У меня девять жизней - Мирер Александр Исаакович. Страница 10

Солнце давало благо, и Солнце приносило беды, но за тысячу лет Наблюдающие небо не заметили, чтобы лучи от неподвижных звезд влияли на Равновесие.

Звезды безопасны. Поэтому звезды не следует наблюдать — это бесполезно для Равновесия. Поэтому звезды нельзя изучать — бесполезное вредно для Равновесия! Наблюдающие небо должны изучать Солнце. Только Солнце, во имя великого Равновесия! Так считали Нараны. И в этом Ахука усомнился уже шесть месяцев назад, под бледным небом и под буранами полуночных гор.

…Он поежился, вспомнив о буранах. Как трудно было на морозе затягивать чехлами инструменты, — любой Кузнец сказал бы, что в этих инструментах слишком много меди и серебра, что инструменты еретические…

Ахука, Наблюдающий небо, лежал в развилке древесного ствола над перекрестием трех дорог, ведущих к лечилищу. Он ждал своих друзей, Наблюдающих небо, чтобы отвезти пришельцев к Старым Кузнецам — если пришельцы согласятся. Великие дела замыслил Ахука… Но Земля уже отвернулась от Солнца, а друзья не шли. Привычным взглядом он отыскал яркую звезду. Сейчас она снова стала обычной яркой звездой, но дело было сделано. Равновесие погибало, сраженное ее светом. Погибало! Равновесие — это дети в воспиталищах, и не больше трех детей на одного Воспитателя. Это Врачи — один на восемь человек. Услужающие животные, животные-строители, птицы, гонии, боевые обезьяны, быстроходные слоны и лошади. И Нараны…

Утешься и успокойся, Ахука. Твои дети еще не увидят гибели Равновесия.

— Не все ли мне равно? — спросил Ахука самого себя. — Мои дети? Я их не видел. Они растут в воспиталищах.

Теперь он сомневался во всем. Так ли необходимо, чтобы все дети росли вдалеке от родительских глаз? Пятью месяцами раньше он считал такой порядок разумным и неизбежным. Воспитатели должны воспитывать, а Наблюдающие небо — смотреть в трубы, изготовленные Кузнецами, и облучать нардиков, выращенных Хранителями Памяти, и общаться по гониям, и есть плоды, и пользоваться дюжинами дюжин благ, даваемых Управляющими Равновесия. Каждому человеку — свое дело. Тогда почему твой голубой жук, Ахука, постукивает по поясу Охотника?

Равновесие рушилось.

По совету Нараны Ахука стал Охотником.

Он усмехнулся, лежа на гладком толстом суку. В недобрый час Нарана послала его к Охотнику Джаванару. Теперь он умеет подстерегать и хитрить, обучать собак и боевых обезьян. Он повел глазами к большому ручью, журчащему перед крайним домом лечилища. Над водой притаился Тан, его гордость — боевая обезьяна, приученная к услужению. Три собаки лежат веером в траве перед домом Раф-фаи. Ждут. А пришельцы ничего не знают, и он забыл дать им бахуша, но там — Врач Нанои, она позаботится о пришельцах. Кудрявая Нанои, она стала Врачом при Охотниках сразу после воспиталища. Она выбрала рыжебородого пришельца Колия, и это хорошо. Да, пришельцы… Другой мир! В одном их летучем доме больше железа, чем все Кузнецы перерабатывают за год…. воплощенная ересь, бессмыслица, имеющая для пришельцев глубокий смысл.

Он чувствовал радость при мысли, что первым оценил пришельцев по достоинству. Они — Большеголовые, хотя каждый знает, что Живые науки развили человеческий мозг, а железо и прочие рукоделья уничтожительно влияют на Живые науки.

Но, может быть, палочки из меди и железа, хранящиеся в железной игрушке Адвесты, — семена? И пришельцы в своих мертвых рукодельных Науках добились такого совершенства, что сеют железо семенами? Это меняет дело. Это изменило бы дело, если бы было возможно, поправился Ахука, зная, что это невозможно. Солнце не даст прохлады, железо не даст побега.

Железо не дает побегов, не выращивает пищи… И, может быть, он совершает губительную ошибку, пытаясь повернуть Равновесие.

Научившись сомнению, он стал сомневаться и в себе.

Врачи говорят: «Носящий в себе Раздвоение должен оставаться цельным, как плод». Сейчас Ахука мучительно ощутил Раздвоение и поспешил достать припасенный бахуш-ора. Мозг Ахуки яростно спорил сам с собою: «Он действует для блага Равновесия!» — кричал Ахука-Охотник. «Хитроумный, так же полагает и Нарана, якобы действуя для блага Равновесия!» — насмешливо отвечал Ахука-мыслитель.

