Круги на Земле - Аренев Владимир. Страница 12

Слышно, как нервно бродит по комнате, собираясь куда-то идти, дядя Юра. Он о чем-то перешептывается с бабушкой, но слов не разобрать. Потом тихонько поскрипывает дверь, захлопывается — Макс остается один. Один на один с болезнью.

Некоторое время мальчик просто плывет в тягучем месиве, составленном из одной и той же минуты, умноженной многократно — минуты, в течение которой повторяются неприятные ощущения. Потом дверь вкрадчиво скрипит, в образовавшуюся щелку проскальзывает полоска света («Уже вечер?!») и… кто-то еще!

Макс замирает, даже не дышит. Он хочет знать, кто вошел. Незнакомец крадется неслышно, но (мальчик абсолютно в этом уверен) не из-за заботы о больном.

Мягкие, почти бесшумные шаги. И взгляд — Макс чувствует, что на него смотрят, но сам не может повернуться, не может увидеть гостя.

Вдруг — резкое движение, кто-то бросает на кровать мяч… — нет, не мяч, мяч не способен ходить, у него ведь нету ног.

Тогда — что?..

Существо топчется у щиколоток Макса, а тот, как ни старается, не может поднять голову, чтобы взглянуть на него. Потом — прыжок на грудь; мальчик помимо воли охает и видит два блестящих кружка: глаза. «Так бесшумно, наверное, и должна ходить смерть».

Ему страшно, он не хочет умирать — Макс осознает, что потом его не будет: вообще, совершенно, ни вот столечки, он просто закончится, как многосерийный, но все-таки конечный кинофильм.

Мгновением спустя мальчик догадывается, что глаза принадлежат кошке — той самой, которая сегодня утром спрыгнула с печи.

Кошка снисходительно урчит и трется лбом о недвижный Максов локоть. Она топчется, устраиваясь поудобней, бухается где-то в районе живота… — и тут же вскакивает, спрыгивает с кровати и убегает. Что-то напугало животное… или кто-то.

И в этот момент мальчик начинает ощущать присутствие в комнате чужака. Новый посетитель совсем не похож на кошку, нет! Он разглядывает Макса с уверенным любопытством хозяина, никуда не торопясь и совершенно не опасаясь того, что его, наблюдателя, заметят. Потом (послышалось? или на самом деле?!) визитер хихикает и неслышно передвигается чуть поближе к кровати.

Макс аж вспотел от напряжения. Он силится пошевелиться, или закричать, или вообще сделать хоть что-нибудь! — но он ничего не может. Сознание уже почти рассталось с телом; руки и ноги, и даже голосовые связки не слушаются мальчика. Он способен только наблюдать, как хозяин приближается к кровати.

Но тот не торопится что-либо предпринимать. Подойдя, невидимое существо останавливается и замирает.

«Ну что же ты? — с отчаянным бесстрашием думает Макс. — Чего же ты ждешь? Ну, покажись. Покажись!» Наблюдатель хихикает, но и не думает шевелиться. Тем более — показываться.

Так проходит несколько долгих минут: мальчик лежит на кровати и силится перебороть ужас и любопытство; существо наблюдает.

И под этим внимательным взглядом Макс уплыл в небытие сна.

8

Его разбудили голоса — громкие, безразличные к тому, что в комнате рядом лежит больной. Голоса раздавались из-за створчатых дверей; два — знакомых, один — нет. Незнакомый, сиплый, но мощный, звучал редко, все больше слушал; но когда говорил, два других внимали ему с почтением и опаской.

— Разпавядай, што з хворым, — приказал чужак.

— Нешта табе Юра не сказау? — это бабушка.

А вот снова незнакомец:

— Сказау. Але ж ты у нас чарауница, бачыш то, што иншыя не бачаць. Кажы.

— Сурочыли яго. Юра гаворыць, цыганка сурочыла. Я зняць не змагла, тольки на якись час. А цяпер хлопчыку так пахужэла, што баюся нават пачынаць штось рабиць.

— А дзе ж ты ранней была, кали яго да цябе прывезли? Тады б табе баяцца.

— Так вы нам поможете? — вмешался Юрий Николаевич. — Мальчику очень плохо, ему помощь нужна, и срочная.

Пауза. Как будто чужак долго и пристально разглядывает дядю Юру. Макс в это время вспомнил про невидимого наблюдателя, но сейчас, кажется, в комнате рядом с ним никого не было. «Ушел, наверное».

— Пагана, кажаш, хлопчыку? Чаго ж ранней мяне не пакликали? Не атвечай — сам ведаю. Баяцеся! Дарэмна. …А можа быць, што и не дарэмна. Гавары, як плациць збираешся?

