Сатанинский взгляд - Мэрфи Уоррен. Страница 41

— Как вам это удалось? — удивился Римо.

— Разве Чиун не научил тебя этому фокусу?

— Нет, он ничего подобного не умеет.

— Вероятно, этот простенький прием был утрачен в средние века. Прежде апельсины были другими — с более тонкой шкуркой и более крепкой мякотью. Ах, какие апельсины выращивали в мое время в Паку! Будь у меня сейчас такой апельсин, шкурка не упала бы на пол, а легла бы рядышком с очищенным плодом.

— Первый раз слышу название Паку.

— Вот именно, — подмигнул Ван. — В свое время это был крупнейший торговый центр. Единственное, чем он прославился, так это крепкими и маленькими апельсинами, с которых было удобнее снимать шкурку. Так-то вот. А теперь вернись к разговору со своим работодателем.

Римо убрал ладонь с трубки:

— Да, Смитти.

— Вы не один?

— Точно.

— Я по-прежнему хочу, чтобы наша беседа осталась сугубо конфиденциальной. Римо, сегодня в Сорнике идет сражение, которое определит будущее человечества. Мы объявили войну против зла, с которым должно быть покончено. Впервые за много лет я вижу, как свет забрезжил в конце туннеля. Я вижу реальную возможность спасти Америку раз и навсегда.

— Паку, — задумчиво произнес Римо.

— Что вы имеете в виду?

— Еще один центр Вселенной.

— Не понимаю. Послушайте, Римо. Рядом со мной находится Чиун. Он сам объяснит вам, насколько все это важно.

Римо насвистывал, ожидая, пока трубку возьмет Чиун.

— Я вижу, ты чем-то расстроен, — заметил Ван.

— Отстаньте от меня, — огрызнулся Римо.

Наконец в трубке послышался писклявый голос Чиуна:

— Римо, у меня для тебя прекрасные новости. Я наконец нашел замечательного императора, служить которому одно удовольствие. Угадай, кто еще поступил к нему на службу?

— Никогда не думал, папочка, что ты способен до такой степени радоваться жизни. Что все-таки произошло?

— Вот видишь! — снова встрял в разговор Ван — Вы оба постоянно чем-нибудь недовольны. Два сапога пара.

— Идите в задницу! — выругался Римо, но Ван лишь рассмеялся в ответ.

— Представляешь, Римо, — восторженно продолжал между тем Чиун, — сам Великий Ван поступил на службу к Василию Рабиновичу. Это чудесный парень. Кстати. Безумный Харолд оказался гораздо умнее, чем я думал. Он тоже работает на Рабиновича! Мы все здесь, Римо.

Вместо того, чтобы прикрыть трубку ладонью, Римо надавил на нее, вызывая вибрацию на молекулярном уровне. Ладонь — не помеха для человека с таким острым слухом, как у Мастера Синанджу.

— Скажите, может ли Великий Ван одновременно явиться двум людям, находящимся в разных местах? — спросил Римо улыбающегося толстяка.

— Нет, — ответил тот.

— А как узнать, кто из них настоящий?

— Ты счастлив?

— Не совсем, — признался Римо.

— Значит, ты тот, за кого себя выдаешь. А Чиун счастлив?

— Да.

— Сколько раз ты видел его счастливым?

— Ну, иногда он выглядел вполне счастливым. Правда, это продолжалось недолго. Чаще он ворчит.

— Теперь я убедился в том, что ты способен отличить настоящего Вана от самозванца.

— А Чиун?

— Попытайся это выяснить. Задай ему какой-нибудь вопрос. Чиун болезненно реагирует на обиды, не забывает их, а ты предпочитаешь не обращать на это внимания. Вы чудесная парочка.

Римо перестал создавать помехи на линии.

— Значит, у тебя все хорошо, папочка?

— Не просто хорошо, а замечательно! Наконец-то для нас отыскался по-настоящему достойный Император. Смит полностью согласен со мной. Уверяю тебя, Римо, здесь все до одного замечательные люди!

— Отлично, Чиун. Я еду к вам, — сказал Римо и выслушал, где следует искать Чиуна, Смита и Рабиновича после завтрашнего наступления. — Не беспокойтесь, я вас разыщу, — заверил Римо Чиуна и повесил трубку.

— Чиун попал в беду, — сказал он Вану, — и я не знаю, смогу ли ему помочь. Этому Рабиновичу удалось загипнотизировать и Смита. А ведь он считал, что не поддается гипнозу. Когда-то он пытался лечиться от нервного перенапряжения с помощью гипноза, но из этого ничего не вышло. Он начисто лишен воображения. Он смотрел на чернильные пятна теста Роршаха и не видел ничего, кроме пятен. Честное слово.

