Масть пиковая - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович. Страница 53
От выпитого, от суеты напряженного дня его клонило ко сну, лишь четкая работа мозга не давала ему возможности задремать, он искал повод, причину, чтобы небрежно взять папку и успокоиться наконец. Что знал о нем хан Акмаль, кто у кого в большей зависимости оказался?
– Гости появились, – предупредил вдруг равнодушно Джалил.
Прокурор открыл глаза и увидел, как навстречу с большой скоростью неслись две белые «Волги». Сенатору показалось, что они сами едут медленно, и потому сказал:
– Пожалуйста, прибавь скорость, и дорога, и видимость позволяют, чтобы у них вдруг не возникло желания остановить нас.
Шофер тут же дал газу, и стрелка спидометра сразу метнулась за отметку «120», люди хана, видимо, приказы не обсуждали ни при каких обстоятельствах. Когда до встречных машин осталось метров двести, Сухроб Ахмедович пригнулся, и через мгновение белые «Волги», с форсированными двигателями, при матовых стеклах, скрывающих тех, кто находится в салоне, со свистом пронеслись рядом. Джалил и сидевший за рулем первой машины Ибрагим, приветствуя друг друга, одновременно нажали на клаксоны, и два звука слились в один, высокий и резкий.
– Проскочили, – сразу сказал водитель, потому что машина ныряла в низину, а гости остались за бугром. – А Ибрагим несется как сумасшедший, куда спешит? – почему-то вдруг сказал Джалил.
При упоминании имени Ибрагима у Сенатора опять заныл бок, и он невольно потянулся к ушибленному сапогом месту. «Сволочь, сгною в тюрьме, как только появится возможность», – зло подумал прокурор, обиды он мало кому прощал. Не пришел даже извиниться, и хан хорош, должен был притащить его на аркане с петлей на шее, а то, ишь, расстроился, чуть не плачет, все у него валится из рук, распалял себя Акрамходжаев. Он рисовал в воображении одну расправу за другой над золотозубым человеком в шевровых сапогах, что даже упустил из виду досье, в которое так хотелось заглянуть, а тем временем подъехали к окраине Аксая, к тому шлагбауму, где засекли его появление на геликоптере. Машина вдруг остановилась, хотя все тот же полуденный постовой в мятой киргизской шляпе не требовал этого, не перегораживал дорогу полосатой железной трубой. Джалил, обернувшись, сказал:
– Я на секунду, отмечусь в журнале, у нас порядок такой. Строго когда уехал, когда приехал, учет… – И выскочил из машины.
Сенатор невольно потянулся к досье, достал, даже раскрыл папку, но в последний момент вернул на место, но так, чтобы оно при тряске вывалилось само. Только он успел это сделать, как вернулся водитель, и они снова тронулись в путь, Сухроб Ахмедович по-прежнему лежал с закрытыми глазами, откинув голову на мягкие подушки, и вроде ни к чему не проявлял интереса.
Неожиданно ярость на Ибрагима, пинавшего его вчера сапогами, перешла на самого Сенатора, случались и у него вспышки беспричинной злобы. Он уже забыл и о пяти миллионах, лежавших в багажнике, и об атташе-кейсе, набитом фотокопиями документов на влиятельнейших людей республики, забыл о прослушивающей аппаратуре, подаренной ему, не вспомнил и о том, что хан сохранил ему жизнь, а в том, что его могли живьем зажарить в тандыре, не было и доли шутки, он-то знал, с кем имеет дело.
«Ишь, мулла, наставник нашелся, учить меня решил, как дестабилизировать обстановку в республике, – распалялся он все больше и больше, – конечно, хлопок у народа в печенках сидит, и не только коренного, хотя он более всего и страдает, убирают его по осени одни горожане, а они на девяносто процентов русскоязычное население, им тоже от монокультуры жизнь не сахар, с августа по декабрь сплошь каторга, никакие законы, кроме хлопковых, не действуют! План! План любой ценой!»
