Судить буду я - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович. Страница 14

Снились какие-то кошмары: инженер связи, картежник Фахрутдинов, прослушивавший его телефон, хан Акмаль, с которым он успел выпить чайник чая в краснознаменной комнате, покойный прокурор Азларханов, с которым он никогда не встречался, но испытывал к нему не только интерес, но и всевозрастающую симпатию. Многократно снилась ему сцена на трассе Коканд-Ленинабад, как из белых «Жигулей» разом выходят трое наемных убийц с автоматами а руках и среди них снайпер Ариф, уже стрелявший в него накануне, а еще чуть раньше пославший пулю в сердце Айдына, читавшего по губам ход секретного совещания у него в кабинете с крыши дома напротив.

Сегодня нет в живых легендарного Арифа, и за его жизнью наверняка охотится другой снайпер, нанятый Миршабом. Во сне он и пытался отыскать его среди сонма лиц, кружащих возле него.

Сквозь рваный, зыбкий сон ему чудилось, что кто-то скребется к нему с улицы, и он невольно открыл глаза. На подоконнике его высокого окна стоял человек с широким монтажным поясом на бедрах, от него слева и справа свисали два витых нейлоновых каната в палец толщиной. Судя по всему, мужчину, стоявшего на подоконнике, страховали с крыши. Камалову показалось, что ви­дит продолжение тех кошмаров, что снились всю ночь, и, улыбнув­шись, он закрыл глаза, но тревога, уже вселившаяся в него, заставила вновь приоткрыть их. Человек, стоя на подоконника в белых шерстяных носках, действительно вырезал стеклорезом предварительно обклеенный специальной липкой лентой квадрат напротив единственной ручки-защелки в левой створке окна, обычно в таких случаях стекло не лопается… Ночь была светлой, рядом горел фонарь, и человек в окне хорошо просматривался, у него на груди, рядом с переговорным устройством «уоки-токи», висел пистолет на кожаном ремешке с длинным глушителем.

«Сон в руку», – подумал он спокойно и нашарил свой именном «Макаров» под подушкой. Человек, вырезав стекло, бережно при­слонил его к правой створке и стал аккуратно открывать защелку, не распахивая окна. Он, видимо, понимал, что порыв холодного воздуха может разбудить спящего. Опустив защелку, ночной при­шелец, что-то сказав шепотом по рации, взял пистолет в правую руку.

«Нужно стрелять так, чтобы он упал в палату», – решил Камалов и, как только распахнулось окно, выстрелил дважды.

Убийца, выронив пистолет на пол, как бы нырнул следом в ком­нату, но в тот же миг, словно подхваченный невидимым краном, взмыл вверх. Страховавшие поняли, что Ферганец опередил их и на этот раз.

Утром, осматривая место происшествия, нашли лишь рукопис­ный картонный плакат на турецком языке. «Кровь за кровь» – значилось на нем. Но прокурор Камалов знал, что и за убийцей с крыши стоял тот же Миршаб – Владыка ночи.

Прошло только две недели после странной встречи с земляком на мюнхенском стадионе, как с Артуром Александровичем приклю­чилась новая история, не менее интригующая, чем первая. Если визит представителя международной мафии после некоторых раз­мышлений показался Шубарину не столь уж и неожиданным, ведь он-то знал, что наш преступный мир уже давно, с застойных лет, готовил себе плацдарм за кордоном, то второй не мог привидеться, кажется, даже в бредовом сне.

По пятницам, если никуда не уезжал на уик-энд, он ужинав в русском ресторане на Кайзерштрассе, неподалеку от отеля «Риц», где останавливался мистер Гвидо Лежава, большой любитель футбола. Иногда и среди недели, назначая с кем-нибудь деловую встречу, он заказывал столик именно в этом ресторане, к нему быстро привыкли в «Золотом зале», где постоянных клиен­тов было не так уж много.

В этот день он, как обычно, занял свой столик в глубине зала за колонной, откуда хорошо просматривался вход, хотя, став завсе­гдатаем, он знал, что можно войти и выйти при необходимости и через служебный ход, мимо кухни, который, впрочем, строго контролировался.

Не успел он перелистать объемистую, роскошно отпечатанную карту вин и напитков, как за спиной раздался удивительно знако­мый голос и кто-то совсем уже по-нашенски, по-русски спросил:

– У вас здесь не занято?

