Паломничество жонглера - Аренев Владимир. Страница 73

— Что угодно благородным зрителям?

— А что ты умеешь, шут?

— Играть на разных инструментах, вертеть на двух ножах мячи и перебрасывать их с одного острия на другое, прыгать через кольца (горящие!), лицедействовать, бегать и трюкачить на веревке над землей, жонглировать зажженными факелами, бросать ножи в цель (и попадать в нее!), петь, читать стихи (в том числе — собственного сочинения): гвоздилки, баллады, поэмы, также и придуманные навскидку или, выражаясь ученым языком, «импровизы»; умею и фокусы показывать, простые и сложные, с разгадкой и без.

— Начни с фокусов, — махнул рукой господин Никкэльр. — А там поглядим. Можешь без разгадок, — и потянулся к выпеченной из теста кабарге, главному блюду сегодняшнего стола.

На удивление благосклонно, маркиз принял извлечение из причесок и ушей присутствующих разного рода предметов, а когда Гвоздь достал из-за шиворота Эндуана перо рябчика, расхохотался:

— Ловко!

Вслед за фокусами Дровосек-старший пожелал видеть трюки и жонглирование предметами. Гости, впрочем, скоро заскучали. Господин Туллэк негромко обменивался с маркизом воспоминаниями о славном боевом прошлом, Эндуан не менее пылко, но тоже втихаря нашептывал графиньке какие-то шуточки (та слушала, но иногда нет-нет да поглядывала на жонглера)… — один Шкиратль рассеянно наблюдал за Гвоздем, размышляя явно о своем. Такие моменты Кайнор не любил больше всего, хотя случались они частенько: выступаешь, язви тебя Немигающая, а публике всё до Внешних Пустот, хохми — — не хохми! И положение дурацкое: так ведь не уйдешь, надо отыгрывать свое, но когда на лицах зрителей скука и руки их тянутся, чтобы прикрыть зевок, хорошо, если собьешься с ритма и куплет фальшиво прогнусавишь, — а вдруг кинжал вместо мишени уйдет в плечо напарницы?!

— …вот к слову, — повышая голос, заявил Дровосек-старший. — Ты там, жонглер, говорил, что песни петь мастак и вирши сочинять экспромтом. Ну-ка давай, изобрази.

— На какую тему пожелаете?

— Про захребетные походы. Слышал небось у себя в нише, чего я думаю про такие песенки?

— Слышал, господин.

— Ну так попробуй опровергнуть. Сподобишься на какую-нибудь толковую имировизу?

— Попробую, ваше маркизство.

— Валяй.

Отложив подальше десяток ножей, которыми только что жонглировал, Гвоздь взялся за гитару. После этакой нервотрепки на стихи его совсем не тянуло, но в запасе у настоящего циркача всегда есть придумки на подобный случай.

Он коснулся струн, легко, нежно — так касается жених сокровенных мест невесты-красавицы в первые мгновения свадебной ночи.

— …и к тому же, — бубнил Эндуан, изящно (как ему казалось) помахивая в воздухе полуобглоданной куриной ножкой, — понимаешь…

— В неярком пламени камина, — начал Гвоздь поэтическим тоном, — привиделось: походные костры, шатры, и воины, и псы, и кони. И кто-то стонет — тонко так, по-детски, от раны утренней. И дальше до зари, чем до небес. Пустыня. Тайнангинцы. Яд скорпиона выдавить по капле губами трескаными безопасней, чем веки смежить хоть на миг единый средь своего же лагеря! И где б найти — хотя бы даже не фазана — ну курицу облезлую! — затем, чтоб новый бы на ней обет принесть: отныне есть, и пить, и веселиться, заняться собственным феодом, промышлять в лесах глухих матерого медведя — и позабыть о жалах скорпионьих… Но нет! И бесконечен путь домой, которого еще не начинали…

И крылышко фазанье, на котором обет давал, — оно упрямой костью застряло в горле.

Для чего, о боги, поить пустыню кровью? И так важно ль, чья именно прольется, если мы, похожие по сути так — и внешне столь разные — коней, и слуг, и псов терзаем — и себя терзаем тоже?!..

И в отсветах камина различаешь ты в зале на столе поднос и кости фазаньи — обедные остатки. Обетные…

И выплеснешь вино, к немому удивлению собаки, в угли сварливые, поскольку в чаше вдруг увидишь перемешанную кровь тех воинов, которые пустыню поили щедро ею («Сатьякалу во славу! ») — перед вечностью Пустот столь схожие, родные, словно братья…

Струна порвалась под пальцами Гвоздя, и звук этот был лучшим завершением импровизы.