Да разве в этой стране мало обиженных, недовольных, кроме хлопка? Куда ни ткни, везде беда. Только за последние тридцать лет, считай, еще с хрущевских времен через тюрьмы пропущены почти двадцать пять миллионов людей, и, наверное, такое же количество откупилось или избежало возмездия по многим другим причинам, в том числе абсолютной беспомощности, беззубости, некомпетентности органов. Вот какой страшный, криминогенный слой в стране проживает, давно не верящий ни в бога, ни в царя, а тем более в светлое будущее, которое мы ежегодно отодвигаем все дальше и дальше. Их так много, что у них давно сложилась своя этика, мораль, законы, свой язык, культура, наконец, пусть в этих общечеловеческих понятиях все перевернуто с ног на голову, но они есть, и такой жизнью живет, плодит и воспитывает детей каждый седьмой или восьмой в стране человек. А мы делаем вид, что этого нет и быть не может, утверждаем, что все живут по моральному кодексу строителя коммунизма. А ведь эта среда требует немедленного изучения, ее влияние на общество опаснее СПИДа.
Вот такой слой только и ждет сигнала что-либо покрушить, свергнуть любую власть, ибо в ней они видят только зло и причину своих неудач, им все равно, до какому поводу выйти на площадь. Вот куда следует подносить горящую спичку, хан Акмаль, там давно уже все полито бензином. Тем более, работая в органах, он знает, что некому бороться с этим злом, профессионалов можно по пальцам пересчитать, партийный аппарат и тут насадил никчемную номенклатуру, которую за профнепригодность, развал работы гнали отовсюду, и остались последние прибежища для самых безнадежных коммунистов – правовые органы да многострадальная культура.
С обиды на Ибрагима прокурор невольно перешел на анализ своей поездки в Аксай. Тут очевидны и плюсы и минусы. Конечно, он уезжал не с пустыми руками, взял, кажется, все, на что рассчитывал, но удовлетворения в душе не было. Во-первых, оттого, что поездка стала известна Шубарину и хочешь не хочешь придется отчасти вводить того в курс дела. Артура Александровича не обманешь, да и не следовало. Наживешь такого врага, что лишишься жизни, уж он-то знает о его деяниях куда больше, чем хан Акмаль, заведший на него досье.
А еще этот неожиданный визит Тулкуна Назаровича следом – зачем он приехал, пронюхал его планы, хочет отсечь его от финансов? И не войдет ли хан Акмаль за его спиной в тесный контакт со старым аппаратным лисом? Вот уж от кого до поры до времени ему хотелось бы таить свои секреты. Выходит, еще ни к чему не приступил, а уже обложили со всех сторон и Японец, и Тулкун Назарович, да и сам хан Акмаль не собирается отстраняться от дел, не намерен подаваться ни в какую эмиграцию, ни внутреннюю, ни внешнюю. В планах прокурора еще позавчера никого из этих людей не было, и прежде всего аксайского Креза. Вот он-то больше всего и путал ему карты. Вроде все верно рассчитал – заберет его деньги, его архив, а самого отправит на чужбину, в изгнание, где его, оказывается, давно ждет своя Пенелопа. А у того нашлись аргументы, верит, что при всей своей практичности, коварстве ума такие люди, как он, – неподсудны! Гипноз какой-то.
Тут прокурор дал промашку, следовало на манер хана отчаянно блефовать, ведь он знал, что готовятся документы о посмертном лишении всех званий и наград и самого Шурика, главной опоры аргументов хана Акмаля. А вслед за этим наверняка отменят и названия улиц, площадей, городов, столь поспешно нареченных верными соратниками, как теперь выясняется, в чистой заботе о своей шкуре, а стало быть, почетное место у помпезного музея Ленина окажется не по заслугам, грядет перезахоронение. Но на этот счет верными сведениями он не располагал, честно говоря, не придавал им особого значения, а выходит, Шурик и мертвый держит в руках судьбы многих своих друзей.
А такие разговоры, он знает точно, московские эмиссары ведут с Первым наедине, пока все держится в тайне, как сказал сегодня хан Акмаль – тема их бесед пока не для печати. Но теперь другое дело, владея уникальной подслушивающей аппаратурой, он быстро окажется в курсе дел. Узнав о шаткой позиции самого Шурика, мертвого, Иллюзионист наверняка по-другому оценит свои шансы на свободу и легче согласится на эмиграцию. А на воле хан ему мешал, ох как мешал, следовало всегда учитывать то, что он есть и в любую минуту готов нанести удар в спину, он никогда не удовлетворится ролью советника, помощника, финансового магната с политическими амбициями, он просто-напросто переждет с ним время, а при первой же благоприятной ситуации отмахнет прокурора в сторону как обузу или же угостит сигаретой из особой табакерки.