— Что такое тест Роршаха?

— Это новомодное изобретение. Люди смотрят на карточки с кляксами и рассказывают врачу, с чем эти кляксы у них ассоциируются. Это помогает врачу понять, что творится в голове пациента. Если клякса ассоциируется у него с насилием, значит, он склонен к насилию. Если с каким-нибудь счастливым видением, значит, он склонен к эйфории.

— А, это очень похоже на старинный китайский метод. Только там это проделывали с глиной на белой тарелке. Но как ты можешь спасти Чиуна, если человек, затуманивший ему мозги, способен сделать с тобой то же самое?

— Не знаю, — ответил Римо. — Я хотел задать этот вопрос вам. Как мне спасти Чиуна? Как спасти Смита?

— Должен признать, это действительно труднейшая задача из всех, с которыми приходилось сталкиваться Дому Синанджу. Что ты собираешься предпринять, Римо?

— Не знаю.

— Ты боишься?

— Немного. Мне горько думать, что Чиун свихнулся.

— А что, если он примет тебя за врага, которого следует уничтожить? Как ты поступишь, если тебе придется его убить? Ты подумал об этом?

— Послушайте, вопросы должен задавать я. А ваше дело — отвечать на них.

— Ну что ж, вот тебе мой ответ. Коль скоро ты не в силах придумать, как спасти Чиуна и твоего работодателя, к которому ты испытываешь привязанность, хоть и пытаешься уверить меня в обратном, тебе придется положиться на кого-то еще, кто умеет думать. Кто может выдвинуть по-настоящему блестящую идею.

— Я не нуждаюсь ни в чьей помощи.

— Но ты только что признался в своей беспомощности! — рассмеялся Ван, подумав о том, насколько Римо и Чиун похожи друг на друга.

— Ответьте на мой главный вопрос и выметайтесь отсюда!

— Так задай мне этот свой вопрос.

— Черт с ним, с вопросом. Дайте мне ответ и перестаньте играть в эти идиотские игры. Дайте мне наконец ответ!

— Да, — сказал Ван и исчез.

Великий Ван явился Римо Уильямсу, претерпевавшему переход в новое качество, чтобы ответить на самый важный для него вопрос.

И он ответил «да».

К сожалению, Римо не знал, к какому вопросу относится этот ответ. Римо наскоро собрал вещи, не думая, что покидает Америку навсегда, и вышел из дома на освещенную солнцем улицу. Он направлялся в Сорнику, где полным ходом шла война.

Анна Чутесова испытала прилив радости от известий о поражении российских войск, дислоцированных в Сорнике. Радость сменилась отчаянием, когда она узнала, что танковые колонны Рабиновича были вынуждены отступить. А потом отчаяние снова сменилось радостью, потому что, согласно поступившим сообщениям. Рабиновичу удалось получить необходимые запасы оружия и боеприпасов.

— Отлично, — сказала она. — Теперь нужно направить к Василию Рабиновичу кого-то из наших представителей и заявить о капитуляции, пока не наступил полный хаос.

— Мы не можем отдать Сорнику американцам. Они посылают туда все новые подкрепления.

— А вы заметили, как это происходит? Вы когда-нибудь видели, чтобы военные грузы поступали с такой быстротой и оперативностью? — спросила Анна. — Вы бы лучше почитали сводки вместо того, чтобы разглядывать цветные стрелки на карте, которые теряют всякий смысл еще до того, как чернила успевают просохнуть.

— Американцы все активнее включаются в эту войну. Мы обязаны поддержать наших сорниканских братьев! — отрезал посол Номович.

Тяжело вздохнув, Анна подвела посла к висящей на стене карте мира. Осознание, что высшее российское командование рассуждает точно так же, как Номович, повергало ее в отчаяние. Да и как может быть иначе? У всех у них в крови одинаковый уровень тестостерона. Неужели среди них нет ни одной женщины? Анна поняла, что должна сама ехать в Сорнику. Иного выхода не было. И все же, ухватившись за слабую надежду, что у мужчин все-таки есть какие-то извилины, она провела линию от Америки до Сорники и попросила Номовича измерить линейкой ее длину. Уж что-что, а считать мужчины умеют, особенно с помощью линейки, вероятно, потому, что привыкли оценивать свои достоинства в сантиметрах.