Талисман Белой Волчицы - Мельникова Ирина Александровна. Страница 87

– Мы знаем, что банда практически перестала существовать, – подал голос Алексей, – поэтому они должны сейчас по логике затаиться и переждать сложное время. Но они, тем не менее, решаются на какой-то шаг. Возможно, они хотят убраться из города, но для этого нужны деньги, и много денег, тем более что их затея с фальшивыми червонцами провалилась. Но где они могут достать сразу много денег и быстро к тому же? Напрашивается единственный вывод. Я думаю, что они решили напасть на приисковый банк. Михаил, ты сам говорил, что там скопилось большое количество золота, а домик – хлипкий, его руками раскатать можно.

– Говорил, – тот пожал плечами. – Но ты что ж, не видел моих стражников? Они любого порешат, кто к банку ближе чем на двадцать саженей приблизится. Мои нукеры свою задачу знают: там мышь не пробежит, стрекоза не пролетит.

– Скажи, а золото у тебя каким образом хранится? – спросил Алексей.

– В джутовых мешках. По полпуда каждая упаковка. Кроме того, они уложены в деревянные ящики, обитые железом. Получается, что в каждом ящике четыре мешочка общим весом два пуда.

– То есть вынести ящик одному человеку вполне под силу? – уточнил Алексей.

– Вполне, – согласился Михаил. – Тяжеловато, конечно, но если мужик здоровый, то и один справится.

– Интересно, – задумчиво протянул Иван, – честно сказать, я тоже склоняюсь к мысли, что бродягам крайне нужны деньги, чтобы убраться из Тесинска. Но как они проникнут в банк? Среди бела дня, когда вокруг полно стражи, а на дверях запоры?

– Окна есть в банке? – спросил Алексей.

– Нет, три сплошные стены, а в четвертой – дверь! И внутри ничего лишнего. Ящики стоят прямо на полу.

– А полы какие?

– Обыкновенные, земляные... – ответил Михаил и вдруг хлопнул себя по лбу. – И как я не догадался? Подкоп, конечно же, подкоп! И не зря они выбрали для ограбления сегодняшний день. Точно, под шумок решили, сволочи, сработать.

– Вы абсолютно правы, Михаил Корнеич! – согласился Иван и, посмотрев на часы, неожиданно предложил: – Надо бы соснуть хотя бы пару часиков, а то денек сегодня тяжелый предстоит, – и пристально посмотрел на Михаила. – Дайте слово, Михаил Корнеевич, что с этой минуты вы без нашего с Алексеем ведома не предпримете ни единого шага, в том числе не будете искать подкоп. Я, кажется, знаю, как поступить дальше, но об этом утром...

Уже на подходе к комнатам, которые им отвели для ночлега, Алексей придержал Ивана за локоть:

– А ну-ка, друг любезный, скажи на милость, как ты умудрился сначала вытащить, а после вернуть эту бутылочку в Федькин карман?

– Да проще простого, – лихо подмигнул ему приятель. – Иногда бывает, что прежние грехи в достоинство превращаются. – И, видя, что Алексей не понимает, пояснил: – Меня в свое время Тартищев на пинках в полицию привел. Я ведь отменным «щипачом» по малолетке был. – Он прижал палец к губам. – Т-с-с! Только молчок! – И поднес к глазам Алексея амулет, который только что был у того на руке.

– Видал миндал? – захихикал Иван. – Мы и не такое могем, когда захотим. Зря я, что ли, за Федькины финажки пару пива уговорил? – Он сложил два пальца в известном жесте карманников и покрутил перед носом у Алексея. – Смотри, как прежнее ремесло пригодилось!

Пальцы у Ивана были длинные и тонкие, будто у музыканта или врача... Хирурга?! В голове у Алексея что-то щелкнуло, выпуская на простор догадку, и все моментально стало на свои места... И тогда он обхватил Ивана за плечи и, прижав к себе, как любимую девушку, расцеловал его в колючие щеки, не уставая при этом радостно повторять:

– Все понятно, все теперь абсолютно понятно! – И едва удержался, чтобы не закричать во все горло: – Есть мотив, е-е-есть!..

Глава 44

Внизу под горкой бесновалась пьяная стихия. Около сотни старателей, вооруженных кайлами, ломиками и лотками, орали, свистели и крыли матом хозяина и директора-распорядителя приисков. Михаил стоял на крыльце конторы управления. Слегка расставив ноги в высоких сапогах, он заложил за спину трость и, лениво раскачиваясь с пятки на носок, упорно держал взгляд поверх голов не на шутку расходившейся братии. Директор тоже пытался выглядеть степенно, но то и дело косил глазами в сторону Михаила и испуганно шептал:

– Михаил Корнеевич, казаки, где казаки? Они ж вот-вот набросятся!

