Схема полной занятости - Миллз Магнус. Страница 28

– На вид все очень серьезно, – сказал он, несколько понизив голос. – Как ты думаешь, это список бастующих полноденьщиков?

– Возможно, – ответил я. – С другой стороны, это может быть список небастующих вольногулов.

– Что бы там ни было, разницы никакой, – заметил Джордж. – Мы все в одной лодке.

Он положил себе в чай три ложки сахара и принялся безутешно его помешивать. Я тем временем размышлял, не сходить ли мне к стойке и не взять ли себе завтрак или отложить поход часа на два и назвать его обедом. По правде говоря, аппетита не было вообще, поскольку работу я и не начинал, а потому в конце концов я решил подождать.

Мы допили чай и взяли себе по второму, когда перед столиком забастовочного комитета предстал Брайан Тови. Раньше он сидел в дальнем углу столовой и пылко о чем-то беседовал с группой вольногулов-единомышленников, как вдруг мы увидели: он встает с места и целеустремленно шагает через весь зал. И вот он уже стоит и смотрит сверху вниз на Дерека, Рона и Дэйва.

– Не возражаете, если я поинтересуюсь? – спросил он. – Но кто именно дал вам полномочия проводить эту забастовку?

– Это было решение большинства, – ответил Дерек.

– Стало быть, вы голосовали, так?

– Поднимали руки, да.

– Когда?

– Вчера вечером, когда ваша братия разошлась по домам.

– А кроме того, мы опросили нескольких уважаемых людей, – добавил Дэйв. – Вроде Джона Форда и Лена Уокера. Они оба полностью одобрили эту забастовку.

– Понятно, – сказал Брайан. – И это, стало быть, оправдывает то, что мы тут застряли на весь день, так?

– Конечно, оправдывает, – сказал Дэйв. – Это необходимо для вящего блага всей Схемы.

Чистая убежденность этого ответа, похоже, как-то озадачила Брайана, и он на миг погрузился в молчание. Не иначе, слова подбирал.

Но тут всю столовую окутало еще более общее безмолвие. Одна из створок входных дверей слегка приоткрылась, и в проеме показалась голова. Она принадлежала Рэю Коппину. Мы все посмотрели на него, а он одарил нас изнуренной улыбкой и снова спрятался.

12

Ничего длиннее первого дня забастовки я в жизни не помню. К одиннадцати утра время тянулось так медленно, что во мне поселилось убеждение: стрелки часов остановились вообще. И лишь когда большая перескочила на одну минуту вперед, я осознал, что ошибся.

Потребив каждый по четыре кружки чая, Джордж, Джонатан и я сидели и слушали окружавший нас гомон голосов, занятых нескончаемыми дебатами. Никогда не слышал я столько людей, единодушно соглашавшихся друг с другом, одновременно не соглашаясь со своими коллегами за соседними столиками. Просто чудо, что дело не дошло до потасовки, поскольку в столовой не хватило бы места для двух противостоящих сил. Вместо этого установился прочный нейтралитет, при котором все только ворчали, насколько ограниченна и неразумна позиция противной стороны по сравнению с ними, просвещенными. Что там говорить: я слышал все доводы уже сотни раз и мне вовсе не хотелось выслушивать их опять. Поэтому в конце концов я решил, что с меня хватит, и спустился во двор, оставив Джорджа и Джонатана в очереди на дротики.

Проходя мимо вахты, я заметил, что дверь приоткрыта, а потому слегка толкнул ее и увидел, что под доской с ключами сидит Артур и читает газету.

– А, это ты, – сказал он, подняв голову. – Я закрыт.

– Я знаю, – ответил я. – Но я просто хотел спросить, нельзя ли мне одолжить ключи от моего фургона всего на несколько минут?

– Зачем?

– Ну, я просто думал загнать фургон на мойку. Блеск как бы навести.

– Боюсь, что нельзя, – сказал Артур. – У нас забастовка… Или ты не слыхал?

– Да, но это ж ненадолго. А потом я быстренько их верну.

– Послушай, – сказал он. – Если я выдам тебе ключи, мне придется выдавать их всем, кто придет с каким-нибудь своим капризом. Я же тебе только что сказал: я закрыт. Именно поэтому и окошечко закрыто. Если хочешь помыть фургон, придется тебе взять ведро и тряпку и мыть его вручную.

