Цвет страха - Мэрфи Уоррен. Страница 25

— Отвечайте на мой вопрос, силь ву пле.

— Нет. Тот предмет был желтый. Он тоже произвел на людей сильное впечатление.

— Желтый, говорите?

— Да.

— А этот — розовый?

— Ага.

— Желтый предмет испугал людей, а теперь, когда прилетел розовый, они бросаль оружие и помирился?

— Не знаю, есть ли тут какая-то связь, но, похоже, вы правы. — Римо внимательно пригляделся к женщине и добавил: — Вам не говорили, что у вас восхитительный акцент?

— Да уж, — ввернул Чиун, — для женщины из племени франков у вас слишком приятный акцент.

Девушка бросила на него сердитый взгляд.

— Как вас зовут? — спросил Римо.

— Эврил Мэй.

— Славное имя.

— Даже слишком славное для французской лгуньи, — добавил кореец.

— Она только сказала, что ее зовут Эврил Мэй, — вступился за девушку Римо.

— Значит, она Телец. Вы — Телец?

— Нет, я картезианка.

— У французов не бывает таких имен, — беззлобно проворчал Чиун и обратил свои карие глаза к розовому свету, струившемуся из кратера.

Женщина торопливо попятилась.

— Я должен идти, — быстро проговорила она. — Мне пора давать репортаж по телефону.

— Всего доброго, — отозвался Римо.

— Au revoir, — сказал мастер Синанджу, отмахиваясь от женщины и элегантно пошевеливая ногтями.

Отойдя подальше, журналистка принялась настойчиво шептать в микрофон.

— Что она говорит? — поинтересовался Римо.

— La charade se perpetre... — начал было Чиун.

— По-английски, пожалуйста.

— Вся эта шарада возникла из-за ярких цветных лучей. Ключ к разгадке — слепящий окрашенный свет, — перевел Чиун.

— Какая еще шарада?

— Понятия не имею. — Чиун поймал взгляд взлетающего Монго Мауса, и они дружелюбно помахали друг другу руками. — Не знаю и знать не хочу.

Глава 12

Когда раздался звонок, доктор Харолд В. Смит смотрел на экран своего компьютера, наблюдая за развитием Второй гражданской войны.

Он разглядывал янтарную карту южных штатов, аккуратно отмечая на ней диспозиции и перемещения противоборствующих сторон.

Свирепые род-айлендские национальные гвардейцы до сих пор пребывали на вашингтонском берегу Потомака под неусыпным надзором полиции округа Колумбия, в то время как остальные подразделения находились на марше.

Зрелище было потрясающее. При взгляде на экран, спрятанный под темным полупрозрачным стеклом столешницы, у Смита создавалось впечатление, будто к Питерсбергу стягиваются несметные полчища бойцов.

Каждому подразделению был присвоен особый знак. Батальоны конфедератов помечались желтым и цифрами, а войска Союза — буквами. Цифры и буквы подразделений соответствовали их официальным названиям, строчки которых постепенно перемещались сверху вниз в левом углу экрана, словно марширующие шеренги солдат.

Тревога Смита по поводу смертельно опасного обострения ситуации не улеглась даже в связи с тем, что список подразделений пестрел такими названиями, как Тринадцатый корпус Старомодных Несгибаемых Связистов из Северной Каролины, Пятый теннессийский взвод Партизан из Ореховой Рощи или, скажем. Пятьсот первая рота Бродячих Моторизованных Пастухов.

Намереваясь вновь развязать гражданскую войну, к Виргинии стекались группы вооруженных людей. Страсти были накалены до предела. Силовые структуры многих штатов, как южных, так и северных, будучи не в силах противиться своим симпатитиям, решили не останавливать и арестовывать разгневанных бойцов «выходного дня».

С питерсбергского национального поля битвы стали поступать первые отрывочные сведения о подготовке к решающему сражению.

Наступил полдень. 1995 год, День поминовения павших. Если события не удастся быстро обратить вспять, это будет, вероятно, последний День поминовения павших в истории Америки.

Когда зазвонил синий телефон спецсвязи, Смит был до такой степени увлечен изучением обстановки, что не сразу услышал звонок. Аппарат просигналил трижды, прежде чем старческая рука Смита потянулась к трубке и поднесла микрофон к его изможденному лицу.

