Энергоблок - Медведев Григорий Устинович. Страница 12
– Ну, будь. Я двинул. В пятнадцать ноль-ноль – на палас… – И пошел танцующей походкой.
«Я тебе дам море…» – мрачно подумал Палин.
Пятнадцать ноль-ноль. Собрались в конференц-зале за длинным столом заседаний. Начальники цехов, отделов, начальники смен АЭС, Харлов, Алимов, замы главного.
Торбин опаздывает. Нет директора. Палин чувствует, что заранее настроен на сопротивление. На душе пасмурно.
«Ребята фактически не прозрели. Спят… – думает он о ветеранах бомбовых аппаратов. – Добросовестные работяги. Сегодня этого уже мало… Мы атомщики. Мы не просто люди. Забором не отгородишься… Но у них в душе забор. Колючая проволока. Да, да… Эффект колючей проволоки… „После нас хоть потоп“, – вспомнил он вдруг мордатого химика. – Внутри можно все, а что будет за оградой, пусть отвечает министр. А впрочем, чувство иное… Рассосется. Мир велик… Да, да… Это чувство…»
Палин глянул на ветеранов. Основательные парни. Но сдали. Бомба никого не жалеет… Даже когда не взрывается. Но они чистейшие реакторщики. Мошкин дал маху. Тут не таежный «самовар». Энергетический гигант… Машзала не знают… Начальник турбинного цеха тоже из тайги, но с «хвостовой» ТЭЦ… Не те масштабы… Вот сидит, очкарик. Маленькая головка на длинной шее. Беленький воротничок. Весь с иголочки. Со стороны – чистейший профессор… Посмотрим…
Пол покрыт голубой латексной дорожкой. От нее остро пахнет химией. Сушит носоглотку. Палин глотает слюну.
Стремительно входит Торбин. В сером костюме. Пиджак расстегнут. От быстрого движения длинный модный галстук отбрасывает с упитанного живота вправо. В руке алая папка.
– Здравствуйте, товарищи!
С ним Мошкин. Волнуется. Порозовел. От волнения складки на шее несколько расправились. Всех интересует Торбин. Фантастический прыжок по службе. При весьма средних данных.
«Умел молчать… – вспоминает Палин. – Умеренно скрытен. Не выделялся. И все же… Женился на чьей-то дочке… Говорили… Представителен. Не отнимешь. Родился с лицом руководителя. Тогда уже видно было, что птичка с крылышками. Тяготел к начальству. С равными был несколько фамильярен. Держал дистанцию. Металл в голосе сдерживал, но порою проскакивало… А теперь, куда там! Дребезжит и переливается всеми нотками. Собственно, выработался вполне четкий заурядный тип руководителя. Продукт времени… Такие, может, и нужны для порядка. Однако по крайности можно и обойтись. Тянет работу весьма квалифицированное сегодня в технике и общеобразовательном плане низшее и среднее звено. Бесспорная заслуга Советской власти. А что, если бы руководители – таланты, гении? Вот прибыли-то было государству!..»
Торбин сидел на стуле артистически вольно, откинувшись на спинку. Лицо квадратное, холеное, тонкокожее, со следами когда-то сильного румянца, но сейчас поблекшею. Глаза отрешенные. Светло-серые. Взглядом уперся в столешницу. Волосы очень тонкие, пепельные, рассыпаются. Он то и дело поправляет их растопыренной пятерней. Заговорил холодновато, сидя все в той же вольной позе. Металл в голосе.
– Я, товарищи, крайне удивлен столь необычным началом. Извините, но в первый же день пуска на уникальном блоке угробить три насоса… – Он поднял вверх белую руку с вытянутым указательным пальцем, потряс ею. – Стоимостью полмиллиона каждый! Уму непостижимо! Прошу директора объяснить причины… – Торбин слегка взбычил голову, наморщил лоб и вытаращил холодные глаза. – Объясняйте! – И сел пряменько, положив обе руки па стол перед собой. На лице деланная наивность. – Объясняйте…
Мошкин покраснел, засуетился, но вдруг нашелся, пробасил:
– Алимов доложит…
Алимов в это время будто нюхал воздух перед собой, часто и мелко кивая кому-то головой.
– Харлов проанализирует… Начальник производственно-технического отдела… – шепнул Мошкину Алимов и налился густой кровью.
Торбин холодно улыбнулся, несколько раз крест-накрест рассек ладонью воздух, иронически произнес.
