Сватовство по ошибке - Миллер Надин. Страница 6

– Есть ручная тележка садовника. – Мадлен вздрогнула, словно мысль о том, чтобы перевозить тело деда столь неподобающим способом, приводила ее в ужас. – Я не прошу вас рисковать своей безопасностью, мсье. Церковь совсем недалеко, я без труда довезу тележку сама. Я прошу вас лишь помочь мне перенести его тело в сад. Обещаю вам: как только я удостоверюсь, что мой дед покоится с миром, я сразу же отправлюсь с вами в Англию к моему отцу. – Голос ее дрогнул. – Во Франции мне больше нечего делать.

Тристан заскрежетал зубами. Он не мог не восхищаться в душе преданностью этой девушки своему деду… и ее удивительной смелостью. Более того, он даже понимал ее и вполне искренне сочувствовал ее горю, но понимать и действовать – разные вещи. Он не собирался рисковать ни ее жизнью, ни своей собственной ради такого пустяка, как погребальный обряд. И ничто на свете не заставит его передумать! Да, ничто… кроме ее слез! Тысяча чертей! Не успел он и слова сказать, как ее печальные глаза цвета янтаря наполнились слезами. Крупная капля скатилась по бледной щеке и упала на грудь, обтянутую темно-серой тканью траурного платья. При виде плачущей женщины Тристан всегда становился дурак дураком, а видеть слезы Мадлен Харкур почему-то было для него особенно нестерпимо. За первой слезинкой скатилась вторая, и Тристан почувствовал, как вся его решимость рассыпается на части, как стена беззащитной крепости под ударами вражеских таранов.

Он потратил еще несколько минут на тщетные попытки убедить девушку взять с собой в церковь вещи, которые понадобятся ей в путешествии до Англии. Но Мадлен отказалась. – Сначала сделаем одно дело, потом – другое, – упрямо заявила она. – Я начну собирать вещи, как только выполню свой долг по отношению к дедушке.

У Тристана осталось два варианта на выбор: согласиться на ее условия или силой приволочь ее в Кале. Вздохнув, он прошел с девушкой в спальню покойного, перенес завернутое в саван тело старого графа в сад, погрузил его на тележку и покатил через боковую калитку в ограде сада на улицу, обсаженную двумя рядами деревьев.

Чуть поодаль, у главных ворот сада, собралась группа мужчин точно в такой же потрепанной солдатской форме, какая уже не раз попадалась на глаза Тристану в других районах города. Увидев, что к ним приближается странная похоронная процессия, солдаты умолкли, но Тристан чувствовал, что подспудно в них закипает злоба. Такие сборища он видел и в Париже. Он научился безошибочно чувствовать толпу, готовую в любую секунду обезуметь.

Мадлен Харкур шла впереди и, похоже, не осознавала, какая ей грозит опасность. Фонарь, который она несла в вытянутой руке, светил довольно ярко, но лицо девушки было скрыто под капюшоном серого шерстяного плаща.

С криком "Да здравствует император!" дорогу ей преградил какой-то молодой солдат, один рукав которого был пуст и приколот к плечу. Даже не замедлив шага, Мадлен откинула капюшон на плечи и взглянула солдату прямо в глаза. Тот отшатнулся, выругавшись сквозь зубы, и Тристан облегченно перевел дыхание.

Бледный свет луны, близящейся к полнолунию, пробивался сквозь голые ветви деревьев, придавая пышным темным волосам и изящному серому одеянию Мадлен Харкур почти неземную красоту. Высоко подняв голову и глядя прямо перед собой, девушка казалась в тот миг воплощением Жанны д'Арк, ведущей войска на битву. Угрюмая толпа расступалась перед ней, как по волшебству. Кое-кто из солдат даже суеверно перекрестился.

Тристан повернул вслед за ней за угол ограды, толкая перед собой тележку на скрипучих деревянных колесах, и оказался на узкой, мощенной булыжником улице – к счастью, безлюдной. Пока что удача была на их стороне, но благодарить судьбу было рано. Издали доносились крики и звуки выстрелов, а красноватое зарево на ночном небе недвусмысленно говорило о том, что кое-какие дома в городе уже подожгли.

– Теперь уже совсем недалеко, мсье, – произнесла Мадлен Харкур. – Смотрите, вон там уже видна колокольня.

Тристан что-то неразборчиво проворчал. Крепче сжав ручки тележки, он сосредоточился на том, чтобы не упустить из виду колеблющийся свет фонаря.

