Масть пиковая - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович. Страница 54

А если еще тщательнее просматривать встречу в Аксае, то можно было заметить, что он сам нужен был позарез хану, и не его идеи, планы, перспективы, сегодня его свобода зависела все-таки от усилий прокурора, и деньги он дал прежде всего, чтоб от себя отвести удар, хотя и не говорили вроде об этом в лоб. Спасать хана Акмаля имелся резон только в том случае, если тот соглашался на жизнь по поддельному паспорту, и следовало всячески подталкивать его к этому шагу. Первую же секретную запись из кабинета Первого, касающуюся посмер­тной судьбы Шурика, требовалось немедленно переправить в Аксай, чтобы хан не строил иллюзий в отношении своей неприкосновенности.

А насколько в курсе дел духовный наставник хана Акмаля, молчаливый служка в белом Сабир-бобо? Доверил ли ему хан секрет своих многомиллионных сокровищ, вот где вопрос вопросов? Все требовало тщательнейшего анализа, малейшая ошибка – и тайна сотен миллионов навсегда уйдет с ханом, ведь он никому не оставит адрес своей Пенелопы.

В общем, думать обо всем и не передумать, чего ни кос­нись, все имеет второй план, любая фраза имеет глубочайший подтекст. Восток весь в иносказаниях, недомолвках, символах, и все следовало принимать в расчет, ибо цена ошибки – жизнь.

Сухроб Ахмедович, поглощенный мыслями о двухднев­ном визите в Аксай, на некоторое время забыл о канцелярской папке, притороченной Сабиром-бобо к коробке с аппаратурой. Но она скоро дала о себе знать, на каком-то крутом повороте выпала и шумно плюхнулась на резиновый коврик у ног. Одна желтая бумажка, выпавшая из папки, отлетела к сиденью Джалила, и он передал ее гостю, и тут уж представилась легальная возможность заглянуть в досье на самого себя.

Очень точными оказались биографические данные, писал кто-то хорошо знавший его в студенческие годы, четко обозна­чили круг друзей, знакомых всех по линии жены, что ж, в этом есть резон, на Востоке все и делается через родню. Прослежена и совместная служба повсюду с Миршабом, указано, что Хашимов единственный человек, досконально знающий жизнь прокурора Акрамходжаева. Дальнейшие сведения, на взгляд Сенатора, оказались взяты из его личного дела, когда он рабо­тал в Верховном суде республики, тут были какие-то детали, штрихи, характеристики, не то чтобы секретные, но не для широкого пользования, так сказать. Это настораживало, и он решил предупредить Салима, что из строго охраняемых лич­ных дел есть утечка информации и следовало вычислить чело­века, работающего на Аксай, и при удобном случае припереть его к стене, сделать двойным агентом, любопытно, кто еще проявлял к нему интерес?

Но вот машинописные страницы под грифом «Требует особого внимания» бросили прокурора в жар. Как он оказался прав в своих суждениях и прогнозах! Да, случись завтра какие крутые перемены, одержи власть пантюркисты, панисламисты или религиозные фанатики-вахабисты, или возникни любая другая мусульманская республика под зеленым знаменем, его повесили бы на первом фонарном столбе, нет, даже такую лег­кую смерть ему не даровали бы, по традиции как отступника забили бы камнями, как некогда забили великого Хамзу.

Акрамходжаев внимательно вчитывался в убористый текст трех машинописных страниц и понимал, что определен­ные круги уже готовы приговорить его к смерти. Выходит, не зря он приехал в Аксай, выяснил, что называется, отношения, доказал хану Акмалю, что он до мозга костей свой. А если он работает так высоко и принимает какие-то неугодные реше­ния, – это делается в высших интересах, и духовные настав­ники движения под зеленым знаменем должны гордиться тем, что среди них есть он, у которого даже есть шансы занять пя­тый этаж Белого дома.

А тут чего только о нем не говорилось! Что он имеет тай­ное звание полковника КГБ, что он вкупе с «русскими десант­никами» пересажал весь цвет нации. Что он люто мстит всем, кто раньше, при Рашидове, не допускал его к власти. Полная злобы бездоказательная демагогия, но промелькнуло и кое-что существенное, всего одной строкой. Человек, составляющий документ, отметил, что защита докторской Акрамходжаевым и ряд интересных статей в печати вызвали у всех, знавших его лично, шок и, мол, есть сомнения в его авторстве. Там же от­мечалось, что во всех известных источниках, где куют доктор­ские диссертации для высшего эшелона партийной элиты, от­казались в авторстве и не могли подсказать, кто бы мог столь квалифицированно осветить правовые проблемы в республи­ке.

