Вольный стрелок - Миленина Ольга. Страница 75

Не то чтобы это имело ключевое значение — любая из них могла отказаться наотрез от беседы, и любую можно было попробовать развести на разговор, — но я пыталась просчитать все варианты. Чтобы потом, если мы все же встретимся, молниеносно принять решение, как вести себя с ней.

Так что время в дороге пролетело незаметно — несмотря на то что вместо тридцати минут я добиралась больше часа. В Крылатском я не ориентируюсь, и мне пришлось покрутиться, и дорогу узнавать, и искать подъезды к нужному мне дому.

А потом еще пришлось достаточно долго торчать у входа — на котором, естественно, оказался кодовый замок. И с улыбкой объяснять подозрительно косившейся на меня молодящейся старухе, что я ужасно рассеянная и вечно все забываю, вплоть до телефона своего жениха.

Зато теперь я была здесь. И стояла перед дверью, настраиваясь, собираясь с мыслями. И наконец нажала на кнопку — услышав через дверь изданное ею мелодичное пиликанье. А через минуту нажала еще раз — а потом еще. Почему-то с каждым мгновением все больше веря в то, что я не случайно приехала сюда именно в это время, — и усмехнувшись, когда послышалось что-то, напоминавшее шаги.

— Кто там? — Голос, раздавшийся из-за двери, принадлежал молодой девице — только я не знала, той ли, которая мне нужна. — Кто там?

— Ирина Александровна? — поинтересовалась лучезарно, этаким елейным голосом. — Мне надо увидеть Ирину Александровну — это вы?

— А вы кто? — Не скажу, чтобы голос был подозрительным или напуганным — хотя тот факт, что мать не дала ее телефон, мог быть свидетельством того, что она чего-то боится. Он скорее усталым был, голос — словно я ее разбудила и она была этим недовольна, — и пустым. — Вы откуда?

— Я из юридического отдела «Бетта-банка», Вайнберг Наталья Львовна. — Я мысленно извинилась перед Ленькой за то, что взяла его фамилию и отчество — а перед Антоновой не стала, Наташек слишком много и в Москве, и в нашей редакции.

— В сейфе Андрея Дмитриевича обнаружились кое-какие бумаги, касающиеся вас…

Это очень деликатный разговор, не телефонный, и я…

Я заранее придумала эту версию. Решив, что единственный способ ее заинтересовать и заставить впустить меня в квартиру — это представиться сотрудницей банка. С намеком на то, что ей, возможно, может кое-что перепасть.

Потому что я не сомневалась, что она хоть немного, но корыстна — наверное, потому, что видела несколько снимков покойного, ну никак не походившего на плейбоя, который способен вскружить голову.

Наверное, это было нехорошо — напоминать ей о случившемся. Особенно в том случае, если она действительно непричастна к его смерти и переживает сейчас. И давать ей ложную надежду на получение денег тоже было нехорошо. Но журналист не должен задумываться над такими вопросами — а к тому же я не для собственного блага старалась, а для Улитина. Потому что я все равно за статью получу копейки и никаких изменений в моей карьере в связи с написанием данного материала не предвидится — а вот покойный заслуживает максимально объективного рассказа о нем. И того, чтобы виновник его смерти был обозначен хотя бы намеком.

За дверью молчали — обдумывали, видно, мои слова, не торопясь мне открывать. Возможно, рассматривая меня в глазок — для которого я изобразила на лице открытость и дружелюбие. С оттенком туповатости — дабы она не заподозрила, что я пришла сюда с какой-нибудь подлой целью типа оттяпывания у нее квартиры.

Все могло быть и хуже — она могла звонить сейчас кому-нибудь из «Бетта-банка», чтобы уточнить, есть ли у них такая сотрудница. Да, я специально выбрала для визита субботу — но ведь она должна была близко знать кого-то оттуда. Просто обязана была знать — хотя бы улитинскую секретаршу или какого-нибудь его помощника. Раз она тусовалась с ним везде, значит, неоднократно бывала и в банке, и на приемах всяких, и, может быть, у кого-то из банковского начальства в гостях — и она вполне могла сейчас набирать чей-нибудь домашний номер.

