с серьезным видом заявил Эраст Петрович. – Вероятно, это будет совершенно исключительное зрелище.

Похоже, чернокожий, действительно, воспрял духом.

– Вдвоем – это ничего, это можно. По правде сказать, если б я не проигрался и если б бородачи не пообещали мне еще сотню, я, наверно, их надул бы, не поехал… А в хорошей компании совсем другое дело. С вашего позволения, я только свистну свою Пегги. Она уж оседлана…

– Выводи мою рыжую, – обернувшись, сказал Фандорин по-японски. – Не забудь приторочить к седлу винтовку. На рассвете встретишься у крайнего дома с агентом Пинкертона. Увидимся в русской деревне.

– Хай.

Маса вышел из укрытия и поклонился. Перед посторонними он всегда придерживался строгого этикета в отношениях с господином.

– И вот еще что. Мы снова на государственной службе. Временные помощники здешнего полицейского начальника. Эти значки завтра прицепишь нам на одежду.

Как всякий японец, Маса обожал атрибуты власти и взял жестяные звезды с чрезвычайной почтительностью.

– Лучше бы нам выдали по мундиру и сабле. Но что взять с американцев? Я приведу эти гербы в порядок. Будут сиять ярче золота, – пообещал камердинер.

– …Ну и сбежал я на Север, надоело на плантации за здорово живешь горбатить. Когда началась война, надел красные штаны и записался в первый южнокаролинский, у нас там служили одни негры. Потом уехал на Запад, стал гонять стада. В Техасе черных ковбоев полным-полно, это здесь на меня пялятся.

Уошингтон Рид сидел в седле боком, да еще закинув ногу на ногу. Его умная лошадка Пегги шла ходко, но хозяина почти не качала, только прядала ушами, словно внимая рассказу. У Эраста Петровича возникло подозрение, что Рид балует ее своими байками, даже когда рядом нет других слушателей.

– Случалось мне и добывать золото. Мыл в ручьях, копал в руднике. Сколько через мои руки этой желтой дряни прошло, а ни крупинки не прилипло. Все карты да кости, будь они прокляты. Я вообще-то парень башковитый. Но это сильнее меня: Игра – она… – Рид поэтически развел руками… – Она как счастье. Или как невиданная красавица, которая одарит тебя одним-единственным взглядом, одной улыбкой. И знаешь ведь, что никогда не будет твоей, а все надеешься, на других баб и смотреть не хочешь. После такой улыбки, все остальное зола да пепел. М-да… – Он грустно улыбнулся, доставая трубку, сделанную из кукурузного початка. – Всего один раз в жизни сфартило мне по-настоящему. Садился за стол, имел при себе два слитка, в полторы сотни. А когда встал, сгреб в шляпу целых три тысячи. В семьдесят четвертом это было, в Черных Горах, в самый разгар золотой лихорадки. Поехал домой, в Саванну, где со времен рабства ни разу не был. В белой коляске подкатил, с жемчужиной в галстуке, что твой король. И посватался к лучшей черной девушке во всем штате, некоей мисс Флоренс Дюбуа Франклин. Какая красавица, если б вы только видели! Не ревнуй, Пегги, тебя тогда еще на свете не было.

Он шутливо ткнул лошадь в затылок, та мотнула головой.

– Отказала? – спросил Фандорин.

Они ехали через Бутылочное Горло, и он немного отстал – рядом было тесновато.

– Согласилась. Я ведь не такой, как сейчас был. Веселый, красивый, с медалями на груди (я их потом все в покер проиграл). Поеду, говорю, на Запад, присмотрю для нас подходящее ранчо, а потом тебя выпишу. Она, говорит, езжай, я буду ждать сколько понадобится… Э-эх, в первом же городе, не хочу даже вспоминать его название, продул все деньги вместе с коляской, жемчужиной из галстука и самим галстуком… В Саванне больше никогда не был и уж вряд ли буду. Надеюсь только, что Флоренс Дюбуа Франклин ждала меня не слишком долго…

Он повесил голову, завздыхал, и его лошадь тоже фыркнула, будто почуяла настроение хозяина.

– Как вам удается обходиться без стремян и шпор? – Фандорин давно уже обратил внимание на эту странность. – Тоже проиграли?

