В объятиях Кали - Мэрфи Уоррен. Страница 28

Жена повиновалась, радуясь, что Лу доверяет ей. А тем временем его семя понемногу росло в ее животе, и скоро она должна была родить...

— Твой сын, — сказала она, показывая Лу дитя.

Лу был счастлив как никогда. Ему хотелось во весь голос кричать о своем счастье, но никто не знал его в стране, через которую они шли. Двигаясь вперед миля за милей, Лу не переставал благодарить судьбу, подарившую ему женщину, которая настолько сильно любила его, что увела от злой Богини и подарила сына.

Земля, по которой они шли, казалась очень знакомой.

— Что это, Синанджу? — думал Лу. Но местность эта не напоминала родину: растительность здесь была пышной и сочной, а природа его родного края отличалась суровой и холодной красотой. — Ничего похожего на Синанджу. Что же это?

Когда Лу взобрался на вершину горы, то вскрикнул от удивления. Под ним, в узкой горной долине, лежала деревушка Батасгата.

— Кали привела меня назад, — прошептал Лу. Надежды не оставалось. Он вернулся на стоянку, где его ждала жена с младенцем, чтобы сообщить ей ужасную новость. Взглянув на жену, он затрясся от страха. На лбу любимой темнела синяя точка. — Только не ее! — вскричал Лу.

— Лу... Лу... — Его добрая жена пыталась подняться и найти веревки, чтобы связать мужа, но она еще не оправилась после рождения сына и еле двигалась.

Она молила его быть сильным, но сила мужа уступала силе Кали. Он хотел было отрубить себе руку, чтобы предотвратить беду, но Кали не допустила этого. Медленно извлек он из кимоно желтый платок, накинул его на шею любимой и затянул так туго, что жизнь ушла из ее тела.

Когда все было кончено, и Лу лежал, сам полуживой, рядом с телом прекрасной женщины, которая безгранично любила его, он понял, что надо делать. Сняв кольцо с пальца жены, которую убил, несмотря на всю любовь к ней, он похоронил ее при свете луны. Вознеся молитвы древним богам Синанджу, Лу, взяв на руки младенца, направился в деревню.

Постучавшись в первый же дом, он передал хозяевам новорожденного.

— Воспитайте его, как собственного сына, — сказал он, — потому, что я не переживу сегодняшнюю ночь.

И он пошел в одиночестве к статуе Кали. Та улыбнулась ему.

— Ты погубила меня, — сказал Лу. В ночной тишине в глубине его сознания прозвучал ответ статуи.

— Ты хотел предать меня. Это тебе наказание.

— Я приготовился к смерти.

Дотронувшись до кольца жены, он почувствовал, как прибывают силы.

— Ты умрешь, когда я захочу, — сказала Кали.

— Нет, — произнес Лу.

На какое-то время былая сила вернулась к нему, и он прибавил:

— Я — Мастер Синанджу. Это ты умрешь, когда я захочу. А именно — сейчас.

С этими словами он обхватил статую и оторвал ее от земли. Глиняная плоть Кали обжигала его, множество рук тянулось, чтобы выдавить ему глаза, но ничто не могло остановить Лу. Он нес статую через горы к морю, и с каждым шагом муки его росли, но и прибывала сила, любовь и память о той, что возродила в нем надежду и которую он так жестоко убил собственным руками; и он упрямо шел дальше.

Когда он достиг прибрежных скал, Богиня вновь заговорила с ним.

— Ты не можешь меня уничтожить, жалкий осел. Я вернусь.

— Будет поздно. Меня не будет на свете, — сказал Лу.

— Тебя не будет, но будет жить твой потомок. Он станет моим рабом, и я вымещу свою месть на нем, хотя вас с ним разделяет много тысяч лун. Он будет орудием моего мщения, и сила моего гнева проявится через него.

Собрав последние силы, Лу сбросил статую со скалы. Она бесшумно погрузилась в синюю бездну.

А когда рассвет принес с собой первый солнечный луч. Мастер Лу записал эту историю кровью на тростнике, росшем на краю обрыва. С последним вздохом он продел тростник в кольцо своей жены и умер.

— Братья Гримм, — фыркнул Римо. — Волшебная сказка.

— Тот тростник сохранился.

— Каким образом? Если Лу умер в некой мифической деревушке, на Цейлоне, как тростник оказался в Корее?

— Неисповедимы пути судьбы, — произнес старый кореец. — Тело Лу нашел торговец, знавший много языков, он-то и доставил тростник в Синанджу.

