В объятиях Кали - Мэрфи Уоррен. Страница 32

Но Палмеры продолжали лежать и выглядели ужасно. Лица распухшие, глаза навыкате и устремлены прямо в небо. Язык миссис Палмер вздулся и уже начал темнеть.

— Эмми, — Эвелин Бейнс трясла свою старую подругу. — Должна сказать тебе, что ты выглядишь не лучшим образом. Полным женщинам не идет высовывать язык, от этого лицо приобретает глупое выражение. — Она взглянула на детей. — Почему они не шевелятся? Они, что?.. Полагаю... они ... мертвы?

— Ты так думаешь, мамочка? — Джошуа Бейнс прошмыгнул мимо и стал сзади нее.

— Невозможно... вы просто разыгрываете меня? Вы же не хотели...

— Она возлюбила смерть, — тихо проговорил Джошуа Бейнс, затягивая желтый румал на шее матери. — Кали возлюбила смерть.

— Джош... Джо... Дж...

Умирая, Эвелин Бейнс молила только об одном — чтобы дети проявили такт и после ее смерти засунули язык обратно ей в рот.

Но дети этого не сделали.

Глава шестнадцатая

В цоколе санатория “Фолкрофт” Харолд В. Смит шел мимо безукоризненно чистых труб, вслушиваясь в свои, гулко разносившиеся по подвалу шаги.

Миновав доживающее здесь свой век неиспользованное и устаревшее больничное оборудование и запечатанные коробки с архивом более чем десятилетней давности, он остановился у маленькой двери с замочной скважиной такого микроскопического размера, что в нее невозможно было заглянуть, к тому же от земли ее отделяли шесть футов.

Смит вставил в замок ключ, не имеющий дубликатов, и вошел в крошечную квадратную комнатку, сплошь обитую деревом. Под деревом слоями лежал легко воспламеняющийся пластик. В случае пожара комната должна бала сгореть в считанные минуты.

Кабинет Смита находился непосредственно над комнатой. В отличие от нее стены кабинета были выложены огнеупорным асбестовым покрытием, однако пол был деревянный и в случае чего мог быстро, сгореть.

Смит осмотрел свой гроб. Собственно, в прямом смысле слова это сооружение гробом не являлось, напоминая, скорее, соломенный матрас, лежащий на мгновенно воспламеняющих подпорках. Что-то в духе погребального костра викингов. Впрочем, у Смита недоставало воображения называть это иначе, чем “гроб”. В конце концов, именно ему суждено лежать мертвым. Так почему бы не гроб?

Внутри матраса лежал запечатанный флакон с цианистым калием. Смит поднес его к свету, чтобы убедиться, что ни одна капля не просочилась наружу.

Надеяться только на капсулу с ядом, которую он постоянно носил с собой, было опасно. Он мог потерять ее или отравить кого-то другого. А вот цианистый калий из “гроба” никуда не мог деться.

Если о существовании КЮРЕ узнают, огонь в кабинете Смита сначала уничтожит компьютеры, четыре огромных машины, которые Смит постоянно усовершенствовал более двадцати лет; эти компьютеры хранили тайны почти всех известных людей.

А Смит тем временем спустится в подвал и откроет флакон с цианистым калием. Если он принадлежит к той половине человечества, которая способна уловить запах в смертельной дозе этого яда, то почувствует аромат миндаля. Его ждет мучительная, но быстрая смерть. Агония, судорожные конвульсии, и — конец. А уже через несколько секунд огонь уничтожив пол кабинета, ворвется в комнату.

Все было в полном порядке, и Смит почувствовал некоторое удовлетворение. Он крепко сжал пальцы, как бы ища сам у себя поддержки. Заметив этот непроизвольный жест, Смит разжал сплетенные кисти рук, но белые полоски от пальцев еще некоторое время оставались на коже. Зацепив кожу на руке пальцами, он оттянул ее и, отпустив, наблюдал, как ей потребовалось несколько секунд, чтобы лечь на прежнее место.

Он видел, что руки стали старыми — сухими и жесткими. Эластичность кожи исчезла где-то между годами его юности, когда несправедливое устройство мира наполнило его яростью и толкнуло на правую борьбу, и настоящим временем, когда вид нетронутого флакона с ядом, предназначенного для него же самого, успокаивал Смита.

Как мельчаем мы с годами, подумал он, поднимаясь по лестнице. И как мало вещей даруют нам подлинную радость.