Но я не случайно намекнула ей на щекотливость вопроса — надеясь, что намек отобьет, у нее желание меня проверять. И теперь ждала, оправдаются ли мои расчеты.

Пауза затянулась —.но я продолжала улыбаться, ничем не показывая, что мне не нравится такой прием, демонстрируя, что я не сомневаюсь в том, что мне откроют. Думая, что говорить мне, наверное, больше ничего не надо — глупо нести ахинею через дверь, не видя ее лица, тем более что главное уже сказано. С глубоким удовлетворением слыша, как медленно поворачиваются замки — один, другой, потом третий.

Она стояла передо мной, загораживая проход, глядя на меня изучающе, — высокая худая темноволосая девица с модным таким лицом, единственная характеристика которого заключалась в том, что на нем почти не было косметики.

Она, на мой взгляд, такая типичная была модель — пусть и не сделавшая карьеру на подиуме, зато — судя по наличию собственной квартиры в престижном районе и, несомненно, других благ — преуспевшая на ином поприще.

Мне не нравился никогда такой тип, называемый современным, — тем более их много развелось таких за последнее время, похожих и лицом, и фигурой, — но я пришла сюда не лесбийским сексом заниматься. И потому добавила в адресованный ей взгляд восхищение — молчаливым комплиментом заявляя, что, конечно же, выбор Андрея Дмитриевича Улитина мог пасть только на нее.

— Проходите. — Она посторонилась наконец, как-то очень странно посторонилась, словно у нее было что-то с ногой, по-инвалидному как-то. И точно так же сделала потом шаг веред, запирая за мной дверь, не выпуская меня из поля зрения.

— Как у вас красиво! — воскликнула я, оглядываясь, ожидая, пока она предложит мне пройти, не собираясь разговаривать с ней в коридоре. — Просто фантастическая красота! У вас такой прекрасный вкус!

Тут не было ничего такого умопомрачительного, в этом огромном просторном холле, — ну зеркало гигантское во всю стену, ну паркет дорогой, ну шелковые обои, на мой взгляд, больше все же подходящие для комнаты и слишком аляповатые, ну кожаный пуф и прилепившиеся к одной из стен деревянные полки с расставленными на них безделушками, все стандартно, в общем, — но мне надо было что-то сказать. Каким-то образом попробовать завоевать ее расположение лично к себе, а не только к тому делу, по которому я пришла якобы. Но в ее лице ничего не изменилось, когда я перевела на нее округлившиеся от деланного восторга глаза.

— Пальто вон туда повесьте. — Она кивнула на причудливую вешалку, и я сняла пальто, специально продемонстрировав ей узнаваемую тем, кто разбирается в одежде, серебряную подкладку, а заодно и бирку «Джанфранко Фер-ре». На пальто не было написано, что оно куплено на распродаже — хотя и так я отдала кучу денег, — и как дорогая вещь оно должно было подтвердить мой высокий социальный статус. — И ботинки снимите…

Я ненавижу снимать обувь в чужом доме — может, потому, что не люблю ходить по гостям, предпочитая встречаться с нужными людьми на нейтральной территории, держа дистанцию, — но тон был почти командным. Хотя я практически тут же поймала на себе ее неуверенный взгляд — словно она спросила себя, хорошо ли так резко обращаться с той, что, возможно, принесла очень приятную весть. И тут же махнула рукой, показывая, что приказ отменяется. А потом кивком головы показала, куда идти — почему-то пропуская меня вперед, словно не желая поворачиваться ко мне спиной.

Комната была огромной — я даже не сразу сообразила, что это не комната вовсе, а вся квартира, превращенная в одну гигантскую студию с высоченным потолком. Можно сказать, двухуровневую студию, потому что в ней возвышение было, сантиметров так на семьдесят, на котором огромная кровать стояла и еще что-то, я не разглядела, колонна загораживала обзор. То ли. так строителями было задумано, то ли уже позже тут снесли все стены, расширив квартиру максимально — отгородив немного кухню и ванную с туале' том невысокими короткими стенками из ярко-красного кирпича. И получилось очень даже здорово — я оценила. Сразу прикинув, что было-бы, если б снести перегородки между комнатами в моей квартире, — но спохватившись, что я здесь не для обмена дизайнерским опытом.