Нексус - Миллер Генри Валентайн. Страница 37

— Вот именно, — услышал я голос Осецкого. — Именно шампанское.

— Может, тогда немного икры? — шепнула та гурия, что сидела слева от него.

— Конечно! И икры тоже!

Словно по мановению волшебной палочки, перед нами выросла девушка, продающая сигареты. Хотя у меня в кармане оставалось еще несколько сигарет, а Осецкий курил только сигары, мы все же взяли три пачки сигарет с золотым обрезом, решив, что золото хорошо гармонирует со звездами и небесными звуками невидимых арф. Один Бог знает, где скрывались эти арфы, так здесь было сумрачно, томно, стильно и утонченно.

Не успел я толком пригубить шампанское, как услышал голос гурий, хором вопрошавших: «Не хотите потанцевать?»

Мы с Осецким послушно, как дрессированные тюлени, встали из-за стола. Конечно, хотим, а то как же? Ни один из нас не знал, с какой ноги начинать. Пол был такой скользкий, что казалось, будто танцуешь на роликах. Девушки танцевали медленно, очень медленно, плотно прижимаясь к нам теплыми увлажненными телами, сотканными поистине из пыльцы и звездной пыли, их руки и ноги обвивали нас, как экзотические лианы. А какой аромат источала их атласная кожа! Они не танцевали, они умирали в наших объятиях.

Вернувшись к столу, мы выпили еще по бокалу отменного пузырящегося шампанского. Гурии вежливо поинтересовались: давно ли мы в городе? Что продаем? А потом спросили, не хотим ли мы чего-нибудь съесть?

Тут же как из-под земли возник официант (не пришлось щелкать пальцами, подзывать кивком и делать прочие телодвижения — они, похоже, здесь работали на телепатии). Он дал каждому в руки по огромному меню и почтительно отступил. Гурии тоже получили меню и теперь его изучали. Они явно проголодались. Из любезности девицы заказали нам то же, что и себе.

Эти нежные создания знали толк в еде. Потребовали одни деликатесы. Устрицы, омары, икра, сыры, английское печенье, воздушные булочки — изысканный набор.

На лице Осецкого застыло странное выражение. Оно стало еще более странным после того, как официант принес новую бутылку шампанского (опять телепатия?), которая оказалась еще сладостнее первой.

— Не надо ли еще чего? — осведомился голос из-за спины. Учтивый, вежливый голос — такой отрабатывается с колыбели.

Никто не ответил. Рты у всех были набиты. Голос тактично смолк, скрывшись, похоже, в пространстве, которое пифагорейцы именовали неведомой далью.

Во время нашего пиршества одна из девиц попросила ее извинить. Сейчас ей выступать. Она вышла на середину зала и встала в оранжевом луче света. А затем начался этот акробатический этюд. Как она умудрялась складываться втрое с животом, набитым икрой, омарами, шампанским, — осталось для меня загадкой. Она изображала удава, пожирающего самого себя.

Пока продолжался номер, та из девиц, что осталась за столом, забросала нас вопросами. Делала она это все тем же нежным, тихим, медоточивым голосом, но каждый новый вопрос был конкретнее и прямее предыдущего. Она хотела понять, насколько мы обеспечены. Чем зарабатываем на жизнь? Наша одежда разжигала в ней жгучий интерес. Что-то здесь не увязывалось, и это возбуждало ее любопытство. И почему мы пребываем в блаженной эйфории, не желая опускаться до обычных, вполне земных разговоров и дел? А Осецкий, его уклончивая ухмылочка и беспечные, бесцеремонные замечания только подливали масла в огонь.

Я сделал вид, что полностью поглощен номером «человек-змея». Пусть Осецкий один играет в «угадайку».

Представление тем временем достигло апогея — исполнительнице предстояло изобразить оргазм. Конечно, только намеком, вполне изысканно. Я держал в одной руке бокал с шампанским, в другой — бутерброд с икрой. Все прошло без сучка, без задоринки, даже оргазм на полу. Мерцание звезд, синие сумерки, соответствующая музыка, бесшумное скольжение официантов, сверкание белоснежных скатертей. И вот номер закончен. Вежливые аплодисменты, в ответ еще один поклон, и исполнительница возвращается к праздничному столу. И вновь шампанское, вновь икра, вновь куриные ножки. Вот бы проводить так все дни! На лбу у меня выступил пот. Мучительно захотелось ослабить галстук. («Нельзя», — пропищал внутренний голос.)

