Лунные дороги - Аринбасарова Наталья. Страница 24

Сразу после сдачи классики, ребята должны были танцевать свои дипломные номера. У Натальи был прелестный костюм — воздушная, голубая юбка, вся расшитая цветочками. Волосы заплели в две косички, уложили крендельками вокруг ушек. Крендельки тоже украсили цветами. Цветочное убранство очень шло к Наташе, и маленькая женщина забыла о своей израненной ноге. Аринбасарова и небезызвестный Дюська Накипов танцевали адажио из „Тщетной предосторожности“. Наташа танцевала с большим удовольствием, лукаво кокетничая то с Дюськой, то с комиссией. Комиссия приветливо кивала, улыбалась. Ребята закончили адажио, и Любовь Степановна объявила, что вариации танцевать не надо — комиссия и так поражена Наташиным героизмом.

После экзамена ребята сидели в раздевалке. Помещение сотрясал страх ждали результатов. Наконец, пришла Любовь Степановна. Чинно встала посреди комнаты, закатила глаза. Стала рассказывать общие впечатления комиссии о классе. Рассказывала обстоятельно. „Сейчас я зачту ваши оценки“ — сказала Якунина и вышла. Кто-то тихо заскулил.

Через три минуты, длившиеся целую вечность, Якунина вернулась, на носу поблескивали очки: „Абаева Галия — 4“, Наташа в списке была второй. Любовь Степановна уставилась на Наталью: „Аринбасарова Наташа“. Пауза. „Пять“. У Наташи слезы брызнули из глаз. В классе у девочек было всего три пятерки у Натальи, Ван-Мэйки и Тани Ивановой, а Якунинской любимой ученице Гаянэ Джигарханян комиссия, к сожалению, поставила четыре.

— „Я удивлена, что комиссия так высоко тебя оценила!“ — сказала Любовь Степановна Наташе.

— „А я знала, что получу пять!“ — буркнула себе под нос девушка.

Ночью Наталье приснился сон, что она получила на экзамене пять, с утра она его не помнила. Экзамен был в пятницу, а, как известно, с четверга на пятницу сны сбываются. Вошедши в танцкласс, Наталья вдруг отчетливо вспомнила сон, отчего поверила в собственные силы и неизбежность своего триумфа. Да, к тому же все было отработано, отшлифовано, и танец Наташе доставлял огромную радость.

После сдачи экзаменов и защиты дипломов у ребят, как во всех советских школах, был выпускной бал. Как они его ждали, как волновались! За несколько месяцев до радостного события Наталья с Симой Владимировной начали придумывать, какое можно сделать платье. Даже в те бедные года, когда такое явление, как мода, не существовала в стране Советской, Сима Владимировна одевалась очень элегантно. Директриса договорилась в ателье со своими мастерами — Наташе сшили маленькое белое платье в стиле Chanel. Потом Сима Владимировна понесла платье в другое ателье по художественной вышивке, вышили на боку чудеснейшую серебристо-черную розу. Серафима Владимировна подарила девушке черные шелковые перчатки до локтя. Наталья упросила Гаянку продать ей черно-белые туфли на шпильках. Тогда купить туфли было очень сложно, а Гаянэ привезла их из Еревана, где шилась замечательная обувь частными сапожниками. В этом изысканнейшем туалете Наталья казалось самой себе первой красавицей королевства, она едва не опоздала на выпускной бал, заглядевшись на себя в зеркале.

Выпускной бал был торжественно-трогательный. Ребята прощались с интернатом, где провели шесть долгих лет. После бала, как все советские школьники, пошли к Кремлю встречать рассвет. Гуляя по пустынным улицам, Наталья, жмурясь от удовольствия и грусти думала: „Какая замечательная Москва! Точно в песне написано — „Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля““. Утро было такое свежее, ясное. Небо розовое. Поливальные машины умывали улицы, дворники мели тротуары, приветливо улыбаясь выпускникам.

В то утро Наталья остро почувствовала, что такое Родина. Щемящее ощущение дома, чувство безопасности, предчувствие того, что тебя ожидает что-то удивительно прекрасное — переполняли молоденькую девушку. И в то же время от сознания, что очень скоро все разъедутся, расстанутся становилось тяжело. Москва для Наташи самый любимый во всем свете город, ее родной город. Наталья родилась в Москве, училась в Москве, мысль о том, что ее придется покинуть, казалось девушке бессмысленным кошмаром.

