Поворот судьбы - Митчард Жаклин. Страница 12

Как можно было сделать такой подарок, а потом перечеркнуть все тем, что он совершил?

Сразу после того как я объявила новость, в спальню ворвался Гейб. Закрытые двери для него никогда не были препятствием.

— Гейб, — закричал Лео, освобождая меня из своих объятий и бросаясь к сыну, — ты станешь отцом! Я хотел сказать, что я стану отцом! Снова. Я имею в виду, что к тому времени, когда я стану отцом, ты уже вырастешь настолько, что и сам сможешь быть папой!

Первый раз в жизни он был прав.

Глава четвертая

Дневник гейба

Сначала я планировал этот дневник как подготовку к сочинению. Где-то пять минут. Затем меня вдруг осенило, что если бы мама узнала о том, что я хочу выбрать тему «Лео и его причуды» в качестве практического курса творческого письма, она была бы — как это помягче выразиться? — растеряна.

Мама считает виноватой себя. Конечно, она это отрицает. Она постоянно твердит мне, что если я буду ненавидеть Лео, то окажусь, в конце концов, на его месте. Она объясняет это кармическим кругом, который человек добровольно замыкает, сосредоточиваясь на негативных эмоциях. Мама умеет сохранять лицо на публике: она смелая, остроумная, сдержанная, и все без конца твердят об этом, не понимая, чего ей это стоит. Но она дитя семидесятых, как и Лео, поэтому она смешно произносит «кармический круг», с придыханием, так, словно карма — это что-то вполне реальное, хотя и невидимое глазу.

Мама хочет, чтобы я не прогонял из сердца любовь к Лео, «несмотря на его слабости». Она ведь любила бы меня, даже окажись я в тюрьме. Но это ведь совсем другое. Любая мама так поступила бы. Во-первых, я бы мог оказаться в тюрьме по уважительной причине. Например, за то, что переломал Лео ноги. Или по глупой причине. Скажем, за хранение наркотиков. В случае же с моим отцом можно было бы во время финального матча натянуть плакаты над стадионом с метровой надписью: «Лео Штейнер наплевал с высокой горы на свою жену и на своих детей, потому что у него бегали муравьи в штанах».

Я всегда читал письма мамы, как и ее дневники.

Долгое время она этого не знала, но оказалось, что она не имеет ничего против (думаю, что возмущение по поводу нарушения права на личную жизнь было слегка напускным). Познакомившись с записями в ее дневнике, я понял, к какому типу относится Лео. Он мыслил стереотипами, пытаясь выдать их за какую-то особую философию, хотя на самом деле речь шла о мыслях обычного парня, который, достигнув сорокадевятилетнего возраста, понял, что смертен. Он называл это поиском «духовной аутентичности».

Духовная аутентичность, можете себе представить?

Конечно, отца надо уважать, даже если он совершил что-нибудь глупое. Отцу ты обязан очень многим: своим прошлым, своей жизнью, наконец. Однажды он сумел с присущей юристам легкостью и изящностью стиля поставить на место абсолютно неадекватного учителя по труду, который выставил мне «двойку» за модель башни с вращающимся передним планом только за то, что я неправильно оформил библиографию. Он учил меня держать удар, бриться до того, как все обратят внимание на твою щетину, и знать слова к «Прощай, желтая мостовая» и «Офицер Крупке». Предполагается, что ты должен простить его за то, что он немного свернул с дороги, ведь он не какой-нибудь преступник или бандит, который бьет твою мать или унижает тебя, прохаживаясь по твоей спине ремнем с тяжелой бляхой, только потому, что ты не хочешь быть таким жестким парнем, как он.

Но за что мне было сохранять к Лео уважительное отношение? Неуважение — это самый страшный грех. Как можно продолжать носить имя того, кто обидел твою мать самым изощренным и садистским образом? Он оказался эгоистичным уродом, который не подумал ни о последствиях своего эгоизма, ни о причинах. Он втоптал в грязь собственное имя, которое дал своим детям.

Я так зол, что не могу подобрать слов.

Я не против, чтобы за это сочинение мне поставили «пятерку», лучше с плюсом.