– С такой умницей как Пегги мне без надобности. Я и к уздечке, считай, никогда не прикасаюсь. Моей лошадке довольно сказать, и сделает. Даже говорить не надо, сама знает. Не верите? Спорим на доллар, я ей скажу: «Пегги, остановись у того камня», и она встанет.

Эраст Петрович засмеялся.

– Ну-ка, старушка, – наклонился к уху своей серой Рид. – Видишь большой бульник, что похож на голову быка? Остановись-ка там.

Возможно, тут был какой-то трюк – к примеру, он тихонько тронул бок лошади каблуком или еще что-то, но в указанном месте Пегги остановилась как вкопанная.

Негр обнял ее за шею и поцеловал.

– Только она одна на всем белом свете меня понимает и любит. Я знаете, чего ужасно боюсь? Что помру раньше нее. Кому достанется моя Пегги? Как с ней будут обращаться?

Скалы раздвинулись. За рощей уже начинались земли селестианцев.

В этот глухой час над Долиной Мечты повисла особая, недобрая тишина. Ни шелеста листвы, ни журчания воды – ни звука. Лишь перестук копыт.

Рид все чаще озирался вокруг, его лошадка ускорила ход и перешла на неуклюжую, развалистую рысцу.

Когда на ветке, прямо над головой у путников, заухал филин, негр схватился за сердце.

– Пегги, стой! Уф… – Было слышно, как у Рида клацают зубы. – Знаете что, сэр. Давайте вы отвезете им банку сами. А сто долларов мы поделим пополам. Я же все-таки вытащил ее из салуна, так? Не поеду я дальше. Чует мое сердце, добром это не кончится.

Минут пять, а то и десять ушло на то, чтоб уговорить его ехать дальше.

Но близ кукурузного поля, когда на небо выползла большая черная туча, Рид снова затрясся.

– Вы как хотите, а я поворачиваю! Вот вам мешок. Забирайте все деньги себе, мне не надо!

И сколько Фандорин ни бился, сдвинуть его с места не смог.

Хорошо, в голову пришла спасительная идея.

– Послушайте, Рид, а у вас игральные карты при себе есть?

– Карт нет, кости есть. Вам зачем? – Уошингтон уже не в первый раз попытался разжать пальцы Эраста Петровича, не отпускавшие уздечку его лошади. – Да пустите вы!

– С-сыграем? Если выиграете, можете возвращаться в Сплитстоун. Голову селестианцам отвезу я, а сто долларов будут ваши.

Уош шумно сглотнул.

– Вы дьявол. Хуже Безголового… Но как бросать кости в темноте?

– Вы же знаете, у меня фонарик.

…Минуту спустя двинулись дальше. Стаканчик и костяные кубики Эраст Петрович положил в карман, решив, что еще пригодятся.

До въезда в долину Рид все время болтал, а теперь будто воды в рот набрал. Если и шевелил губами, то беззвучно – похоже, читал молитвы или, может, заклинания. Но дезертировать больше не пытался, это означало бы нарушить слово игрока. Даже если поставил собственную душу и проиграл, долг платежом красен.

Ворота селестианской крепости были нараспашку. Навстречу Риду, ехавшему впереди, бросились все семеро старейшин.

– Что ты так долго? – закричал Мороний. – Скоро уже рассвет! Привез?

Тут он заметил Фандорина и смешался. Не обращайте на меня внимания, жестом показал Эраст Петрович, спешился и остался в стороне. Старейшины переглянулись.

– Так оно даже лучше, – сказал Разис. – Безбожник может пригодиться.

Апостол нетерпеливо шагнул к негру.

– Вот твои деньги. Показывай!

– Сами любуйтесь.

Рид осторожно спустил мешок на землю, взял купюры и не глядя сунул за пазуху, после чего отвернулся. Даже в тусклом свете факелов было видно, как трясутся у него губы.

На, банку с ее жутким содержимым Фандорин смотреть не стал (хорошенького понемногу). Гораздо больше его интересовала реакция селестианцев. Она Эраста Петровича не разочаровала.

Мороний развязал мешок, вынул стеклянный сосуд и вскрикнул.