Моби Дик, или Белый Кит - Мелвилл Герман. Страница 145

– О капитан, мой капитан! благородная душа! великое сердце! для чего нужно гоняться за этой дьявольской рыбой? Беги прочь вместе со мной! покинем эти гибельные воды! И у Старбека есть жена и сын – жена и сын его радушной, дружелюбной молодости; как у тебя есть жена и сын, жена и сын твоей любящей, тоскующей, отеческой старости! Прочь! Бежим отсюда прочь! Позволь мне сию же минуту переменить курс! Как радостно, как весело, о мой капитан! побежим мы по волнам назад к нашему старому милому Нантакету! Верно, и у них стоят сейчас такие же ясные голубые дни, сэр.

– Да, да, такие же точно. Я помню. Летние, ласковые утра. Потом, в полдень, его как раз укладывают спать – и вот сейчас он шумно просыпается, садится в своей кроватке, и его мать рассказывает ему обо мне, о старом каннибале, о том, как я сейчас плаваю в дальних морях над пучиной, и о том, что я ещё вернусь домой, чтобы поплясать с ним.

– Вот так и Мэри, моя Мэри! Она обещала, что будет каждое утро приносить нашего мальчика на дюны, чтобы он глядел, не появится ли парус его отца на горизонте! Да, да! довольно! решено! мы поворачиваем в Нантакет! идёмте, капитан, нужно проложить обратный курс. Глядите, глядите! вон детское личико в окошке, детская ручонка на холме!

Но Ахав отвратил свой взор; подобно источённой червём яблоне, он затрепетал и уронил на землю последнее засохшее яблоко.

– Что это? Что за неведомая, непостижимая, нездешняя сила; что за невидимый злобный господин и властитель; что за жестокий, беспощадный император повелевает мною, так что вопреки всем природным стремлениям и привязанностям я рвусь, и спешу, и лечу всё вперёд и вперёд; и навязывает мне безумную готовность совершить то, на что бы я сам в глубине своего собственного сердца никогда бы не осмелился даже решиться? Ахав ли я? Я ли, о господи, или кто другой поднимает за меня эту руку? Но если великое солнце движется не по собственной воле, а служит в небесах лишь мальчиком на побегушках; и каждая звезда направляется в своём вращении некоей невидимой силой; как же тогда может биться это ничтожное сердце, как может мыслить свои думы этот жалкий мозг, если только не бог совершает эти биения, думает эти думы, ведёт это существование вместо меня? Клянусь небесами, друг, в этом мире нас вращают и поворачивают, словно вон тот шпиль, а вымбовкой служит Судьба. И всё время – взгляни! улыбаются приветливые небеса и колышется бездонное море! Видишь вон того тунца? Кто велит ему хватать и губить летучих рыбок? Что ожидает убийц, друг? За кем приговор, если сам судья должен быть призван к ответу? Но какой всё-таки ласковый, ласковый ветер, как ласково глядит сверху небо; и в воздухе разлит аромат, словно прилетевший с дальних цветущих лугов; где-то на склонах Анд сейчас сенокос, друг Старбек, и косцы уснули на свежескошенной траве. Уснули? Так-то; трудись не трудись, всё равно под конец уснёшь на лугу. Уснёшь? Да, и будешь ржаветь в зелёной траве, точно прошлогодний серп, отброшенный и забытый на росистом покосе, Старбек!

Но старший помощник, в отчаянии побледнев до мертвенной белизны, уже отошёл прочь.

Ахав пересёк палубу, перегнувшись через борт, заглянул в воду – и вздрогнул, встретив пристальный взгляд двух отражённых глаз. Рядом с ним, опираясь о фальшборт, неподвижно стоял Федалла.

Глава CXXXIII. Погоня, день первый

В ту же ночь на вторую вахту старый капитан – как стало у него привычкой – шагнул вперёд с порога каюты, где он стоял, и направился к своему поворотному отверстию на шканцах, как вдруг он в волнении вытянул шею и жадно вдохнул морской воздух, точно умный корабельный пёс, учуявший приближение варварских островов. Где-то поблизости должен быть кит! Скоро уже вся вахта уловила тот своеобразный запах, что издаёт подчас на большие расстояния живой кашалот; и никто из команды не удивился, когда Ахав, изучив показания компаса и флюгера, а затем, определив по возможности точно направление, откуда шёл запах, торопливо приказал немного изменить курс судна и взять рифы.

К рассвету эта прозорливая политика принесла плоды: прямо по носу перед «Пекодом» открылась длинная и узкая продольная полоса совершенно гладкой, будто масляной, воды с мелкой рябью по краям, как бывает в том месте, где быстрый, глубокий поток вливается в море.

– Дозорных на мачты! Всех наверх!

На баке Дэггу загромыхал по палубе тремя вымбовками, и те, кто спал в кубрике, разбуженные точно громовыми раскатами судного дня, выскакивали на палубу прямо с одеждой в руках.