Я собирался начать свой рассказ о том, как распалась наша семья, с имен, которые нам дали при рождении, но я отвлекся. Моя сестра Каролина и я были названы в честь бабушки и двух дедушек, что вполне укладывается в традиции. Сестру звали Хана Каролина, но мы называли ее Кара, потому что бабушка Хана была еще жива и мы ее видели довольно часто. Мое полное имя — вдохните поглубже — Амброуз Габриэль, но все зовут меня просто Гейб. Имя моего дедушки было Амброуз Джиллис, но ни один человек в здравом уме и твердой памяти не станет так называть ребенка (это все равно что услышать имя Персиваль). Когда родилась моя младшая бедняжка-сестра, у нас не было дефицита в бабушках, в честь которых можно было бы назвать ребенка, — просто мне кажется, что родители перехватили инициативу. К тому времени они уже выращивали на нашей террасе размером примерно шесть на десять помидоры и перец в каких-то огромных горшках, а еще кукурузу. Однажды мы отправились на ферму, где разводили кур, откуда возвратились с сумками, испачканными кровью цыплячьих тушек, отчего наш «вольво» казался мне катафалком. Короче говоря, думаю, что выбор имени для сестренки был итогом их объединенных усилий. Они решили назвать ее Аврора Бореалис.

Аврора Бореалис Штейнер. Я не стал от них скрывать, что это сочетание кажется мне этнической шуткой, но папа в ответ только вспыхнул, а потом быстро одумался, напустил на себя привычный философский вид и задумчиво произнес: «Ветер путешествует к нам от самого солнца, огибает землю, проходя через атмосферные слои, поэтому нам даровано северное сияние, поражающее нас игрой цвета и оттенков…» Я кивнул. У нас были уроки физики в школе. «Поэтому, раз она явилась нам, как новый свет, освещающий землю и нашу жизнь…»

Бог ты мой! Мне было неловко его слушать. Если мне придется утратить остатки разума из-за того, что я познакомлюсь с какой-нибудь цыпочкой, разрешаю пустить мне пулю в лоб, чтобы прекратить страдания окружающих, да и мои собственные тоже.

Я знал, что папа словно упал с луны. Я догадался об этом еще до того, как мама узнала правду. Вообще-то имя моей сестры не стоило бы такого внимания, если бы инициалы малышки не совпадали с названием компании, реклама которой висела вдоль дороги на огромном плакате, который попадался нам на глаза всякий раз, когда мы отъезжали от дома.

Компания называлась «Абсолют-Богатырь Шаблон». Она специализировалась на породистых быках, вернее, на их репродуктивных органах. Пару лет назад она называлась «Американские семенные быки». Теперь вам понятны мои опасения.

В старших классах мне довелось учиться с девочкой, которую выбрали «Молочной Королевой» штата. За то, что ее «короновали», ей полагалось носить в сумочке фирменный шприц «А-Б Шаблона», наверное, на случай, если доведется встретить корову, которой потребуются услуги этой компании. «Молочная Королева» от природы была очень застенчивой, хотя та же природа наделила ее прекрасной внешностью, кстати не имевшей ничего общего с красотой пейзанки. Но я опять отвлекся. Итак, она стояла и с улыбкой доставала упомянутый шприц под недвусмысленные комментарии местных фермеров. То, что говорили ей не в меру остроумные одноклассники, не стоит передавать. (Однако она рассказала мне, что по-настоящему ее доставало только одно — необходимость каждый день есть мороженое — на протяжении всего лета. Она научилась избавляться от него так, как это проделывают женщины, страдающие булимией. Когда год ее коронованного статуса закончился, она не могла выносить даже запаха ванили, а по ночам ее преследовали кошмары, в которых из ее сумочки выпадали сорок огромных шприцев для осеменения.) Она честно призналась, что горько сожалела о том, что компания «А-Б Шаблон» вообще была придумана.

Все проходились по этой надписи и тому, что за ней стояло. Люди, которые работали в компании, часто добавляли свои шуточки к тексту (что-то вроде того, что «нашим коровам некогда скучать» или «американские быки сгорают на работе»). Под покровом темноты ребята, которые проезжали мимо на машинах, останавливались, чтобы «конкретизировать» смысл рекламной вывески, упражняясь в вульгарности. Я не знаю, почему эта рекламная вывеска оказалась посреди Шебойгана, ведь ферма, о которой шла речь, располагалась довольно далеко от дороги. В Шебойгане были все атрибуты маленького уютного города, в том числе вполне приличный университет, который, тем не менее, был кошмарным сном для выпускников местных школ. По этой причине, наверное, я и оказался в Колумбии. Мое поступление в университет было продиктовано еще и тем, что я очень хотел понять, как мама сумела преодолеть все невзгоды, сделать это с элегантностью и бесстрашием, которые позволили ей стать для меня самой лучшей мамой на земле.