Повисла тишина, только собаки размеренно дышали, вывалив алые язычищи.

— Вот ведь мерзавец! — ругнулся, грохая кулаком о стол маркиз. — Зацепил, до печенки самой прободал, стервец! Ну давай еще что-нибудь этакое!

— Так ведь струна лопнула, господин, — смиренно напомнил Гвоздь.

— А-а, зандробы тебя загрызи! Ладно, иди, иди. Завтра еще споешь нам, понял?

— Понял, господин.

Главное — вовремя закончить выступление, не «перекормить» зрителя. Поэтому Кайнор нарочно оборвал струну и утаил, что есть запас в кармане. Обойдутся!

Когда уходил, Эндуан по-прежнему о чем-то вкрадчиво шептал графиньке, но куриную ножку отложил. Или съел он ее, сгоряча не заметив?..

В трактате «О неявных связях в мире», что является базовым при обучении чародеев, написано: «До совершеннолетия махитисов следует наставлять в науках более теоретических, нежели прикладных, к прикладным же допускать постепенно, дабы обучающийся не стал ихх-глистри. С другой стороны, и в теории, особенно в фундаментальных представлениях о мире, махитисов следует наставлять не спеша, постепенно готовя их сознание к кардинальному переосмыслению картины мира».

В уставе же Хайвуррской эрхастрии сказано: «С первого дня Змеи Немигающей до последнего дня Стрекозы Стремительной махитисам позволено покидать сэхлию в том случае, ежели за ними является родитель, наставник или попечитель. В иных же случаях махитисы могут и должны оставаться при эрхастрии, выполняя разные поручения даскайлей, чем и зарабатывать на ежедневный хлеб и кров».

Почему так — ясно. Сэхлия — не богадельня, здесь лишние рты при ленивых руках не нужны. Об этом Тойра предупредил Найдёныша еще пять лет назад, когда забрал его из Тайдонской обители и привез сюда, в Хайвурр.

«Ты вроде не из лодырей, но знай: обучение дармовым не бывает, за всякое благо следует платить. В монастыре тебе было плохо, потому что там ты делал то, чего не хотел делать, и учился тому, чему не хотел учиться. Здесь же тебя будут наставлять в чародействе — но очень часто тебе придется делать опять же то, чего не хочешь. Иначе попросту не выучишься — это во-первых. А во-вторых, чародейство тем и отличается от прочих ремесел, что прийти в сэхлию и стать махитисом может любой. Здесь не нужны родственные связи и тугие кошельки — зато не обойтись без прилежания обучаемого. Нерадивый подмастерье кузнеца сможет еще кое-как заработать себе на жизнь дешевыми, плохо сработанными поделками, да и то его вскоре найдут цеховые братья и прижмут к ногтю, чтобы не позорил других кузнецов. Ну а бездарный чародей долго не проживет: либо соскользнет, либо попросту распрощается с жизнью, сунувшись однажды неподготовленным куда не следует. Уразумел?»

«Уразумел, — согласно кивал Найдёныш. — Вы не думайте, господин, я не стану лениться».

«Время покажет», — усмехнулся тогда Тойра.

И время действительно показало.

«Неглупый мальчик, — скупо кивал даскайль Мэрсьел М'Осс Тойре, когда тот наведывался в Хайвурр. — Если б вы еще не баловали его своими частыми визитами…»

«Частыми» — это примерно дважды в год! При одной мысли, что когда-нибудь Тойра послушается доброго совета и решит приезжать пореже, Найдёнышу становилось тошно и тягостно. Потерять человека, которого он почитал за отца и учителя, мальчик боялся больше, чем даже собственной смерти или неудачного посмертия.

Со временем Найдёныш перестал бояться смерти вообще, ибо именно этому в первую очередь в сэхлии и учили. Но утратить то, о чем так давно мечтал, — хотя бы подобие семьи (которое оказалось намного более настоящим, чем иные настоящие семьи), — он боялся и по сей день.

(«…по какой — сей?» — вздрагивает во сне Фриний. Все дни и ночи, прошлые и будущие, слились для него сейчас в единую денночь, что, как змея, жалит собственный хвост, ноникак не может умереть от яда…)