Конец игры - Мэрфи Уоррен. Страница 12

— Это так, Римо?

— Откуда мне знать, черт побери! — огрызнулся Римо.

Он потерял записанный минуту назад адрес компьютерного центра. Он знал, что куда-то его засунул. А может быть, он его порвал. С адресами такое случается.

Перед уходом Смит поинтересовался, в чем именно заключается система охраны президента от грузовиков, начиненных бомбами и иранцами-самоубийцами.

— Лучшая защита от нападения находится в голове у нападающего. Это не сама защита, а то, что он считает своей защитой, — объяснил Римо.

— Не понимаю. За рулем грузовиков сидят самоубийцы. Как смерть может напугать человека, который хочет лишить себя жизни?

— Как бы вам это объяснить? Вы понимаете их движущие мотивы, только думая о том, что пугает вас. Да, конечно, они готовы убить себя, но только при определенных обстоятельствах, а я изменил эти обстоятельства. — Он разглядел выражение полного недоумения на лице Смита и добавил: — Давайте, я попытаюсь объяснить вам это так: чем грознее оружие, тем более оно уязвимо. Чем острее лезвие, тем оно тоньше, верно?

— Да. Кажется, так. Но какое это имеет отношение к охране президента, которую вы обеспечили?

— То, что заставляет этих людей желать смерти, одновременно составляет и их слабость. Надо проникнуть в их мысли, в их веру и заставить ее работать против них. Понятно?

— Вы убедили их, что это дурно с моральной точки зрения?

— Нет. Послушайте. Может быть, в какой-нибудь дурацкой школьной аудитории такие слова не приветствовались бы, но там, в Иране, жизнь стоит дешево. Они вовсе не ценят человеческую жизнь так, скажем, высоко, как мы. Для них жизнь — это просто констатация факта, что они живут. Черт побери, половина детей там умирает, не дожив и до восьми лет, а если бы и дожили, то их все равно нечем было бы кормить.

— Что вы хотите сказать, Римо?

— Я хочу сказать, что напугал их так, что они обделались.

— Он пытается сказать, о император, — поспешил вставить свое слово Чиун, — что вы сделали мудрый выбор, избрав именно нас на роль ассассинов, и теперь ваш президент может не опасаться этих ничтожных червяков, которые осмелились угрожать столь славной личности.

— Похоже, это означает, что он и в самом деле в безопасности, — заключит Смит, тщетно, хотя и очень тщательно, пытавшийся проследить всю логику.

— Ага. Точно. Он в безопасности. Они больше не будут пытаться до него добраться.

— Ну, если это ваше слово, — произнес Смит.

— Он в безопасности настолько, насколько вы этого желаете, — сказал Чиун с улыбкой змея-искусителя на лице.

Он никогда не забирал назад своего предложения. Если Смит захочет стать президентом, ему надо только сказать одно слово, и нынешний обитатель Белого Дома просто прекратит свое существование. Римо знал, что Чиун до сих пор не может до конца поверить, даже спустя столько лет, что Смит не замышляет свержение президента с тем, чтобы самому стать им. В конце концов, зачем прибегать к услугам Мастера Синанджу ради такого глупого дела, как безопасность страны? В истории Дома Синанджу страны и народы всегда были чем-то имеющим весьма малое значение. Только император — он платил за услуги — имел значение.

— Я хочу, чтобы он был в безопасности, — сказал Смит.

— Как пожелаете, — отозвался Чиун.

Он услышал совсем иное. «Пока еще нет. Я дам вам знать, когда наступит подходящее время, чтобы убрать президента».

— Ну вот, — вздохнул Римо. — Еще одно задание, и никто ничего и никого не понимает.

— Мы понимаем друг друга очень хорошо, — сказал Смит и кивнул Чиуну.

Чиун тоже кивнул Некоторые из этих белых иногда бывают очень и очень себе на уме.

Чиун настоял на том, что он должен сопровождать Римо в Нью-Йорк, потому что, как он выразился, у него «там кое-какие дела»

— Согласно контракту, ты не имеешь права служить никому другому в Америке, — напомнил ему Римо.

— Я не предаю своих повелителей. Но есть иные сферы интеллектуальной деятельности, которой я занимаюсь.