Не успел он войти в кабинет, как зазвонил красный телефон.

— Слушаю, господин Президент.

— Мне только что доложили, что уничтожены все пассажиры самолета “Эйр Юуроп”. Всех нашли в Париже в окрестностях задушенными.

— Я уже знаю, сэр, — сказал Смит.

— Сначала эта катастрофа с “Интернэшнл Мид-Америка”, разразившаяся неделю или около того назад. И вот теперь — новая. Убийцы расширяют сферу влияния.

— Похоже на то.

— Ничего хорошего в этом нет, — укоризненно произнес Президент. — Пресса клеймит нас позором.

— Обычное дело, господин Президент. Черт побери, но надо же мне отвечать. Что удалось сделать вашему человеку?

— Он продолжает работать, сэр.

— Это вы мне уже говорили, — раздраженно проговорил Президент.

— С тех пор ничего не изменилось, — невозмутимо ответил Смит.

— Хорошо, — с еле сдерживаемым раздражением произнес голос на другом конце провода. — Не собираюсь вас учить, но хочу, чтобы вы поняли всю глубину пропасти, куда мы падаем. Если мы не сумеем защитить наши воздушные дороги, значит, нам с вами нечего делать в наших креслах.

— Понял вас, сэр, — сказал Смит.

На другом конце раздался щелчок, и Смит медленно опустил трубку. Все катилось под откос. Президент недвусмысленно намекнул, что существование КЮРЕ становится проблематичным.

Смит вновь оттянул кожу на руке. Наверное, он уже стар. Возможно, более молодой человек что-нибудь придумал бы, да и сам Смит всего несколько лет назад не дал бы ситуации выйти из-под контроля.

А сейчас он даже не знал, работает ли Римо. Да и Чиун находился где-то в Тихом океане в поисках талисмана, который якобы мог спасти Америку — не дать ей скатиться снова в каменный век.

Смит покачал головой. Как все нелепо! Вынув ручку из пластикового стаканчика на столе, он стал писать письмо жене.

“Дорогая Ирма”, — начал Смит, но тут же надолго споткнулся. Писать личные письма всегда было для него тяжелым трудом. Но сделать попытку он обязан: нельзя же умереть и превратиться в горстку пепла, не оставив после себя ничего.

Смит включил радио. Может, музыка создаст нужное настроение.

Прозвучал конец “Мальчика, играющего буги-вуги”, но подходящий настрой все не возникал. Смит хотел было поискать другую станцию, но тут диктор стал сообщать биржевые новости.

На Нью-йоркской фондовой бирже, зазвучал в эфире приятный голос, — сегодня активно шла торговля. Особенно драматическая ситуация сложилась с акциями авиационных компаний. Следствием трагедии в Париже, повлекшей гибель людей, явилось падение курса акций “Юуроп Эйрлайнз” на семнадцать пунктов только за первый час; в настоящее время стоимость одной акции — десять долларов. Акции “Интернэшнл Мид-Америка”, у которой те же проблемы возникли еще на прошлой неделе, упали еще на два пункта, и теперь стоимость одной акции — тридцать семь с половиной центов. На Уолл-Стрите ходят упорные слухи, что компания на следующей неделе объявит о своем банкротстве. Выше всех взлетели акции “Джаст Фолкс”. При открытии биржи они шли по шестьдесят семь долларов за акцию, то есть на два пункта выше, чем вчера, и на сорок один выше, чем до открытия рекламной компании, где авиалиния “Джаст Фолкс” провозгласила себя “дружелюбной и безопасной”. В сталелитейной промышленности акции...”

Смит выключил приемник. Дыхание его участилось. Нервным жестом он скомкал неоконченное письмо к жене и бросил его в корзину. Затем, включив компьютер, принялся за работу.

Всю жизнь он занимался тем, что скрывал чужие тайны, и за это время твердо усвоил: за большинством секретов скрывается денежный интерес. Если вы сталкиваетесь с чем-то непонятным, долго занимаетесь этой проблемой и “копаете” достаточно глубоко, рано или поздно обязательно нападете на след, ведущий к большим деньгам.

Вначале, когда убийства происходили только на “Джаст Фолкс”, Смит склонялся к мысли, что преступления — дело рук сектантов и маньяков, привлеченных низкими ценами на билеты и способных удовлетвориться несколькими долларами в карманах своих экономных жертв.