Поворот судьбы - Митчард Жаклин. Страница 67

— Но, вероятно, нет, Хана. Я поняла, что мое состояние может стремительно ухудшиться. Возможно, через несколько лет мне понадобится инвалидное кресло.

— Джулиана! Давай сжигать мосты после того, как перейдем через них.

— Но, Хана. Я знаю, что вы вели себя, как святые, однако я понимаю, что вам хочется быть с сыном. Я не имею права вставать между вами и Лео. Я не хочу, чтобы вам пришлось выбирать между собственным сыном и мной с детьми.

— Джулиана, мы подумаем об этом, когда пройдет время. Гейб не может пока смириться с тем, что Лео так поступил с его внуками. Ведь вы были так долго женаты, Джулиана. Я помню, как вы тогда сидели на том диванчике. Пара, настоящая пара. Ты мне не просто невестка, Джулиана. Ты мне больше, чем родная дочь.

— Я знаю, но получается, что из-за нас у вас рухнули все планы. Путешествовать, видеться с друзьями. Все.

Наверное, я сам не заметил, как вернулся в кровать и заснул. Мне приснилась Тиан, как тогда у Конни на кухне. Она снова говорила, что она американская принцесса. Она выросла (ну, насколько могла подрасти такая малышка, как Тиан). Волосы ее были короче, и одета она была в жакет моей мамы. Она положила мне руку на плечо и с улыбкой сказала: «О Гейб, как приятно видеть тебя снова. В каком ты сейчас классе?» — а мне все еще пятнадцать. Я хотел расправить плечи, чтобы выглядеть мужчиной, но она все уходила прочь, снова повторяя, что ей было приятно встретиться со мной и что я не должен ее разочаровывать и хорошо учиться в школе. Потом я услышал: «Мы еще увидимся». Но это уже был не сон. Меня разбудила Каролина, которая уселась рядом со мной на полу.

— Проснись, Гейб, — сказала она. — Я хочу уехать, пока она спит, пока Аори спит, и меня уже ждет папа.

Я встал и прошел, не обращая на нее никакого внимания, прямо в ванную комнату, где не торопясь начал чистить зубы. Я знал, что мое молчание сводит сестру с ума, но не представлял, что сказать ей.

— Гейб, — прошептала она из-за двери. — Выйди, я хочу дать тебе адрес отеля, где мы остановимся. Ты мне позвони, если мама захочет меня увидеть. Я, конечно, вернусь еще попрощаться, но она сейчас так расстроена, что я бы не хотела расстраивать ее еще больше.

Я резко открыл дверь, и Каролина едва не упала. Я прошел мимо так, словно ее и не было в комнате.

— Черт бы тебя побрал! — выругалась она. — Не надо быть таким чурбаном.

Я лег в кровать. Хотя я и выглядел абсолютно спокойным, но внутри у меня все колотилось от гнева. Что мне было делать? Умолять ее остаться? Вразумить ее? Как? Что будет лучше: чтобы она жила с нами, гуляла по ночам, покуривала какую-нибудь дрянь, забеременела? Она успокоилась бы после отъезда отца? Она вспоминала бы эту чертову долину? Я представил себе эту местность зимой, под толстым слоем снега. Картина вырисовывалась довольно мрачная. Я вспоминал нас на автостанции во время того невероятного путешествия, когда мы были в Массачусетсе, боясь, что найдут пистолет, что нам грозят страшные неприятности. Мы сидели, прижавшись друг к другу. Только я и она. Моя сестра, рожденная в том же году, что и я. Нас называли ирландскими близнецами. Я хотел напомнить ей о том, что нас связывало. Я хотел крикнуть ей, что она не только бросает маму, не только плюет на семью — она еще и вырывает меня из своего сердца. Меня, того, кто спас ее там, на запасном пути. Мне так хотелось сказать ей: «Каролина, ты же частица моей души, как ты можешь бросать меня?»

— Гейб, — нарушила она мои размышления, и я только покрепче зарылся в подушку. — Ты что, даже до свидания мне не скажешь?

Я молчал.