Они сидели в номере нью-йоркского отеля.

У Чиуна в руках был большой толстый конверт — около фута в длину и девять дюймов в ширину. Чиун бережно прижимал его к груди.

Римо догадывался: Чиун хочет, чтобы он спросил, что это такое. Поэтому он не стал спрашивать.

— Я обошелся с тобой лучше, чем ты того заслуживаешь, — сказав Чиун, указывая на пакет.

— Это книга?

— Могут у меня быть кое-какие сугубо личные дела? — спросил Чиун.

— Конечно.

— Это книга, — сказал Чиун.

Но Римо не стал расспрашивать, что за книга. Он знал, что однажды Чиун попытался опубликовать в Нью-Йорке свои поэтические произведения на корейском и получил отказы из двух издательств. Один из издателей сообщил, что стихи понравились, но они не вполне соответствуют профилю издательства; другой ответил, что, по его мнению, стихи еще не вполне готовы для публикации.

Римо никак не мог понять, каким образом издатели могли прийти к этому заключению, ибо стихи Чиуна были написаны на таком варианте корейскою языка, который знал, насколько Римо мог судить, только Чиун. Возможно, Римо был единственным в мире, кроме Чиуна, человеком, который мог бы понять эти стихи, потому что некоторые наставления Чиуна, касающиеся дыхания, содержали в себе ритмы этого языка. Римо узнал, что этот диалект — очень древний, только тогда, когда какой-то ученый, занимающийся историей Кореи, указал ему, что нет в мире человека, который владеет этим языком, потому что он вышел из употребления за четыре столетия до того, как Рим стал городом.

Чиун был раздосадован, что Римо не спрашивает о его новой книге. Он сказал:

— Я никогда не дам тебе прочитать мою новую книгу, потому что ты не сможешь ее оценить. И вообще — ты так мало в мире ценишь.

— Я прочитаю ее, когда мы вернемся, — пообещал Римо.

— Оставим это, — отозвался Чиун.

— Я обещаю, что прочитаю твою книгу.

— Я не хочу, чтобы ты ее читал, — заявил Чиун. — Твое мнение не имеет никакой цены.

— Ладно, — согласился Римо.

— Я оставлю для тебя экземпляр.

Римо вышел из отеля в таком настроении, что готов был разнести по камешку стены всех попадавшихся ему навстречу домов. Достукался — теперь ему придется читать чиунову рукопись! Не то плохо, что он пообещал ее прочитать, а то, что теперь ему в течение долгих месяцев придется отвечать на разные вопросы, касающиеся мельчайших деталей произведения, а если он не сможет правильно ответить, то для Чиуна это будет лишним доказательством, что Римо на все наплевать.

Так было не всегда. Раньше было время, когда Римо ощущал, что он свободен от подобных чувств, свободен от необходимости постоянно доказывать, что ему не наплевать, доказывать, что он достаточно хорош, что он достоин чести стать преемником Чиуна. Он знал, что достоин. Он знал, что ему не наплевать. Так почему он должен снова и снова доказывать, что это так?

— Почему? — спросил Римо у пожарного гидранта, стоявшего в этот прохладный денек на углу Таймс-сквер, а пожарный гидрант, не сумевший дать правильный ответ, вдруг обнаружил, что в самой его середине находится человеческая рука, расколовшая его до основания.

Пожарный гидрант ответил мощной струей воды, взметнувшейся вверх между двух его половинок, раскинувшихся в стороны, как лепестки цветка.

— Боже мой! — воскликнула какая-то женщина, выходящая с покупками из соседнего магазина. — Он расколол пожарный гидрант!

— Вы лжете, — сообщил ей Римо.

— Как скажете, — согласилась женщина. Это — Нью-Йорк. Кто знает? Может, этот парень — член какой-то новой секты убийц, поклоняющихся пожарным гидрантам. А может, он работает на новую муниципальную программу, целью которой является испытание пожарных гидрантов на прочность. — Все что пожелаете, — добавила она.

А Римо, увидев, что женщина испугана, сказал:

— Мне очень жаль.

— Ах, ему очень жаль! — возмутилась женщина. Он выказал слабость, а нью-йоркцы обучены нападать на слабых. — Это был совершенно новый пожарный гидрант.