— Ничего не скажешь — повезло торговцу, — съехидничал Римо. — Зная нравы вашей деревни, думаю, ему перерезали глотку.

— Никто его пальцем не тронул. Он прожил долгую жизнь среди богатства и роскоши, в окружении жен и наложниц.

— Но из деревни ему уехать не разрешили? Так? — спросил Римо.

Чиун только пожал плечами.

— Кто захочет по своей воле покинуть Синанджу?

С улицы донесся автомобильный гудок, и Римо, раздвинув шторы, посмотрел вниз.

— Это Смитти. Узнаю его развалюху.

— Он приехал за мной, — сказал Чиун.

— Куда это вы собрались?

— Я уже говорил. Еду в Синанджу.

— Буду ждать твоего возвращения здесь.

Чиун печально улыбнулся.

— Хорошо, если твои слова окажутся правдой. Но если ты все же покинешь эту комнату, дай мне знать, чтобы я мог тебя найти.

— А зачем мне уходить отсюда? В Денвере можно свихнуться с таким же успехом, как и во всех других местах.

— Ты не останешься здесь, — сказал Чиун. — Только не забывай о судьбе Лу.

Старик подобрал кимоно и заскользил к двери.

— Ты обещаешь мне? Не забудешь мой рассказ, Римо?

— Не знаю, какое он имеет ко мне отношение, — отнекивался Римо. — Я не потомок Лу. Я родом из Нью-Джерси.

— Ты следующий Мастер Синанджу. Непрерывная тысячелетняя цепь времени связывает тебя с Лу Опозоренным.

— Ты только зря тратишь время, отправляясь в это путешествие, — сказал Римо.

— Помни о Лу. И не делай глупостей в мое отсутствие, — наставительно произнес Чиун.

Глава тринадцатая

Если Бен Сар Дин что-то и понял за время своего пребывания на посту главы религиозной общины, то, главным образом, одно: не надо доверять человеку, исповедующему какую-нибудь из множества индийских религий.

Именно поэтому он испытывал определенные сомнения по поводу О.Х. Бейнса, хотя и не мог бы сказать, чем они вызваны. Ведь если бы он, нарушив многовековую традицию своей семьи, решил сказать раз в жизни правду, то ему пришлось бы признать, что у Кали не было более пылкого почитателя, чем этот функционер из авиабизнеса.

Теперь у Бейнса вошло в привычку ночью спать в ашраме, на полу, свернувшись клубочком у подножья статуи, чтобы, по его словам, “эти ненормальные не нанесли ущерба Нашей Богине”. Днем он тоже целыми днями торчал в ашраме, а когда Бен Сар Дин спросил, не требуют ли дела его присутствия в офисе авиакомпании, Бейнс только улыбнулся и ответил:

— Там все идет хорошо и без меня. Ведь мы, — “безопасная авиалиния”. Никаких смертных случаев. Нам уже даже реклама не нужна. Люди выстраиваются в очередь, чтобы купить билеты на рейсы “Джаст Фолкс”.

Но не хотел ли Бейнс чего-нибудь еще? — задавал себе вопрос Бен Сар Дин. Американец заключил с ним сделку, и теперь полеты на “Джаст Фолкс” не заканчивались смертями. Однако Бейнс мог получить и больше. Иметь, например, процент с дохода. Или при помощи заказных убийств сводить счеты с врагами.

Но Бейнс, казалось, ничего этого не хотел. По его словам, он жаждал только одного — служить Кали. “Все эти годы я служил Маммоне, крупному бизнесмену, — говорил Бейнс, кладя свою большую руку на кругленькое мягкое плечико индуса, — пора послужить тому, во что веришь. Чему-то более великому, чем ты сам”.

Бейнс уверенно произносил эти слова, а в это утро его речь звучала еще более убедительно. Он вбежал в кабинет, который Бен Сар Дин отгородил себе в гараже через дорогу, помахивая веером из авиационных билетов.

— Она все предусмотрела. Она все предусмотрела! — кричал Бейнс.

— Что предусмотрела? — спросил Бен Сар Дин. — И кто такая Она?

— Наша благословенная Кали, — проговорил Бейнс. — Слезы радости струились по его щекам. — Я провел всю ночь у ее ног. Больше никого в ашраме не было. А проснувшись, увидел в Ее руках вот эту пачку. — Он помахал билетами. — Чудо, — прибавил он. — Она явила нам чудо.