– Всему свое время! – цедил сквозь зубы Михаил, и взгляд его по-прежнему блуждал по вершинам далеких гор, сверкающих, точно сахарная голова, на ярком и безоблачном небе.

– Дави их, робя! Пускай кишки паскудам! – Из толпы выскочил оборванец в ситцевой рубахе и разбитых опорках. Редкая бороденка воинственно вздернулась вверх, беззубый рот ощерился в злобном оскале. Он махал кайлом и метался, как припадочный, пронзительно причитая: – Ишь морды воротят, вражья сыть! Что им наша беда? У них вон рожи почище самовара блестят! – И, выбросив в сторону крыльца костлявый кулак, перешел и вовсе на истошный визг: – Не дадим завалить шахту! Не дадим!

И толпа взорвалась в ответном реве:

– Не дадим! Костьми ляжем, не дадим! Суки! Гады! Не да-а-адим!

В воздух вновь взметнулись кулаки с зажатыми в них старательскими орудиями. И толпа, выдохнув новую порцию мата, дружно качнулась на пару шагов вперед. Стоящие чуть ниже крыльца четыре стражника передернули затворы карабинов, а Алексей достал свой револьвер. Краем глаза он заметил, что Марфа, приехавшая к конторе верхом, сняла с плеча винчестер и положила его перед собой на луку седла. Она наотрез отказалась укрыться в конторе, как это было приказано учителю и Маше.

Толпа на мгновение притихла и затопталась на месте, бормоча и ругаясь, но не решаясь идти на выстрелы.

– А-а-а! – взвился все тот же мужичонка и, рванув на себе рубаху, в каком-то странном полуприсяде пошел на стражников. – Давай стреляй! Стреляй в Гошку Башкова! Горячей кровушки захотелось? Свежанинки? – Он внезапно нагнулся и, подхватив с земли камень, запустил им в крайнего нукера, и тот едва успел увернуться. Но бросок Гошки послужил сигналом для остальной толпы. В стражников и стоящих на крыльце людей полетели камни, комья земли, обломки сучьев.

Толпа уже не ревела, а утробно и грозно рычала, надвигаясь на контору.

– Бей их! Дави кровопивцев! Б-е-ей! Д-а-а-ви-и!

Один из стражников схватился за голову и повалился на землю, а трое других вскинули карабины и выстрелили в воздух. Но даже пули уже не могли остановить озверевшую толпу. Она жаждала крови. Казалось, еще секунда – и самосуда не миновать. Дикие, лохматые, в немыслимой рванине, с перекошенными от долгого пьянства физиономиями и раззявленными в яростном крике ртами, обезумевшие от сознания собственной силы, старатели ринулись к конторе.

Стражников смяли, вырвали винтовки, и в этот момент с двух сторон вылетела из тайги с лихим посвистом казачья конница. Засвистели нагайки, взвились на дыбы кони, и, моментально протрезвев, старательская вольница в несколько минут разбежалась от греха подальше по своим делянам. В руках казаков осталось лишь несколько человек: горластый Гошка, угрюмый старик в линялой рубахе – староста артели – да двое молодых старателей, не успевших вовремя избавиться от винтовок, отобранных у стражников.

Старосту подвели к Михаилу, остальных, заломив им руки за спину и ухватив за буйные чубы, увели на допрос к уряднику.

– Ну что, Зосима, скажешь? – Михаил смерил старателя негодующим взглядом. – Забыл, на чьих делянах золотишко промышляешь?

Старик молчал, вперив угрюмый взгляд в землю.

– Кровь решили мне пустить? – почти ласково справился Михаил, и лишь нервное постукивание трости по голенищу сапога выдавало, что он в ярости. – Кишки на просушку вывесить вздумали за то, что я вам, сволочам, не даю под камнями сдохнуть? Быстрого фарта захотелось? Так помахай кайлушечкой от зари до зари, и не со срамными девками то рыжье пропивай, и не в «банчок» просе... а в тулун складывай! Тогда тебе эта шахта на хрен не понадобится! – И уже тише, с горечью добавил: – Эх, Зосима, Зосима, сучья твоя душонка! Разве мы с тобой вместе в болотах не гнили, в одном балагане не спали, мошкой не захлебывались? Ты ж мне последнюю корку хлеба отдавал, а кто тебя пять верст на себе тащил, когда в шурфе нас придавило? А теперь что ж? Запамятовал? – Он соскочил с крыльца и, ухватив старателя за длинную бороду, притянул к себе: – Ты ведь не меня продал, ты свою душу продал!