Харолд В. Смит был северянином из Новой Англии, но предпочитал цвета Конфедерации. Он носил костюм-тройку, серый цвет которого оживлял лишь зеленый галстук Дартмутского колледжа. Глаза его, прятавшиеся за стеклами очков без оправы, тоже были серые. Скудная растительность на голове Смита напоминала своим цветом дорожную пыль, и даже сухая кожа давно уже приобрела серый оттенок — типичный симптом врожденного порока сердца.

Смит наконец заговорил твердым и холодным, как гранитные утесы его родины, голосом.

— Алло? — сказал он.

— Привет, Смитти! — радостно заорал Римо.

— Мне доложили, что на питерсбергском поле началось сражение.

— На то оно и поле битвы, чтобы на нем сражаться, разве нет?

— Римо, все это очень серьезно!

— Бросьте, — отмахнулся Римо, — все это уже быльем поросло.

— Значит, все кончено?

— Да. Парни могут возвращаться домой.

— У меня есть сведения о формированиях, которые все еще двигаются к Виргинии.

— Как придут, так и уйдут. Серые и синие ударили по рукам.

— Что случилось?

— С небес спустился Монго Маус, и люди наконец-то пришли в чувство.

— Римо, прекрати трепаться.

В трубке послышался скрипучий голос:

— Все правильно, император. Римо говорит чистую правду. Монго привел с собой лося Маки, гусенка Силли и других зверюшек из своей очаровательной компании.

— Они прилетели на воздушных шарах, — ввернул Римо.

— Какие еще шары?

— Большие и розовые. Сияющие, словно бутылки каламинного лосьона со светлыми пузырьками внутри.

— Римо, я вас не узнаю.

— Послушайте, Смитти, у меня выдался славный денек. Не портите мне настроение своим сварливым брюзжанием.

— Вы считаете мои слова сварливым брюзжанием? Но страна впервые за столетие на грани гражданской войны!

— Я же вам сказал, — терпеливо произнес Римо. — Все кончено. Произошло грандиозное недоразумение. А потом прилетели воздушные шары, и народ тут же успокоился. Микки Уэйзингер разразился долгой примирительной речью и завоевал всеобщие симпатии. Солдаты побросали свои мушкеты, и неприятностей больше не предвидится. Мы с Чиуном даже пальцем не шевельнули. Красота!

— Римо, — осторожно произнес Смит после долгой паузы. — Я вынужден вас огорчить.

— Валяй.

— Разыскивая ваших родителей, я наткнулся на очередное препятствие.

— Ага. Это плохо. Но я знаю, вы не оставите поисков.

— Я зашел в тупик, — продолжал Смит, — и потерял последнюю надежду.

— Черт побери! Я разочарован, — отозвался Римо.

— Я отказываюсь от дальнейших поисков и прошу вас никогда больше не поднимать этот вопрос.

Римо оторвался от трубки, голос его зазвучал глуше:

— Ты слышал, Чиун? Смит прекращает поиски моих родителей.

— По крайней мере он пытался, — равнодушно отозвался кореец.

Римо вновь поднес трубку ко рту:

— Вы старались, Смитти. Я знаю. И очень вам благодарен.

— Римо! Вы говорите и ведете себя совсем не так, как обычно.

— А как я должен говорить и поступать? На манер Дэниела Буна [12]?

— Вы слишком спокойны, расслаблены и уступчивы.

— Говорю вам, у меня сегодня праздничное настроение.

— Что случилось, Римо?

— Я уже говорил. Война завершилась. Аллилуйя.

— Скажите, Римо, не случилось ли сегодня в парке чего-нибудь необычного?

— Сейчас вспомню, — задумчиво произнес Римо. — Нет, ничего особенного, если не считать желтой бомбы.

— Какой желтой бомбы?

— Я хотел рассказать о ней в прошлый раз, но вы уже повесили трубку. Прилетел черный вертолет, покружил над кратером и сбросил туда штуковину, похожую на дорожный светофор, только все огни у нее были желтые. И как только она упала на землю, все вокруг окрасилось в чертовски желтый цвет.

— Что это значит — «все окрасилось в чертовски желтый цвет»?