Последняя запись гласила о том, что он выручил от неми­нуемой тюрьмы капитана ОБХСС Кудратова, зятя известного человека, и намекалось, что акт гуманности прокурора Акрамходжаева обошелся уважаемому семейству в копеечку, но циф­ра все-таки не указывалась. Но не сумма волновала джентль­мена без галстука, он искал сообщений о том, что щеголева­тый бабник оказал ему и неоценимую услугу, выкрав из боль­ницы убийцу прокурора Азларханова, некоего Коста Джиоева. Но к величайшей радости Сенатора такой записи не было. Вот этого-то сообщения он и боялся больше всего, располагая та­кой информацией, они могли без шума заставить прокурора уйти не только с арены завязавшейся политической возни, но и вообще с должности. Тут, как говорится, крыть было бы не­чем, а то, что он попотрошил хапугу обэхаэсника и это стало кому-то известно, его не волновало, какой чиновник на Восто­ке не берет взяток?

Прокурор небрежно бросил папку рядом с собой, всем ви­дом показывая, что сведениям о себе он не придает никакого значения. А придавал, ох как придавал! Боялся, что всплывут и Беспалый, и ростовский вор по прозвищу Кощей, боялся, что кто-то все равно вычислит, что те двое, убитые в ту ночь во дворе Прокуратуры, на его совести. Да мало ли можно было о нем собрать данных! А карты? Фантастические проигрыши и выигрыши! Одна двойная жизнь прокурора должна была за­нимать сотни страниц машинописного текста!

Ни слова о том, что он уже два с лишним года в теснейшей дружбе с Шубариным, и сколько дел уже успели провернуть с ним. Да, можно считать, они совсем ничего не знали о нем, и это радовало. И все потому, что всю жизнь был темной лошад­кой, стоял в тени, ни для кого не представлял интереса, оказы­вается, такая позиция имеет плюсы. Отлегло, отлегло напря­жение с души, эта папка не давала ему дышать спокойно, ведь он знал коварство хана, тот мог выкинуть что угодно, и только сейчас все стало на место, аксайский Крез у него в руках, он не даст ему себя шантажировать. И он с удовольствием вспомнил о корзине, что вручил ему Сабир-бобо на дорогу, благополуч­ное окончание визита безусловно следовало обмыть.

Сухроб Ахмедович неожиданно так хорошо себя почувст­вовал, что стал напевать какую-то мелодию, чего с ним не слу­чалось давно, со студенческих лет. Такая перемена настроения не могла не броситься в глаза Джалилу, и он осторожно на­блюдал в верхнее зеркальце за гостем. Прокурор вдруг взял папку, небрежно разорвал на части, открыл боковое окошко и пустил обрывки по ветру, и тайны, что так мучили еще час на­зад, разлетелись по пыльным кюветам и придорожным кус­там.

Шоссе уже тянулось параллельно железной дороге, и по указателям на обочине он понял, что до нужной станции оста­лось не более получаса езды. Настроение продолжало оставать­ся приподнятым, он даже пожалел, что поезд прибывает в Ташкент на рассвете, было бы здорово прямо с поезда закатить куда-нибудь отметить успех, но его ждала работа в ЦК, сразу два совещания в понедельник, одно в КГБ, другое в прокурату­ре. А вот вечером не мешало бы встретиться дома у прекрас­ной Наргиз, посидеть вместе с Салимом и Артуром Александ­ровичем, а может, и сделать каждому из них подарок – кинуть тысяч по пятьдесят на карманные расходы из тех пяти милли­онов, что лежали у него в чемодане. Останавливало лишь одно, ни для кого из них пятьдесят тысяч не доставили бы особой радости, а ему хотелось доставить им именно радость. И тут он понял Шубарина, который всегда делал редкие и дорогие по­дарки, вот они у людей вызывали бурю радости, и надолго. А из Аксая он подарков никому не вез, разве что жилет из кевлара для Артура Александровича, но и это ведь не его вещь, а ха­на Акмаля.