Женщина-змея поднялась из-за стола.

— Извините, — проговорила она. — Я скоро вернусь.

Конечно же, мы ее извинили. После такого номера надо посетить туалет, попудрить носик, немного освежиться. Еда подождет. (Мы же не голодные волки, в конце концов.) И шампанское тоже. И мы.

Вновь послышалась музыка, она неслась откуда-то из синевы ночи — нежный, тихий, призрачный любовный зов. Словно рождалась где-то в половых железах. Я слегка привстал и склонился в полупоклоне. Но, к моему удивлению, оставшаяся за столом одинокая гурия не отозвалась на мой призыв. Сказала, нет настроения. Тогда Осецкий решил испробовать свои чары. Тот же ответ. Даже еще более лаконичный. К еде она тоже утратила интерес. И погрузилась в тяжелое молчание.

Мы же с Осецким продолжали есть и пить. Официант уже не подходил к нам. И ведерки с шампанским не возникали больше как по волшебству. Столики вокруг нас постепенно пустели. Музыка смолкла.

Наша молчаливая сотрапезница вдруг резко встала и поспешно удалилась, даже не извинившись.

— Сейчас принесут счет, — заметил Осецкий как бы про себя.

— И что? — спросил я. — У тебя хватит денег?

— Трудно сказать, — ответил он, улыбаясь сквозь зубы.

Словно услышав его слова, у нашего стола вырос официант в полной униформе со счетом в руке. Осецкий взял счет, долго в него вглядывался, несколько раз вслух пересчитывал, а затем заявил официанту, что хотел бы поговорить с управляющим.

— Идите за мной, — с невозмутимым видом проговорил официант.

— Я скоро вернусь, — сказал Осецкий, помахивая счетом, словно важным донесением с фронта.

Скоро или через час — какое это имеет значение? Я соучастник преступления. Выхода нет. Игра окончена.

Я пытался подсчитать, на сколько нас могли выставить. Но как бы то ни было, ясно одно: этой суммы у Осецкого нет. Я сидел за столом, как трусливый мышонок, ожидая с минуты на минуту, что мышеловка захлопнется. Мне захотелось пить. Я потянулся за шампанским, но тут как назло подошел еще один официант и стал убирать со стола. Первым делом он прихватил бутылку. Затем убрал остатки еды. До последней крошки. В конце концов унес и скатерть.

На секунду я подумал, что сейчас из-под меня выдернут стул или, на худой конец, всучат метлу и прикажут убирать.

Единственное, что еще было доступно, это туалет. Неплохая мысль, подумал я. Возможно, по пути встречу Осецкого.

Туалет я обнаружил в конце коридора, за лифтом. Звезды уже погасли. И синего неба надо мной больше не было. Все возвращалось на круги своя — к обычной повседневной жизни. Выходя из туалета, я обратил внимание на четырех или пятерых парней, теснившихся в углу. Они выглядели насмерть перепуганными. Над ними возвышался громила в униформе. Вид у него был устрашающий.

Осецкого нигде не было видно.

Я снова сел за наш столик. Мучительно хотелось пить. Меня устроил бы стакан простой воды из-под крана, но я не осмеливался и рта раскрыть. Ночная синева понемногу рассеивалась. Теперь я лучше различал предметы. Конец красивому празднику.

«Что он там делает? — спрашивал я себя. — Надеется заговорить их до смерти? Может, тогда его отпустят?»

При мысли, что нам придется присоединиться к тем несчастным, которых стерегло чудовище в униформе, у меня мурашки по спине забегали.

Осецкий отсутствовал добрых полчаса. А когда вернулся, ничто в его облике не говорило, что он подвергся суровому обращению. Он даже лукаво улыбался и тихо посмеивался.

— Пойдем, — сказал он. — Все улажено.

Я быстро вскочил на ноги.

— Сколько? — спросил я на пути к гардеробу.

— Догадайся!

— Не могу.

— Почти сотня, — ответил он.

— Не может быть!

— Подожди, — сказал Осецкий. — Давай сначала выберемся отсюда.

Сейчас, на рассвете, это заведение напоминало фабрику по изготовлению гробов. По углам скользили привидения. Думаю, при солнечном свете оно выглядело еще хуже. Я вспомнил сгрудившихся в углу парией. Как-то они будут выглядеть после наказания?