Хрустальный горизонт - Месснер Райнхольд. Страница 45

Меня тревожит погода. Ветра почти нет. Солнце печет. Серые массы облаков клиньями движутся с юга на север. Это муссонные штормы высылают своих вестников.

А я уверенно иду вперед. По-прежнему направо вверх. Держу направление прямо на вершину или на то, что я считаю вершиной, так как сама высшая точка отсюда скорее всего не видна. Нахожусь под верхней частью северо-восточного гребня, путь далее выполаживается. Обзор отсюда ограниченный: в одну сторону – нагромождение гор, в другую – облака. Северная вершина выглядит плоской и маленькой. Она рассекает ползущий из долины туман. Любоваться горами я в силах только во время длинных передышек. Стою между северным гребнем и кулуаром Нортона на горном склоне, эта косая трапеция имеет два с половиной километра снизу вверх и километр в ширину. Как медленно я продвигаюсь вперед! Уже не считаю, сколько длятся остановки. С помощью лыжных палок кое-как удается пройти пятнадцать шагов, после которых несколько минут прихожу в себя. Кажется, что все зависит от работы легких. Чтобы продохнуть как следует, приходится останавливаться. Вдыхаю воздух ртом, выдыхаю ртом и носом. На остановках собираю всю силу воли, чтобы заставить легкие работать.

Северная стена

Только когда они начинают вздуваться равномерно, исчезает боль, и я чувствую прилив энергии. Появляется сила в ногах.

Я собирался пройти по пути Мэллори и Ирвина, но вот вдруг принял решение идти по северному склону. Это вызвано не только тем, что на гребне сейчас много снега, но и тем, что они тогда потерпели крушение. Я нахожусь на единственно правильном пути к вершине. Отсюда хорошо виден северовосточный гребень выше меня, но я знаю, что там ничего от пионеров найти невозможно. Итак, Мэллори и Ирвин лезли по этому гребню, по самому его канату, в этом нет сомнения. Я убежден, что Оделл видел обоих на первой ступени, на том горбе, который выдается над линией гребня. Мне ясно теперь, что вторая ступень их остановила. В глубокой мульде выше меня в муссонном снегу погребены Мэллори и Ирвин. Вопрос об их участи для меня теперь ясен. Вспоминаю противоречивые описания обеих скальных ступеней северо-восточного гребня. Вот они передо мной – первая и вторая. Там продолжают жить Мэллори и Ирвин. Сцена их гибели разворачивается передо мной, как в театре, свободная от всех последующих наслоений и спекуляций. Не могу сказать, происходит это в действительности или в моем сознании, но знаю, что все это имеет прямое отношение ко мне. Вторая ступень вблизи смотрится как отвес. Снег на ней почти не держится. Нет, без крючьев и лесенок по этим скалам залезть абсолютно невозможно. И японец Като несколько месяцев тому назад использовал оставленные китайцами веревки.

Итак, Мэллори и Ирвин исчезли между первой и второй ступенями. Не дойдя до вершины. Не задаюсь вопросом, как они умерли. Ирвин и Мэллори, ставшие за несколько десятилетий легендой, для меня продолжают жить здесь. Разочарованные, изможденные, повернули они назад под второй ступенью.

В наступающей темноте трудности увеличились. Они заставляли себя продолжать изнурительный спуск. Шли все медленнее. Их могла спасти только энергия, порожденная успехом. Узнать, как они умерли, можно будет только тогда, когда кто-нибудь найдет тела погибших или фотокамеру, которую они взяли у Сомервелла. Может быть, ответа не будет никогда. Для меня теперь нет сомнений, что эти двое не дошли до вершины.

После длительной остановки мое дыхание восстанавливается, становится равномерным. Но что это: кто-то разговаривает рядом со мной? Здесь есть кто-то? Снова только биение собственного сердца и собственное дыхание. И однако же они стоят здесь. В этом безмолвии каждый звук, любой шум, рождающийся в атмосфере, слышится как человеческое слово. Я часто прихожу в ужас: почему мне чудятся человеческие голоса. Может быть, это Мэллори и Ирвин? Из-за того, что меня в течение многих лет занимает тайна их исчезновения, я верю, что это их крики доносит до меня ветер. Итак, Мэллори и Ирвин действительно живы? Да, их дух живет здесь. Я чувствую его. Несмотря на усталость, пристально вглядываюсь в контур гребня передо мной. Вторая ступень придвинулась. Относительно легкий снежный желоб ведет к вертикальному расколу. Четко вижу пробку в его конце. Один вид второй ступени – реальное доказательство того, что Мэллори и Ирвин с их примитивным снаряжением не прошли ее.