– Что вы там видите? – крикнул Ахав, задирая голову к небу.

– Ничего, сэр, ничего! – раздалось сверху в ответ.

– Поставить брамсели и лисели! вверху и вниз и по обе стороны!

Были поставлены все паруса; тогда Ахав освободил конец, предназначенный для того, чтобы поднимать его на грот-мачту; и через несколько мгновений уже его подтягивали кверху, как вдруг, проделав едва только две трети своего обычного пути ввысь, он поглядел в просвет между грот-марселем и брамселем и поднял пронзительный, громкий крик, подобный клику чаек в вышине:

– Фонтан! Фонтан! И горб, точно снежная гора! Это Моби Дик!

Взбудораженные этим возгласом, в тот же миг подхваченным тремя дозорными, люди на палубе заметались и стали карабкаться по вантам, чтобы собственными глазами увидеть наконец прославленного кита, за которым они так долго гонялись по свету. Тем временем Ахав уже достиг своего всегдашнего поста и повис в нескольких футах над тремя дозорными, из которых Тэштиго стоял прямо позади него на салинге брам-стеньги, так что голова индейца почти касалась подошв Ахава. С такой высоты им теперь отчётливо виден был кит, который плыл в нескольких милях впереди корабля, то и дело вздымая на волне высокий сверкающий горб и пуская к небесам свой безмолвный фонтан. И суеверным матросам чудилось, будто это тот же самый призрачный фонтан, какой они видели ещё когда-то давно на залитых лунным светом просторах Индийского и Атлантического океанов.

– Неужели же никто из вас не заметил его? – окликнул Ахав висевших на снастях людей.

– Я увидел его, сэр, почти в ту же секунду, что и капитан Ахав, и я подал голос, – сказал Тэштиго.

– Нет, не в ту же секунду; не в ту же – нет, дублон мой, судьба хранила дублон для меня. Никто из вас, только я один сумел первым заметить Белого Кита. Вон фонтан! вон! вон! вон опять! опять! – протяжно и размеренно кричал он в лад с размеренными взлётами китовой струи. – Он сейчас уйдёт под воду! Лисели на гитовы! Брамсели убрать! Приготовить к спуску три вельбота. Мистер Старбек, помни: ты остаёшься на борту и ведёшь корабль. Эй, на руле! круче к ветру, один румб к ветру! Так держать, так держать! Сейчас покажет хвост! Нет, нет, это только чёрная вода! Лодки готовы? Приготовиться, всем приготовиться! Спускайте меня, мистер Старбек; спускайте, спускайте, быстро, быстрее! – и он метеором пронёсся по воздуху вниз, на палубу.

– Он держит курс прямо по ветру, сэр! – воскликнул Стабб. – Убегает от нас; но только он нас ещё заметить не мог.

– Ни слова, человече! На брасах стоять! Руль на борт! Привести в левентик! Брасы с наветра выбирать! Так, отлично! Вельботы, вельботы!

Скоро все вельботы, кроме Старбекова, были спущены; паруса в них поставлены, гребки ударили по воде – и лодки, журча, понеслись по волнам. Атаку вёл Ахав. Бледным, мертвенным блеском зажглись впалые глаза Федаллы, в жуткой гримасе кривились его губы.

Точно бесшумные раковины-кораблики, неслись по морю лёгкие лодки; но медленно сокращалось расстояние между ними и их врагом. Чем ближе они подходили, тем глаже становилась поверхность океана; будто ковёр расстилался по волнам; казалось, это недвижный полуденный луг лежал перед ними. И вот затаивший дыхание охотник настолько приблизился к своей, по-видимому, ничего не подозревающей жертве, что был уже отчётливо виден огромный ослепительный горб, скользящий по волнам, будто сам по себе, в неопадающем крутящемся кольце из клубов тончайшей зеленоватой пены. А сквозь неё можно было разглядеть глубокие, переплетённые борозды огромного крутого чела. Далеко на мягкий турецкий ковёр океана падала от широкого белоснежного лба сверкающая белая тень и бежала впереди, сопровождаемая лёгким мелодичным журчанием; а сзади синие воды, переливаясь, тянулись бегучей бороздой ровного следа; между тем как с боков у зверя всё время всплывали и приплясывали искрящиеся пузырьки. Их то и дело разбивали лёгкие лапки бессчётных весёлых птиц, что носились взад и вперёд, задевая на лету прозрачную воду; и подобно флагштоку, вздымающемуся над раскрашенным корпусом большого фрегата, из белой спины кита торчало длинное, но расщеплённое древко сломанной остроги; несколько легконогих птиц, стаи которых нависли над рыбой трепещущим балдахином, время от времени опускались на этот шест и раскачивались на нём, распушив длинные хвосты, точно весёлые вымпелы.