Продолжая машинально вглядываться в меню, он подумал, что это, наверное, опять кто-то из тех, что отыскали его на стадионе «Баварии».

Артур Александрович неторопливо отложил карту вин в сторо­ну, поднял взгляд и остолбенел… Рядом с его столиком стоял Анвар Абидович Тилляходжаев, «хлопковый Наполеон», бывший первый секретарь Заркентского обкома партии, отбывавший пятнадцатилетний срок, которым ему заменили смертную казнь за по­мощь следствию, на Урале.

Еще неделю назад, разговаривая с Коста, Шубарин поинтересо­вался, как обстоят дела у Тилляходжаева, и его заверили, что у того все в порядке. С первого дня заключения Анвара Абидовича в лагерь туда выехали Ашот и Коста, люди «авторитетные» в уго­ловном мире. Кажется, они захватили с собой еще одного «уважае­мого» человека, курирующего Урал. Их задачей было обеспечить бывшему секретарю обкома, личному другу и покровителю Шубарина, нормальную жизнь в заключении. Во-первых: никаких униже­ний ни со стороны уголовников, ни со стороны администрации, Анвар Абидович к такому обращению не привык. Во-вторых: нор­мальные условия работы и жизни и регулярные передачи.

Все годы, что находился в заключении Анвар Абидович, а он загремел одним из первых, в начале перестройки, два гонца, сменяя друг друга, постоянно возили передачи «хлопковому Напо­леону» из Ташкента на Урал. И вот он сам, собственной персоной, стоял перед Артуром Александровичем. Было отчего остолбе­неть… Они, не сговариваясь, кинулись друг другу в объятия, что не осталось незамеченным в чопорном зале.

Но вряд ли в это время их волновало, как они выглядят со стороны, слишком многое их связывало. Анвар Абидович знал, что его семья обязана жизнью Шубарину, трижды пытались подпалить его дом, и трижды поджигателей в ночи ждал бесшумный и точный выстрел снайпера Арифа. Разве такое забывается…

Странно, но тюрьма как бы пошла на пользу Анвару Абидовичу: исчез лишний вес, густые, вьющиеся волосы, тогда лишь тронутые сединой, сегодня были совершенно седые, что придавало ему импозантный вид. Четче, жестче обозначились черты лица, ярче стали глаза, появилась строгая, аскетическая, мужская красота. Экипировали, видимо, Анвара Абидовича поспешно, хотя и основа­тельно, но чувствовалось, что он уже отвык от галстука и цивиль­ного костюма, там быстро врастают в ватник и отучаются от нормального быта. Шубарин знал, что людям, просидевшим в тюрь­ме несколько лет, нужны годы, чтобы вновь приучиться к стулу, креслу, они автоматически присаживаются на корточки.

– Какими судьбами? – вырвалось у Шубарина, он мог по­клясться, что более неожиданного сюрприза для него придумать просто нельзя.

– Не спрашивай, Артур, давай выпьем, закусим, как в старые добрые времена. Ты не представляешь, как я обрадовался вчера, в лагере, что завтра увижу тебя. Я ведь не знал, что встреча будет тут, в Мюнхене, в этом роскошном зале. Ты почаще бывай в Евро­пе, и мне шанс, видимо, выпадет ее повидать…

Анвар Абидович говорил весело, с задором, как в застойное время, когда он был хозяином области, по площади равной Герма­нии и Франции, вместе взятым.

Официант уже давно стоял у стола, и Артур Александрович, знавший, что парень родом из Казахстана, сказал ему по-немецки:

– Неси все лучшее, что есть, да побыстрее, старый друг при­ехал! – И тот без слов отошел от колонны, он помнил, как русские гуляют.

Через полчаса, сделав паузу в ожидании горячего, Артур Алек­сандрович спросил нетерпеливо:

– И все-таки – как вы тут очутились и сразу нашли меня?

– Я солдат партии, вот потому и оказался здесь, выполняю ее приказ, – ответил Анвар Абидович несколько высокопарно, но Шубарин понял, что тот не шутит, да и вряд ли без согласования с самыми верхами он мог выйти на свободу, даже временно, и тут же вылететь на Запад. За визитом человека из лагеря, безуслов­но, стояли какие-то высшие силы, а то и государственные интере­сы, Шубарин почувствовал это.