Северяне - Мищенко Дмитрий Алексеевич. Страница 34

– Неправда! – крикнул кто-то из знатных мужей, перекрыв своим мощным басом ближайших крикунов. – Оборона Чернигова – это и есть оборона всей земли Северянской.

– Всей? – послышался звонкий молодой голос. – А Подонье? Зачем отделался князь посылкой кучки ополчения? Почему дружину не послал? Обещал ведь!

– Да потому, что селения дружинников тут под боком! – выкрикнул кто-то.

– Говори, княже! Ты сложил с нами договор, дал слово вечу пойти с дружиной на защиту северян в Подонье. Отчего же не пошел? Почему медлишь?

Это была спасительная мысль. Черный почувствовал, что надо за нее ухватиться, и поднял было руку, как знак того, что хочет говорить, но вече не стало слушать князя.

– Позор! Позор! – пронеслось по Соборной площади. – Князь обманул свой народ! Он предал нас!

– Измена!

– Бесчестье!

От криков и шума звенело в ушах. Они достигали не только детинца, но и окрестных селений. Князь не знал, как утихомирить, смирить бушующее людское море, чем успокоить северян. Они вооружены, дружиной их не испугаешь. Не только той, что с ним сейчас, но даже и оставшейся в детинце. Да и силу свою чувствует вече, понимает свое превосходство. Отлично, видно, понимает. Иначе не кричали бы так смело, так нагло князю своему.

Черный нахмурился. Не по нраву пришлась ему дерзость веча, но он опять промолчал, выжидая, пока оно затихнет.

Когда шум отдалился, он выхватил из ножен тяжелый, украшенный золотом меч и стремительно поднял его над головой. То был знак, которому должны все покориться. Северяне знали, что князья только изредка прибегают к нему, а потому притихли. Враждебно глядя на Черного, они молча ждали, что скажет князь.

– Братья северяне! – начал Черный. – Мужи градские и окрестные! Больно слушать мне попреки ваши горькие, вести и жалобы печальные. Но еще больнее становится, когда задумаюсь над немощью силы нашей ратной. Мало ее, и слаба наша рать!

– Неправда! – послышались голоса. – Рать у нас вон какая! Взгляни, сколько нас тут, на площади градской, и за стенами ее, на поле ратном!

– Много нас на земле Северянской, и силы в нас много!

Черный выждал, пока стихли выкрики, и снова заговорил;

– То правда, братья: я обещал вам повести дружину свою против печенегов, обещал защитить люд Подонья от набегов степняков. Но кого же повести мне? Случилось так, что не успели ратные мужи собрать под черниговские хоругви большую дружину, а тут каган хозарский стал грозить войной.

– И князь решил ждать его в Чернигове? А земля наша? Что будет с землей Северянской? С близкими нашими? – угрюмо возразил один из старейшин.

– Хозары не пойдут по лесам Северянщины! – воскликнул князь.

– Зато уже идут печенеги! Сегодня они на Донце, завтра выйдут к Сейму, а то и на Десну! – стоял на своем старейшина. – Ведь кучка ополченцев не может их задержать.

– Так что же я, по мысли старейшин, должен делать? – разгневался Черный. – Оставить Чернигов, дочь свою и идти с дружиной навстречу хозарам и печенегам? А знают ли старейшины, что хозары только того и ждут. Ни дружине, ни ополчению нашему не под силу одолеть их в поле. Только тут, за стенами градскими, воины наши сумеют постоять за волю Северянщины, за честь княжны.

Задумались старейшины. Ответ князя показался им убедительным. Народ разноголосо зашумел. Послышались крики одобрения и сомнения.

Черный почувствовал это и подобрал поводья коня, готовясь подкрепить свои слова какими-то новыми доводами. Но вдруг из толпы раздался, особенно громкий среди всеобщей тишины, сильный и звучный голос:

– А может, князь скажет нам, зачем приезжал сюда Олег, князь киевский?

Для Черного слова эти прозвучали как гром с ясного неба. Северяне притихли, с любопытством поглядывая туда, откуда раздался вопрос, потом на князя. В самом деле: почему молчит об этом Черный? Ведь Олег был здесь, в Чернигове, князь вел с ним какие-то переговоры. Почему же молчит о них, не поведает вечу? Именно сейчас единение с киевлянами было бы особо кстати. И хозар можно бы остановить, и печенегов прогнать. Вот когда единение послужило бы добрым и спасительным делом.