– А где мне их взять?

– Попробуй уборщиков.

– О, точно. Спасибо, Артур. Простите за беспокойство.

Он хрюкнул и захлопнул за мной дверь. Однако я дошел до чуланчика уборщиков и убедился: там все закрыто и за матовым стеклом никто не шевелится. Тут я понял, что уборщики, скорее всего, тоже бастуют, как и все остальные. Артур, вероятно, меня сюда направил, просто чтобы избавиться. И тем не менее мысль о том, что я должен помыть фургон, прочно въелась мне в голову, поэтому я принялся нарезать круги по всему депо в поисках ведра и тряпки. Когда поиски оказались тщетными, я пересек двор и зашел в механическую мастерскую. Уж они-то, думал я, наверняка подтирают чем-то разлитое масло.

Я вошел через ту дверь, которой мы пользовались последние недели, когда забирали Джорджевы тортики, однако внутри не пахло ни Робом Маршалом, ни кем другим. Там царило молчание. Пройдя чуть дальше, я миновал пустой кабинет Кена Скэнлона и вошел уже в настоящую мастерскую. Окна там не предусмотрены, и вся она освещалась длинными флуоресцентными трубками, свисавшими с потолка на латунных цепочках. В здании никого не было, но резко остановился я не от этого. Передо мной раскинулось зрелище: воздетый на гидравлическую рампу, стоял полуразобранный «УниФур». Его колеса, панели, крыша и кабина сняты, на месте остались только шасси и двигатель да на своих стебельках торчали голые фары. Вокруг были раскиданы детали, а также отвертки, гаечные и разводные ключи. Работу, видимо, бросили, едва началась забастовка. К шасси «крокодилом» была накрепко прицеплена переносная лампа, и она жестко освещала поверженное транспортное средство. От его вида в таком недосостоянии что-то во мне шевельнулось – какая-то странная печаль, будто сейчас я потеряю нечто драгоценное навсегда. Несколько мгновений я постоял, впитывая глазами эту душераздирающую картину. А потом вышел из мастерской и вернулся на солнышко.

День был теплый, и многие уже вышли из столовой во двор. Они разминали ноги, прогуливаясь группками по двое и трое. Я так и не нашел ведро и тряпку, а возросшее количество персонала вынудило меня думать, что от мысли вымыть фургон придется отказаться вообще. В конце концов, работа посреди таких разногласий не принесет мне ничего хорошего, особенно если учесть важность событий, разворачивающихся вокруг. Тот факт, что я не отношусь ни к вольногулам, ни к полноденыцикам, здесь иррелевантен. Это первая забастовка во всей истории Схемы, и я осознал, что лучше просто плыть по течению, нравится мне это или нет.

А экстремисты, как я вскоре выяснил, придерживались совершенно другого мнения. Я предполагал, что они будут полностью поддерживать акции полноденыциков, и потому сильно удивился, услышав, что их фракция захватила и оккупировала игровую комнату. Целью своей они выдвинули, однако, не играть ни в дротики, ни в карты, ни в снукер, а протестовать против забастовки вообще. Новость мне сообщил Дэйв Уэлан.

– Забаррикадировались внутри, – сказал он. – Дрянские обломщики. Теперь нам вообще нечем заняться.

Судя по всему, оккупацией руководил Ричард Харпер, чьи последователи верили, будто национальное общественное мнение обратится против нас. Более того, они убежденно возражали против того, что люди наслаждаются праздными развлечениями в такое критическое время. Забастовочный Комитет попросил Билла сделать попытку и урезонить брата, но пока все усилия оставались тщетны.

Ранние вольногулы тем временем высказывали свое отношение к забастовке как-то очень двусмысленно. По самой природе своей они, разумеется, склонялись к тому, чтобы радоваться возможности побездельничать несколько часов, поскольку целыми днями и так именно этим занимались. Хотя для водителя проводить время в каком-нибудь укромном тупичке в нескольких милях от депо – это одно. И совершенно другое – весь день торчать на территории депо. Поэтому едва пробило и миновало три часа, вольногулам начало становиться все больше и больше не по себе. Обычно в это время они уже строили планы, как бы подловить какого-нибудь ничего не подозревающего начальника в надежде получить на путевку заветную подпись. Сегодня же, напротив, другого выхода у них не оставалось – только ждать половины пятого.