Двенадцатая дочь - Миронов Арсений Станиславович. Страница 26

— Ну, здесь все просто, — быстро ответил князь. — Плескун взял вторую плошку с собой, чтобы замести следы Четвертого. Но тут он сделал ошибку. Схватил пустую миску.

— Конечно! Кому охота засовывать себе за пазуху целую тарелку горячей каши, — хмыкнул Зверко.

— Вот именно. Плескун не учел, что еда в оставшейся плошке не успеет остыть к нашему приходу.

— М-да… Плескун изо всех сил старался, чтобы скрыть от нас присутствие Четвертого. Видимо, этот Четвертый — очень интересная личность. Все-таки придется оцеплять местность. Только искать надо не маленького старичка с бородой. А большого рослого дядьку с мечом на поясе и с плошкой за пазухой.

— И с большим мешком на плечах…

— Мешком? Почему мешком?

— А где, по-твоему, он спрячет Плескуна?

Ужасно тесный коридор. Слава Богу, скорей бы на свежий воздух… Лисею казалось, будто он уже чувствует особую тошнотворную сладость разложения в затхлом воздухе подземелья. Теперь трупы остались внизу. Князь и наследник Зверко медленно, тяжело поднимались наверх по высоким ступеням, невидимым во мраке. Зверко вслух подсчитывал, сколько людей нужно поставить в копье, чтобы перекрыть тропинки и реки вокруг Глыбозера.

Тесный, тесный коридор, думал князь Лисей. В темноте легко оступиться — загремишь так, что только кости собирай. Плечами отираешь стены, голову приходится пригибать…

— Стоп, — вдруг сказал он. — Данька, погоди.

— Что?..

— Постой. Представь, что ты — Четвертый.

— Угу. Очень смешно. Тогда ты — Сварог.

— Да нет, ты не понял. Предлагаю следственный эксперимент. Ты — Четвертый, а я — Сергиос. Я пропустил тебя вперед и поднимаюсь чуть позади. Ты хочешь ударить меня мечом. Сделай это.

— Я-то сделаю, ты ж знаешь, — усмехнулся в темноте Данилин голос. — Только Руту жалко. Плакать будет.

— Ничего-ничего. Давай, дерзай. Ударь меня своим знаменитым мечом.

Зверко медленно потянул клинок из ножен, веско болтавшихся за спиной. Тук. Рукоятка уперлась в потолок.

— Не торопись, — сказал князь Лисей. — Присядь на ступеньки.

Он присел, извлек. Мутная струя металла чуть заметно пробелела в темноте, упираясь острием в потолок.

— Да. Ты прав. Рушится наша версия, — кивнул наконец Данила. — Особо мечом не повертишь в такой тесной норе. Как у негра в кишечнике. Даже если вытаскивать не из-за спины, а из обычных ножен, которые на поясе, — ни хрена не получится.

Они сидели на ступеньках, один пониже другого.

— Получается, что подлого удара на лестнице быть не могло, — вздохнул князь. — Не хватает места, чтобы вытащить клинок из ножен. А заранее, еще в камере, Четвертый не мог обнажить меча — это вызвало бы законное удивление Сергиоса. С какой стати Четвертый вышагивает ему навстречу с обнаженным мечом…

— Обидно. — Зверко сплюнул. — Рушится наша версия.

Тут… вещий мудрый князь Лисей вздрагивает. Молча выскваживает свой короткий греческий меч и протягивает Даньке.

Пауза.

Разные мысли звенят в голове наследника. Он молчит и смотрит в упор на смутно дрожащий перед глазами базиликанский клинок.

— Ты был прав, — грустно говорит князь Лисей. — Четвертый — грек. Я скажу тебе больше. Он всадник. Потому что только всадники носят укороченный меч на поясе. Более длинный меч — боевой — пристегивается отдельно перед походом. К седлу. А обычно всадники носят в отличие от пешцов более легкий и удобный рыцарский гладий — вот такой, как у меня.

— Гм. Не так уж много у нас на Руси коротких мечей, — хрипло сказал наследник. — Не кинжалов, а именно мечей. Круг поиска существенно сужается, князь Алеша.

— Сужается предельно. Подозреваемых можно практически перечесть по пальцам. К сожалению, у меня осталось не так мало живых всадников.

— Тем более таких, которых беспрекословно слушался бы старый добрый катафракт Сергиос…

— Неро. Все-таки Неро, — простонал князь Лисей.