Мрачная снежная пустыня то расширяется, то сжимается, но я не паникую. Я знаю дорогу. И следы сзади еще не занесены. Слегка снежит, но тепло. По огромным плавным увалам – два таких уже позади – приближаюсь к кулуару Нортона. Я его не вижу, но ощущаю. Ни на секунду не сомневаюсь, что не забрал слишком высоко. Откуда эта уверенность в правильности движения – от усталости, сделавшей меня ко всему безразличным, или от чувства, что путь мне уже знаком?

Контрфорсы узнаются по более крупным скальным глыбам. Вижу только те, мимо которых непосредственно прохожу, остальные вниз и вверх от меня скрываются в тумане. Эти скальные острова служат мне ориентиром. Как дорожные указатели, они все имеют четкие очертания.

Туман вокруг стал совсем густым, солнце лишь временами пробивается сквозь него. Ориентироваться труднее. Иногда во время остановок тишина вызывает у меня страх. Когда безмолвие становится невыносимым, надо идти. Удары молотком во всем теле и загнанное дыхание после десятка шагов выбивают мысли об окружающей меня пустоте. Нет места никаким другим чувствам, кроме нескончаемого ощущения боли. Я существую только как преодоление самого себя. На привалах буквально падаю. Повиснув на лыжных палках, с рюкзаком, навалившимся на затылок, я длительное время состою только из вдохов и выдохов. Потом возвращаюсь в действительность, с усилием делаю первый шаг. Дальше!

Иногда кажется, что мне уже не выбраться из этого снега. Однако присутствия духа не теряю. Все вверх и направо по северной стене. Весь склон – сплошное лавинное пространство. Сверху сыплется свежий снег. Начинают прыгать шарики града. Уговариваю себя, что это временная неприятность. «Два дня погода еще продержится», – говорю сам себе.

Бесконечно долго продолжается этот косой траверс с многочисленными остановками, следующими через равные интервалы. Сосредоточившись на тяжелой работе, я совершенно не заметил, что погода настолько испортилась, что впору поворачивать назад. Видимость полностью исчезла. Я валюсь и отдыхаю. Наверное, надо ставить палатку. Но здесь слишком ненадежно. Подвалит еще снега, может сойти лавина. Нужно ночевать на возвышении. Все это не проходит через сознание. Я действую инстинктивно.

Еще около часа, преодолевая мучения, тащусь вверх. На одном плавном поднятии, пересекающем стену, как огромный вал, я снова валюсь. Какое-то время – лишь тяжесть, безразличие, неподвижность во всех членах. Разрываются облака. Показывается долина: серая, слегка заснеженная, она вскоре снова затягивается туманом.

И горы вдали, и склоны подо мной, и снежный щит в большом кулуаре – все кажется плоским, потерявшим объемность. Смотрю на часы: 3 часа дня. Осознаю, что я все еще метрах в 200 восточнее кулуара Нортона. Потом смотрю на высотомер: 8220 метров. Это никуда не годится! Я недоволен не только высотой (надо было бы подняться до 8400 метров), но и тем, что устал сегодня больше, чем вчера. Идти дальше не могу. На то есть еще одна причина: неизвестно, найдется ли выше удобное место для палатки.

Ставлю палатку раньше, чем планировал – на одном скальном лобике нахожу почти ровное место размером 2х2 метра. Здесь нет опасности схода лавины: снег пойдет слева и справа от возвышения. Утаптываю снег, то и дело отдыхая. Как только останавливаюсь, сразу же приходят мысли: как найти дорогу вниз, если погода не наладится? Думаю обо всех возможных неожиданностях – и сомнения перерастают в страх. Только когда работаешь, страх исчезает. Тревожит все: и самый легкий снегопад, и набежавшая тучка, и потепление. Что это: настоящий муссон или только боязнь муссона? Мне кажется, что наступает ухудшение погоды. Если в течение этих дней я не спущусь, мои резервы быстро истощатся. Опасность лавин с северной стены и с Северного седла увеличивается с каждой минутой.