Пламя над Англией - Мейсон Альфред. Страница 10

Внезапно гаммы зазвучали ровно и чисто. Девочка справилась с ними и заслужила прогулку на пикник.

Внезапно ему пришла в голову мысль. Повернувшись к зеркалу, Робин разгладил новый нарядный камзол из темно-бордового бархата, скроенный по последней моде, с буфами из белого сатина на узких рукавах. Висевший на золотой цепочке и украшенный драгоценными камнями круглый футлярчик с ароматическим шариком отлично к нему подходил. То же можно было сказать и о штанах, в соответствии с требованиями моды туго обтягивающих бедра и достаточно коротких, чтобы демонстрировать длинные прямые ноги в коричневых шелковых чулках. Плащ из венецианской ткани спадал с плеч, поддерживаясь серебряным шнуром на груди. Девчушка за клавесином должна попасть на пикник, решил Робин. Он махнул надушенным носовым платком юному щеголю, улыбающемуся ему в зеркале, решительно направился к двери, за которой слышались гаммы, толкнул ее, гордо шагнул в комнату, поклонился так низко, что туловище образовало прямой угол с ногами, приложил руку к сердцу и горячо воскликнул:

– Любезная Андромеда! Персей явился сюда, чтобы… – Внезапно он осекся, поняв, что свалял такого дурака, каким еще ни разу не был за все восемнадцать лет жизни.

Ибо в комнате не было ни дракона-гувернантки, ни маленькой Андромеды. За клавесином спиной к Робину сидела молодая леди, чьи точеные пальчики задержались на клавиатуре. На ней было атласное розовое платье с высоким, похожим на веер кружевным воротником, позволявшим юноше разглядеть только пышные золотистые волосы на маленькой головке. Когда она заговорила, голос ее звучал мелодичнее клавесина.

– Мистер Персей, гаммы на моем клавесине, несомненно, напоминают чешую дракона, [45] но боюсь, что вашим вторжением вы спасли не меня, а собственные уши от моих упражнений.

В зеркале, висевшем на стене над клавесином, их глаза встретились и уже не отрывались друг от друга. Это зеркало представляло куда большую ценность, нежели находящееся в холле, в котором щеголь, любующийся своим нарядом, видел лишь собственное отражение. А вот зеркало над клавесином, безусловно, было волшебным, так как показывало стоящему у двери Робину овальное личико с округлым, но твердым подбородком, красными губками, демонстрирующими в улыбке ровные белые зубы, темными бровями под белоснежным лбом и синими глазами, с чьим цветом не могло соперничать ни одно море, сверкавшими, словно драгоценные камни. Для характеристики прекрасной незнакомки Робину не хватало слов. Красавица? Бриллиант? Чудо света? Прекраснейшая из всех звезд? Фи, какая глупость! Разве звезды умеют смеяться? А эта удивительная девушка смеется так, что каждая нота ее смеха ударяет по сердцу, заставляя его петь, подобно птице!

Девушка также уставилась в волшебное зеркало. Она видела в нем лицо юноши с каштановыми волосами над большим белым воротником, покрасневшее от смущения, с удивленно раскрытым ртом и карими глазами, устремленными на ее отражение. Смысл их взглядов они еще не могли расшифровать. Но оба понимали их значительность. Девушка первая опустила взгляд; длинные темные ресницы словно погрузили во мрак всю вселенную. Робин первым заговорил, но слова, произнесенные дрожащим голосом, отнюдь не выражали переполнявшие его чувства.

– Мое вторжение прервало вашу игру.

Девушка в зеркале кивнула с серьезным видом.

– Безусловно.

Робину показалось, что земля уходит у него из-под ног.

– О! – воскликнул он, вложив в этот возглас все обуревавшее его огорчение. Но девушка быстро успокоила его.

– Я этому только рада.

Она снова улыбнулась, и Робин облегченно вздохнул. Видя румянец на щеках девушки, он понял, что вселенная еще не погибла.

Незнакомка встала со стула и повернулась к юноше. Она была среднего роста, вырез платья открывал белую тонкую шею, на которой изящно сидела миниатюрная головка.

– Вам придется подождать сэра Роберта. Он еще не вернулся с соколиной охоты. Я в доме только гостья. Синтия Норрис, к вашим услугам, сэр.