— Что? — не понял Юрий Николаевич.

— Гэта у вас у горадзе медицына безкаштовная, — отрезал незнакомец. — Я ж, Карасек, патрэбую атплаты.

— Сколько? — сухо спросил Юрий Николаевич. — Или опять, сыграть?..

Чужак хмыкнул:

— Не грашыма, тольки не грашыма. Навошта мне твое грошы? И граць пакуль што не трэба, не памираю ж яшчэ.

— Что тогда — душу? — насмешливо поинтересовался дядя Юра.

— И не душу. Я прыйду, кали патребаватыму атплаты. И плациць будзе хлапчына.

И тут же, повышая голос, приказывая:

— Мавчы, Насця! Ты ведаешь, и я ведаю, што кроу моцная, магутная. Наследничак. ‚н усе адно не зможа атстараницца. Гэта немажлива. И ты ведаеш гэта. И я — ведаю. А цяпер вядзице да хворага.

Макс рассеянно подумал, что это они к нему собираются идти. И надо бы, наверное, испугаться.

Скрипнули, распахиваясь двери.

— Не запалюйце свитла, — предупредил незнакомец. — И выйдзице. Зачакайце там.

— Нет, — сказал дядя Юра. — Сначала я должен с ним поговорить. Мальчик ведь ничего не знает.

— Знае ен усе, — уверенно произнес незнакомец. — Прауда, хлапчына?

Но Максу было слишком тяжело выговаривать слова — поэтому он просто посмотрел в глаза Юрию Николаевичу и опустил веки, подтверждая: «Знаю». В самом деле, чего тут непонятного: чужака привели, чтобы он вылечил Макса. Ничего непонятно. Вот страшного…

— Хорошо, — произнес дядя Юра. — Тогда мы подождем в соседней комнате. Держись, козаче.

И они с бабушкой ушли, оставив мальчика наедине с незнакомцем.

Прежде всего Макс решил как следует разглядеть чужака. Перед ним стоял высокий худощавый старик, с длинной, до самого пояса, седой бородой, с волнистыми волосами, забранными на затылке в мощную косицу. Нос, похожий на клюв хищной птицы, нависал над тонкими губами, едва проступавшими сквозь густые усы и бороду. Глаза пришельца прятались в тени, так что их мальчик вообще не увидел.

Старик был одет в широкие штаны и обыкновенную тенниску, каковые продаются в любом городском или сельском магазине. Но при этом и тенниска, и штаны казались очень уместными на чужаке, — хотя, на первый взгляд, ему больше подошли бы холщовая рубаха и какие-нибудь серые шаровары.

Старик снял с плеча и положил на столик широкую сумку, похожую на почтальонскую; только Макс почему-то решил, что писем в ней нету, ни единого. Прислонив к изножью кровати высокий посох с крюком на конце, лекарь («Он ведь наверняка лекарь…») стал рыться в сумке, что-то разыскивая. Сухощавые, но могучие руки сновали под материей двумя диковинными тварями; старик неразборчиво бормотал себе под нос какие-то фразы, похоже, рифмованные — уж во всяком случае, ритмические. При этом еще с первых минут появления незнакомца в комнату проник целый букет странных запахов, принесенных, видимо, именно угрюмым посетителем. Прежде всего пахло сушеными травами — полынью, чебрецом, крапивой и даже, кажется, одуванчиками; но кроме этих запахов, был еще один, не такой сильный и не так просто узнаваемый, но не менее живучий. Поначалу Макс никак не мог вспомнить, что же это за дух такой; потом догадался. Подобным образом пахло в зоопарке, у клеток с мелкими хищными зверьми.

Впрочем, и наблюдал, и размышлял мальчик до крайности отстраненно и бесстрастно, как будто к нему происходящее не имело никакого отношения. И даже когда старик, резко повернувшись к кровати, стянул с Макса одеяло, тот ни капельки не испугался. К этому времени лекарь установил на столе и зажег толстую желтую свечу; там же разложил какие-то вещички: пучки разных трав и тому подобное. Теперь, вытащив из-за пазухи и снявши через голову большой деревянный крест, старик начал читать молитву, одновременно крестя мальчика. Завершив эту процедуру, лекарь взял в руки березовый веник и велел Максу раздеться. Когда же оказалось, что тот не в состоянии даже шевельнуться, старик позвал бабушку Настю, и вдвоем они сноровисто раздели мальчика. Свежий воздух охладил его тело; Макс задрожал, хотя в комнате, в общем-то, было тепло. А лекарь уже охаживал его веничком — охаживал от всей души, так что мальчик через пару минут согрелся. Правда, слабость осталась.