Он сжал зубы, терпел. Наконец подействовал бахуш-ора.

Он снова Охотник. Он лежит на дынном дереве, следит за тремя дорогами и слушает дыхание гепарда. Зеленоватый свет проникает сквозь листья домов, светится желтым трава на дорогах, прохожие скользят по полосам света, беспечно улыбаются друг другу. Так он прождал еще часть дюжинной и понял, что далее ждать бессмысленно — его друзья не придут, и пришельцы не останутся в Равновесии. «Этого тебе не удалось предвидеть, о хитроумный. Слуги Великой сумели задержать твоих друзей», — подумал Ахука и спустился на дорогу. Луна, желтая как дыня, висела над деревьями. Ствол большой гонии — на холме Памяти — рассекал пополам лунный диск…

— Ахука, сын мой, — сказали за его спиной.

Он обернулся и увидел мудрые, воспаленные глаза старого Хранителя Памяти и улыбку, застывшую на его лице.

— Оставь пришельцев. Уходи, сын мой.

— Учитель, а ты с трудом говоришь на раджана, — сказал Ахука. — Ты отвык говорить с людьми… Значит, такова воля Нараны?

— Таков совет Нараны — оставь пришельцев.

— Нет, — сказал Ахука.

Тогда его схватили сзади, связали, поставили у дерева — он онемел от удивления и не пытался сопротивляться. Потом прохрипел:

— Поднявшему руку на Большеголового — изгнание!

Он видел, как несколько стрел вонзились в грудь Тана, бросившегося на слуг Памяти. Голос Хранителя проговорил:

— Сын мой, не ставь науки превыше Равновесия. Забудь о пришельцах. Их посадят на птиц, и они уйдут. Потом тебя отпустят.

Дрогнула земля. За деревьями, по дороге к лечилищу, шли гигантские нардики — ростом с крии, гигантскую обезьяну. Ахука перестал вырываться из лиан, опутавших его тело. Таких гигантов он никогда не видел. И никто в Равновесии не видел. Быстро распорядилась Великая Память… Бесстрашная, мудрая, великая… Крепко же она испугалась трех жалких пришельцев в Железной дыне…

— Приходи ко мне завтра, Ахука, — сказал старец. — Нарана ценит, что первое предупреждение о Звезде передал ты. Сын мой, не говори с людьми об этом деле, остерегись. Нарана не остановится ни перед чем для спасения Равновесия…

8

— Нанои! — звали от входа.

Девушка оттолкнула Кольку и длинным прыжком, как кошка, метнулась на голос.

— Прыжочки, — выдохнул Бурмистров. — Почему мы «Головастые», она спрашивала.

— И еще: «Почему мы не крии или не Пожиратели крыс». Одурела совсем!

— А если для них Нарана — нечто само собой разумеющееся, как письменность для нас? Эти Нараны…

— Да, в них что-то есть, — усмехнулся Колька. — Море обаяния! Постой-ка… — За дверью говорили. Он узнал басистый голос Брахака.

— …Опасно. Я не хочу брать сторону тех или других. Разбуди Раф-фаи, заставь подняться… Повтори утреннее лечение…

— Управляющий, ты боишься?

— Смири свой нрав. Приготовь раненого в дорогу. Теплой полуночи…

Именно в эту секунду Кольку и прихватило ощущение: влип. Бессмысленное такое, но безошибочное. Во что-то он ввязался или ввяжется, и будет ему очень нехорошо… Где же этот Ахука, интеллигент чертов? «Приготовь раненого в дорогу…» Хорошо, если к баросфере, а может, и еще кой-куда.

Он бы меньше беспокоился, разгуливай вокруг вооруженная охрана или толпы любопытных, пускай враждебные. Было не то что страшно, а чудно, как во сне. Плохого с тобой не делают, сам куда-то лезешь, и есть одна надежда

— проснуться…

Нанои вернулась, смотрит. Он кивнул ей, Володе сказал:

— Ты, значит, посиди, а мы потолкуем.

Подошел, присел на лежанку с нардиками.

— Мин, я слышал голос Брахака. Он говорил об опасности? Она смотрела на него, зажав руки между коленями.

— Опасно… сопротивляться тем… кто придет за вами… — мысленно переводил он ее слова, — чтобы отвести вас… к Железной дыне.