На следующий день весь класс пригласила к себе москвичка Лена Гусева, она была адмиральской дочкой. У Гусевых была огромная шикарная квартира, родители Лены ушли, предоставив ребятам на всю ночь свои апартаменты. Бывшие одноклассники танцевали, немножечко пили, смеялись, пытаясь укрыться в веселье от грустных мыслей.

Для Натальи вечер был удивительный, ей казалось, что все наполнено каким-то особенным, не будничным смыслом. И тут случилось самое неожиданное — впервые и сразу два мальчика признались Наташе в любви. Первые признания всегда волнительны, обжигают все твое существо, зато потом испытываешь обременительность, даже скуку, когда кто-то пытается навязать тебе свою любовь, но тогда от услышанного юной Наташе было не по себе. До этого девушке всегда казалось, что молодые люди не принимают ее всерьез, подтрунивают над ней, и никто в нее влюбиться вообще не может. Она часто получала на уроках „оскорбительные“ записки: „Дикая балерина“, „Дикарка“. В столь юном возрасте Наташа махнула рукой на свою личную жизнь, решив, посвятить себя искусству. Но судьба всегда играет с нами, девушка даже не могла себе вообразить, что ей готовит сия сумасбродная дама.

Неожиданно во время всех этих волнующих событий приходит телеграмма: „Срочно вылетайте на кинопробы во Фрунзе. Кончаловский“. А у Наташи впереди репетиции и выпускной концерт на сцене Большого театра. Уже напечатаны афиши: „ПА-ДЕ-ДЕ ИСПОЛНЯЮТ Н. АРИНБАСАРОВА и Д. НАКИПОВ“, Наталья с Дюськой чувствуют себя балетными примами. Педагоги, узнав о телеграмме, начали ругаться: „Какие киносъемки! Это несерьезно. Они длятся целый год, ты потеряешь форму. Нужно ехать в театр и сразу же завоевывать положение, входить в репертуар!“. Нарассказали Марие Константиновне всякие страсти-мордасти про кино, про киношников — какие они все распущенные: „Непременно испортят вашу девочку“. И Маруся, ополчившись на весь мировой кинематограф, категорически постановила: „Никакого кино! Никаких съемок! У тебя уже есть профессия. Едем в Алма-Ату. Надо начинать работать!“.

Как это ни парадоксально, ведь молодость всегда непослушна, Наташа безропотно подчинилась, дала телеграмму: „Извините, сниматься не могу“. И тут началось. На бедную девушку обрушился шквал междугородных звонков. „Ты негодяйка, мерзавка! Обнадежила меня, наобещала, а теперь отказываешься! Ты меня очень подводишь, ты мне срываешь диплом!“ — шипело, выпрыгивало из трубки. От таких словесных изрыганий Наталья почувствовала себя вероломной обманщицей. На душе стало нехорошо, но… Но кино, Кончаловский с его искренним гневом — это что-то эфемерное, далекое, тогда как сцена очень конкретна, а выступление в Большом театре прямо-таки раздавливает своей реальностью. Наташа решила танцевать.

Кончаловский все звонил и звонил. Угрозы, возмущение сменились на мольбы, теперь трубка рыдала: „Хотя бы приезжай на кинопробы! На два дня“. В конце концов, чувство горделивого самодовольства сменилось жалостью, и Наташа тихонечко спросила: „Мам, давай слетаем на кинопробы, может, я еще и провалюсь“. Теперь женщины решили лететь во Фрунзе.

Тут наступает перелом в Наташиной жизни. Меня всегда поражало, когда человек из „ниоткуда“, у которого меньше всего шансов, пробивается, добивается, становится известным. Ведь история Наташи — вечная, прекрасная история Золушки. Эта сказка повторяется на протяжении многих веков. Как Богу не надоест смотреть один и тот же спектакль!

Первый учитель

Провожала Наталью и Марию Константиновну Сима Владимировна. Директриса подарила Наташе огромный букет белоснежных небесной красоты лилий. С тех пор лилии — Натальины любимые цветы. Женщины обнялись, поцеловались. Взошли на трап. Полетели. Второй полет в Наташиной короткой жизни не был особо примечателен, она уснула на коленях у Марии Константиновны, ощущая на щеке ласковую шершавость материнских рук.