— Ты же мой брат.

Я услышал, что она плачет.

— Не все одинаковые. Понимаешь? Ты благородный, ты сильный, я не такая. Но я не злая. Я не подлая. Я не могу оставаться и ранить ее чувства. Мамины чувства. Я не только из-за себя уезжаю.

Какая-то сотая доля интуиции подсказывала мне, что она говорит правду. Через какое-то время (мне оно показалось вечностью) я ощутил, что она нерешительно положила свою маленькую руку мне на голову.

— Я напишу тебе, Гейб. Или позвоню. Ты всегда останешься для меня любимым большим братом, Гейб. Не обижайся за то, что я тебе наговорила. Ты самый умный из всех, кого я только знаю.

Я не мог поверить тому, что семья Штейнеров за сорок восемь часов превратилась в разбитый сосуд. Это было какой-то чудовищной шуткой. Я не знал, что и думать. Наконец я оторвал голову от подушки, и мои губы уже не так дрожали. Я не знал, что сказать сестре.

Но ее уже не было.

Глава двадцать седьмая

Псалом 78

Излишек багажа

От Джей А. Джиллис

«медиа-панорама»

Каролина не особенно удостаивала нас своим присутствием еще с тех пор, как Лео уехал в первый раз (она очень старалась не участвовать в жизни семьи), однако после окончательного расставания с ним мы ощутили, что Каролина покинула нас. Хотя я была уверена, что мое здоровье ухудшится, понимая, насколько серьезно это может обернуться для всех нас (ведь проблемы с головным мозгом не относятся к числу временных), все обошлось. Должна признать, что после развода у меня не повторялись такие страшные приступы, какие мне пришлось пережить накануне судебных заседаний. И я не считаю это простым совпадением.

Мое сознание не замутилось ни на секунду. Я отчетливо видела, как дрожит верхняя губа Каролины, когда собирала вещи после ее ураганного отъезда. Я видела завитки ее светлых волос. Я нашла пачку записок, сложенных в замысловатую восьмиугольную пирамиду (такие изыски свойственны только юношескому возрасту), и полфлакона моих духов. Я представляла свою дочь с подколотыми волосами, глядя на те вещи, которые она оставила в шкафу: длинная строгая черная юбка, парка, в которой у нее был аккуратный и скромный вид, что, конечно же, раздражало ее. Я сложила все вещи в коробку, прижимая каждую к лицу, точь-в-точь как я делала с кардиганами своей мамы после ее похорон. Но потом до меня дошло, что я не знаю, на какой адрес должна отправить посылку. Я решила отдать все коробки Хане, не желая, чтобы мне стал известен даже почтовый индекс Лео.

Мое чувство собственного достоинства было втоптано в грязь, и я ощущала себя совершенно бесполезной и никчемной. Только представьте себя на минутку на месте женщины, которую подвели и ее муж, и ребенок, и собственное здоровье. Возможно, мой призрачный образ оживал только благодаря тому, что я вынуждена была выполнять обязанности матери-жены-ценного работника. И все эти ниточки, которые дергали меня, как марионетку, кроме одной, оборвались как по команде. Моя рука нервно дрогнула на клавиатуре. У меня оставались Гейб и Аори, вернее, теперь Рори. Но я не могла целиком отдавать себя им. Моя нежность к ним носила характер приступов, хотя я и понимала, что детям важно постоянно ощущать материнскую защиту. Я смотрела на них и замечала, что Рори так же смешно морщит носик, как Каролина. Слышала смех Гейба и узнавала в нем нотки заливистого, как колокольчик, смеха Каролины. Я сразу отстранялась от них… вела себя отвратительно. Рори принесла однажды вечером свои любимые книжки, но я даже не удостоила ее вниманием, отмахнулась от нее, попросив дать мне покой. Одну неделю я каждый день собирала рюкзак Гейба, сверяясь по его расписанию, а на следующей неделе не интересовалась даже, пришел ли он домой. Джанет объясняла это тем, что мои нервы из-за болезни горели, как в тостере, и это не могло не отразиться на моем поведении.