– Синтия Норрис, – повторил Робин, растягивая каждый слог, и кивнул с довольно глупым видом. – Какое музыкальное имя!

– Более музыкальное, чем мои пальцы, – с сожалением произнесла Синтия. Ее игра на клавесине и в самом деле была далека от совершенства, что только доказывало, что и у ангелов есть свои изъяны. Но Робин, чьи мысли блуждали, не стал ее утешать.

– Вы из Уинтерборн-Хайд? – спросил он.

– Да, – ответила девушка и, держась руками за юбку, сделала грациозный реверанс. Робин с удовольствием созерцал бы это все двенадцать месяцев в году, но его шокировало, что она оказывает ему такое почтение.

– Вы не должны склоняться передо мной ни на дюйм, мисс Синтия, – запротестовал он.

– Откуда мне знать? – откликнулась девушка с притворной скромностью. – А вдруг вы великий татарский хан?

Робин покраснел до ушей.

– Я от растерянности забыл о хороших манерах. – Он склонился перед ней так же низко, как сделал это, когда она сидела к нему спиной. – Я – Робин Обри.

В первый момент Синтия Норрис явно была испугана. Затем, когда юноша выпрямился, она медленно окинула его взглядом с головы до ног. Робин смущенно улыбнулся, испытывая неловкость при этом пристальном осмотре. Он намеревался развеселить маленькую девочку видом красивого нарядного джентльмена, а в результате удивил взрослую девушку и, по-видимому, не доставил ей удовольствия. В своем тщеславном желании показать себя в лучшем свете он выглядел, словно подрумяненный пудинг на фарфоровом блюдце. Не мудрено, что она разочарована. К тому же Робин не сомневался, что его чулки сморщились, хотя ни за что на свете не решился бы взглянуть на них.

– В самом деле? – переспросила Синтия.

– Честное слово! – ответил он.

Внезапно ее лицо просветлело. Недоуменное выражение исчезло, как будто девушка что-то поняла. Но что именно, Робин мог объяснить с тем же успехом, с каким кошка может определять время по часам.

– Ну, конечно! – насмешливо воскликнула Синтия. – Такой нарядный и элегантный джентльмен может быть только Робином Обри! Добрый день, честный Робин! Когда вернется прошлогодний снег, вы и впрямь можете им оказаться!

Глаза девушки задержались на маленькой бриллиантовой серьге, сверкавшей в мочке его левого уха. Подобное украшение она могла увидеть у любого молодого щеголя, но в ухе Робина оно почему-то привело ее в восторг. Синтия захлопала в ладоши и разразилась веселым смехом, призывая взглядом собеседника присоединиться к нему.

– Значит, вы – мистер Робин Обри! – воскликнула она, снова присев в глубоком реверансе. – Ну, разумеется! Узнаю вас по бриллиантовой серьге и золотому футлярчику с ароматическим шариком! – Девушка бросила взгляд на его модные узконосые туфли из коричнево-красного бархата в тон камзолу. – Конечно, этот скряга и должен носить такую изящную обувь!

– Скряга! – воскликнул Робин, прервав ее смех голосом таким громким, словно рев раненого зверя. Девушка, посмотрев на него, сразу же прекратила смеяться и прижала руку к сердцу, как будто бледность щек и обида в глазах юноши остановили его биение.

– Скряга! – повторил Робин более тихо. Значит, вот что говорили о нем соседи. И причины для подобной характеристики были очевидны. Причем он не мог оспаривать ее, не отказавшись от мечты, которую в каждом сне видел воплотившейся в реальность.

– Скряга!

Слово было невыразимо обидным. Робину никогда не приходило в голову, что оно давало убедительное объяснение его таинственной жизни и закрытым ставням в Эбботс-Гэп. Конечно, первым его использовал какой-то недруг, нарисовавший отвратительный образ молодого скопидома, пожирающего глазами мешки с деньгами в углу своего затертого жилища. Наверное, Робин не был бы так сильно огорчен, если бы таким образом его охарактеризовал кто-нибудь еще, даже другая девушка. Но это сделала Синтия Норрис, живущая в Уинтерборн-Хайд. Если его имя произносилось в ее присутствии, она думала: «А, этот скряга – Робин Обри!» Какой ужас! Эти слова сверкали перед его глазами, словно знамя позора!