Внезапно краем глаза он заметил, как от ограды отделилась темная тень. Нервы его сжались в напряженный комок. Тристан быстро опустил взгляд, чтобы удостовериться, что пистолет по-прежнему надежно заткнут за пояс, а затем, обернувшись через плечо, увидел прямо у себя за спиной коротышку с прилизанными черными волосами и лицом, похожим на мордочку встревоженного хорька.

– Дьявол тебя задери! Это ты, Форли? – спросил он, узнав одного из главных агентов союзников, заработавшего кличку "Торговец маслом" за то, что ухитрился проникнуть в окружение Бонапарта на Эльбе, продавая его матери и сестрам оливковое масло. Тристан прежде работал с ним в паре, когда им было поручено проникнуть в министерство полиции Фуше в Париже.

Мадлен Харкур остановилась, как вкопанная, и, развернувшись, впилась в Тристана широко распахнутыми от ужаса глазами.

– Мсье?..

Тристан тоже остановился.

– Все в порядке, мадемуазель. Это мсье Форли… он друг.

– Друг? – Мадлен прищурилась, но, не задавая больше вопросов, отвернулась и двинулась вперед.

Тристан снова покатил тачку следом за ней.

– Что ты делаешь здесь, в Лионе? – негромко осведомился он у коротышки, уже шагавшего рядом с ним.

– Я приехал из Гренобля, чтобы отправить в Париж предостережение королю Людовику и его кабинету. Я должен был сообщить им, что Бонапарт намеревается войти в столицу двадцатого марта, в день рождения своего сына, короля Рима. Но, к сожалению, я опоздал: почта уже в руках бонапартистов, а к утру они захватят и весь город.

Тристан едва слышно пробормотал проклятие. Нелепая ситуация, в которую он угодил, становилась все хуже с каждой минутой.

– Я слышал, что Корсиканец движется очень быстро. Но мне и в голову прийти не могло, что он разовьет такую скорость… и сможет собрать столько сторонников. И что же теперь делать? Ты, должно быть, поедешь на север, в Руан?

– Ну уж нет, милорд. Увольте. Только не я. Климат во Франции нынче какой-то нездоровый. Я собирался вернуться к своим родителям в Тоскану, но, когда увидел, как ты въезжаешь в город, изменил свои планы и последовал за тобой. Мне было чертовски любопытно узнать, какие тайные дела привели знаменитого Британского Лиса в Лион в такое смутное время.

Взгляд Форли упал на тележку.

– Будет ли мне позволено спросить, что заставило тебя настолько утратить бдительность, чтобы возить за собой по улицам следы твоей политической деятельности?

– Болван! Это не мои следы. Я всего лишь помогаю этой мадемуазель похоронить ее дедушку.

– Ах, должно быть, это сама изящнейшая мадемуазель Харкур! Мой лионский приятель говорил мне, что она и ее дед – весьма известные фигуры в роялистских кругах. – Черные глаза-бусинки Форли хитро блеснули. – Да, прелестное создание, слов нет. Но все же, друг мой, не боишься ли ты свалять дурака? Когда Корсиканца сослали на Эльбу, власть Фуше изрядно пошатнулась, но сейчас, когда удача вновь повернулась к Бурбонам спиной, этот старый пес может опять взяться за свои штучки. Если кто-нибудь из его миньонов тебя узнает, твои часы сочтены. Я слыхал, что Фуше поклялся пробудить к жизни Мадам Гильотину ради твоих прекрасных глаз… впрочем, и моих тоже.

Тристан нахмурился:

– Я тоже слышал эту угрозу, но пускай он сначала поймает меня. – Взгляд его скользнул по напряженно выпрямленной спине Мадлен Харкур. Что-то в посадке ее головы свидетельствовало о том, что она слышит их разговор. – Тише! – велел Тристан своему собеседнику. – Эта мадемуазель знает меня только в качестве посланника от ее отца, каковым я на данный момент и являюсь. Форли кивнул:

– Калеб Харкур. Чертовски богатый британский купец.

– Ты знаешь Харкура?

– Лично я с ним не встречался, но в свободное время от работы на Каслри я собираю для него кое-какую информацию. – В голосе Форли послышалась горечь. – Могу сказать о нем только одно: он-то свои долги платит. А вот Британская военная служба еще не заплатила мне за все это вонючее дело на Эльбе… и сомневаюсь, что теперь, после того как Корсиканец сбежал, заплатит вообще. Хотя, видит Бог, я достаточно часто предостерегал их, что поставить полковника Нейла Кэмпбелла на охрану Корсиканца – все равно, что поставить мышь охранять льва.