Ментальный камнемет

Это был настоящий трибунал. Стыря предоставил наследнику Зверке свой походный шатер: дорогая вышивка, кисти, подушки… Снаружи — скрип переминающихся сапог, бряцание оружия: ярыги пробудились, кинулись наперебой охранять ставку командования. Внутри, под высоким натяжным пологом на ременчатых стульях, полукругом расставленных вдоль стен, — первые лица залесской хунты. В центре, темной глыбой ржавеющего железа — сам наследник Зверко, княжич Властовский; за спиной у него прекрасная телохранительница Псаня, дочь Желтого пса (темно-голубая сталь в ножнах, светло-голубая — во взгляде). По правую руку, сильно сутулясь и не глядя по сторонам, неподвижно сидит грустный, раздавленный князь Лисей Вещий. Черные круги под глазами, молчит. Старый царь Леванид, многомудрый властитель Алыберии, кутаясь в пестрый халат восточного купца, невесело поглядывает из-под седой нахмуренной брови, морщится и говорит что-то молодому арбалетчику с роскошным опахалом в руках: душно в шатре. Душно и грозно. Судят предателя, вчерашнего верного друга.

Княжна Рутения Властовская замерла на своей табуреточке, как испуганная птичка на ветке: рыжий костер косичек жестоко погашен серым платком, только слабые теплые отсветы изредка падают на плечи, на серебристую чешую тонкого доспеха. Носик неприлично покраснел, синие глазки горькие-горькие: ах, как все грустно… Такой мальчик симпатичный, и такой ужас, просто ужас! Рядом, ерзая на низкой скамеечке, младший атаман Стыря нервно грызет скользкий кончик светлого оселедца, перебирает в руках трофейные сорочинские четки. Злобно искоса поглядывает на подсудимого…

Да, это совсем другой Неро.

Спокойная, трескучая, тридцатиградусная ненависть в карих глазах. Странно смотрится светлый хитон без оружной перевязи: длинный смятый подол похож на юбку. Руки за спиной держит, будто они связаны… Не стали его вязать, ни к чему это: бывший десятник и не думает удирать. Смотрит дерзко, словно его терзать собираются. Старательно задирает голову. Скоро небось и шея заболит, раздраженно думает наследник.

Наследник Зверко неторопливо, подчеркнуто медленно поправляет вышитую подушечку под кольчужным задом. Оглядывается: ладно, делать нечего. Пора начинать. Князь Лисей ловит желтый взгляд наследника, поднимает темные ресницы. Со вздохом поднимается с места. Говорит негромко.

— Десятник Неро. Вы обвиняетесь. В убийстве катафракта Сергиоса Смелого…

Сдавленный, жесткий, бледный как гибель, катафракт Спиридон по прозвищу Поликало стоит на посту, слегка покачиваясь, у выхода из шатра с голым гладием в руке. Хочется ему зажать уши: страшно слышать такое. Про любимого десятника!

— …Обвиняетесь в убийстве Кожана-нережанина, вольного ярыги из куреня братьев Плешиватых. Вы помогли бежать опасному злодею Плескуну. Вы обвиняетесь также в крамоле на своего господина. Отвечайте. Преступали вы клятву верности князю Алексиосу Геурону?

— Не преступал.

Царь Леванид внимательно смотрит на подсудимого. Княжна Рута удивленно поднимает бровки, атаман Стыря звучно сплевывает на дорогие ковры.

— Не преступал! — блестя глазами, выкрикивает бывший десятник. — Высокому князю Алексиосу я буду верен до гроба!

Ненавидящий гордый взгляд в сторону Вещего Лисея:

— А тебя, самозванец, презираю. Ты можешь казнить меня, лицедей. Теперь я понимаю, откуда такой отвратительный акцент! И почему на коне ты сидишь торчком, как варвар! Почему вдруг, забывшись, начинаешь свободно говорить по-славянски… И вино ты не разбавляешь водой, потому что ты — варвар. Злобный азиатский маг с ужимками дешевого актера!

Князь Лисей вытирает влагу со лба, опускает серое лицо. Наконец произносит глухо:

— По законам номоканона вы… подлежите казни усечением правой руки и головы. По законам влажской сарыни вы подлежите казни… через утопление. По законам княжества Вышградского… тоже казни. Усечением головы.

Неро злобно жмурится, играют желваки. Он почти упивается моментом. Идиот, просто идиот, думает Зверко. Он хочет погибнуть как герой.