– Харлов, Марлов… Мне все равно… Анализ…
Харлов встал. Черные волосы рассыпались по бокам, образовав белый пробор посредине.
– Сидите… – небрежно разрешил Торбин.
Харлов сел и дольше положенного молчал.
– Собственно, причиной всего, – начал он, – неотработанность режима… Вернее, тут был переходный режим…
– Вот-вот, переходный… – вставился Алимов.
– Дайте же человеку сказать! – вытаращился на Алимова Торбин.
Маленькими ручками Харлов подобрал волосы, но они снова упали по сторонам.
– Мы слишком долго работали на переходном режиме. В этом все дело. Режим переходный, и его надо проскакивать быстро…
– В чем же, извините мою тупость, дело? – Торбин постучал себя кулаком по лбу и обвел всех удивленными холодными глазами.
– Дело в том, что турбина к этому времени к пуску не была готова. Все дело в этом. Мы старались продержаться на мощности, превратив переходный режим в стационарный, но…
Торбин уже не слушал, перебил:
– Товарищи! Страна испытывает нефтяной голод. Прошу это зарубить себе на носу! Пуск энергоблока мощностью миллион киловатт экономит стране два миллиона тонн нефти в год! Передо мною, надеюсь, собрался весь командный состав блока?
Алимов и Мошкин усиленно закивали.
– Да, да, Сергей Михайлович.
– Я хочу сегодня послушать каждого… Каждого начальника цеха, отдела, службы о степени готовности.
Только в этом случае я со спокойной совестью смогу доложить министру… Товарищи! Еще раз подчеркиваю – немедленный успешный пуск вашего миллиона насущно необходим! Пожалуйста, начинайте… Вы первый? – он указал рукой на Пряхина. Тот встал.
– Пожалуйста, сидите…
Пряхин сел. Представился:
– Начальник реакторного цеха Пряхин.
– Пряхин, Пряхин… – Торбин возвел глаза к потолку. – Бомбу варил?
– Варил.
Торбин удовлетворенно кивнул.
– Варил бомбу… А теперь здесь варим. Готовность?.. – Лицо Пряхина приняло выражение большей озабоченности, толстовские брови шевелились. – Блок-то пустим. Дело не в том… Плохо готовы, вот что… Имею в виду персонал. Весь состав цеха до момента пуска осуществлял курирование монтажа. Учиться было некогда…
– Плохо, – оценил Торбин. – Пустишь?
– Пущу, но за возможные последствия ручаться трудно. Дальше… На восьмидесяти процентах арматуры не смонтированы электроприводы. Придется крутить ломиками вручную. Известно, электропривод закрывает некоторые задвижки до четырех минут… Сколько же будет крутить рука?.. Я уж не говорю о невозможности задействовать все блокировки… Электрифицирована в основном арматура, участвующая в защитах…
Лицо Торбина несколько озаботилось.
– Ну, здесь ты перегнул. Пускали и не такие объекты…
– Нет, такие не пускали. Этот первый.
– Еще?
– Еще… Будем пускать, что еще… Будем пускать… – Следующий, – попросил Торбин.
– Начальник турбинного цеха Дрозд.
– Дрозд? – переспросил Торбин.
– Дрозд…
– Ну хорошо, товарищ Дрозд, мы вас слушаем.
– Только что доложили шеф-монтеры, – с некоторым волнением в голосе начал Дрозд, – регулятор скорости и стопорно-дроссельный клапан отлажены. Машина к пуску готова… В остальном по персоналу и арматуре те же замечания. Не знаю, как химики будут загружать смолой фильтры конденсатоочистки… Задвижки там диаметром восемьсот миллиметров. Вручную крутить шесть часов каждую, а их сорок…
Торбин вновь занял вольную позу, забарабанил пальцами по столу.
– Но… самое страшное – будем пускаться без автоматики. Ни один автоматический регулятор не налажен…
– Где вы работали раньше? – спросил Торбин. Дрозд заморгал глазами. После продолжительной паузы ответил:
– На ТЭЦ…
– Атомных станций не знаете?
– Нет…
– Хорошо, следующий.
– Начальник радиационно-химического цеха Шаронкин.
Торбин снова глянул в потолок.
– Бомбу варил?
– Варил бомбашку, а как же… Было дело под Полтавой… Варили бомбашку, хе-хе…
«Понесло», – подумал Палин.
– Серьезней! – прервал Торбин.
– А что серьезней?! – Наплывы кожи на лице Шаронкина налились алой кровью. – Что серьезней? Блок спецхимии монтажом не готов.