– Говори, княже! – потребовали передние. – Зачем приезжал Олег, о чем говорил ты с ним в своих хоромах.

Вече снова зашумело, заволновалось. Князь молчал, обдумывая, как быть, что ответить северянам.

– А может, князь припомнит, что обещал тогда Олегу? – послышался тот же звонкий, сильный голос.

Черный метнул злобный взгляд в сторону говорившего и на этот раз заметил, кто об этом спрашивает. Он еще больше нахмурился.

«Тварь такая, – подумал он, – пронюхал, значит, как-то».

А вечу ответил:

– Не давал я никаких обещаний князю Олегу. Да и не мог их дать.

– Неправда! – крикнул тот, которого приметил Черный. – Олег советовал тебе объединиться с ним против лихой напасти хозар и печенегов, а ты обещал ему поговорить о том на вече, посоветоваться с вечем!

Слова эти и вовсе озадачили Черного. Казалось, подробностей переговоров его с Олегом никто не мог слышать, В гостиной зале были только они вдвоем… Кто мог подумать, что брошенные им тогда лишь для отвода глаз слова «поговорю на вече», станут известны этому человеку, а сейчас и всем северянам? Как мог он о том проведать, подслушал или рассказал ему Олег?

Собираясь с мыслями, князь досадливо подергивал повод, как бы сдерживая неспокойно танцующего под ним коня. Но молчать дальше нельзя было: время идет, северяне ждут и каждый миг может стать решающим.

– Разговор тот для веча не нов, – ответил наконец Черный. – О Киеве, о союзе с полянами речь шла и в прошлый раз на вече. И мы тогда решили…

– Решили встать против печенегов! – прервал его все тот же неугомонный голос. – Но разве мы тогда сказали свое слово против единения с полянами? Почему же князь хочет решать дела земли нашей самочинно? Почему не говорит о предложении Олега на вече?

– Потому что не было в том нужды! – уже раздраженно ответил Черный.

– Как это не было нужды?

– А так… – хотел было продолжить Черный, но его прервали. Раздались выкрики:

– Значит, князь попирает права северян? Он не хочет признавать веча? – настаивали передние.

– Позор! – поддержали в задних рядах те, что толпились по обочинам Соборной площади. – Князем овладела гордыня! Он нарушает договор с северянами!

– Это измена! – покрыли шум чьи-то голоса.

– Измена!!! – громким эхом откликнулись люди под стенами, и толпа, дрогнув, двинулась на стоявшую позади князя дружину. Но тут из толпы всадников выехал широкобородый, наиболее уважаемый думный муж и, развернув коня, знаками приказал людям остановиться.

Медленно, нехотя покорились передние конники, сдерживая натиск возмущенного на обочинах люда.

Когда волнение немного улеглось, широкобородый снова развернул коня и решительно обратился к Черному уже не с просьбой, а как бы приказывая:

– Отвечай, княже: как это не было нужды? Черный исподлобья, сжав губы, гневно поглядывал на людей и молчал. Видно было, что пеняет на себя за несдержанность, ищет выхода из трудного положения, но не находит. Допущенная сгоряча оплошность раздражала и толкала его все дальше по ошибочному пути.

– Я говорил уже, – зло ответил он, – что Олег коварством захватил Любеч – лучший северянский град и пристань на Днепре. Теперь и Чернигов хочет к рукам своим прибрать, петлю задумал набросить нам на шею.

– Откуда князю ведомо о том? – спросил кто-то.

– Говорю же вам: Олег коварно захватил наш Любеч.

– И все? – допытывался тот же голос.

– А разве мало? Тем самым он прибрал к рукам весь путь из варяг в греки, оттеснил нас от Днепра! В толпе раскатисто засмеялись.

– Разве путь из Чернигова в греки идет через варягов? Смех пронесся по всей площади, как-то сняв на время напряжение.

– Княже, – спокойно и наставительно сказал широкобородый, – нам кажется, что сейчас не до обид. Можно ли вспоминать старые обиды, когда надвигается новая, страшная беда. Надо подумать о единении с братьями-полянами, если не хотим допустить разорения и гибели земли Северянской.