Сон №9 - Митчелл Дэвид Стивен. Страница 27

Даймон поворачивается, Кофе закидывает ногу на ногу, и нас становится четверо.

– Пошел в полицию. Признался в убийстве музыканта-ударника. К тому дню, когда над ним начался суд, она обвинила в изнасиловании девять разных мужчин, в том числе министра рыболовной промышленности.

Бархотка в ужасе:

– Все это случилось на самом деле?

– Клянусь,– Даймон выпускает колечко дыма,– каждое слово – правда.

Когда я возвращаюсь к столику, передав Санте наш заказ, рука Даймона лежит на спинке стула Кофе.

– Типа… ага,– Кофе высовывает кончик языка между своих белых губ,– а вот и помощничек Санты.

Ее лицо густо накрашено. Бархотка, шурша колготками, разворачивается ко мне, и Годзилла просыпается.

– Юдзу-кан говорит, что ты в музыкальном бизнесе?

Я вдыхаю запах ее духов, приправленный потом.

– А я сейчас подрабатываю моделью, снимаюсь для рекламы крупнейшей в Токио сети клиник пластической хирургии.

Она наклоняется ко мне со своей «Ларк слим» в ожидании огня, и Годзилла угрожающе поднимает голову. Даймон через стол кидает мне зажигалку. Лицо Бархотки вспыхивает. И до этой минуты я ни разу не вспомнил об Андзю.

Когда мы вписываемся в первый поворот, секундой позже, чем «Судзуки-950» Даймона, Бархотка обвивает меня руками. Мой «Ямаха-1000» встает на дыбы и рычит, набирая скорость. Залитый солнцем стадион, золотые трубы, гигантский дирижабль «Бриджстоун»; руки Бархотки мешают мне сосредоточиться. Даймон сшибает ряд пляшущих разграничительных конусов, и сквозь этот грохот до меня доносится щенячий визг Кофе:

– Давай!

Бархотка шепчет мне вещи, предназначенные только для меня, и ее шепот обнаженным привидением извивается в лабиринтах моего внутреннего уха. Я так же тверд и переполнен, как топливный бак «ямахи». Кофе радостно восклицает:

– Лучше, чем в жизни! Дух захватывает!

– Даймон заходит на крутой вираж.

– Реальней, чем в жизни,– бурчит он.

Я гоню по той же полосе и в конце длинной прямой почти обхожу его, но Кофе смотрит на мой экран и говорит Даймону, где меня заблокировать.

– Мы тебя сделали! – смеется она.

Я проезжаю по масляному пятну на скорости 180 км/ч, нас заносит – пальцы Бархотки впиваются в меня, заднее колесо обгоняет переднее, но мне удается удержать мотоцикл на дороге. Срезаем через зоопарк – краем глаза ловлю проносящихся мимо зебр, их развевающиеся гривы. Кофе вынимает свой мобильный, тренькающий американский гимн, отвечает на звонок и расписывает, какой абсолютно невероятный вечер у нее выдался. Не раздумывая, я бросаю «ямаху» в длинный, крутой вираж, подрезаю Даймона, и мы мчимся голова в голову.

– Скажи, Миякэ, это такой же верный или такой же глупый тест на мужественность, как и любой другой, согласен?

Рискую взглянуть на него:

– Не сомневаюсь.

Он недобро усмехается.

– Типа дуэль двадцать первого века,– вставляет Кофе, пряча телефон в сумочку.

– Отлично! – принимает вызов Бархотка.– Миякэ сейчас тебе покажет, да, Миякэ?

Я не отвечаю, но ее мизинец забирается мне в пупок и угрожающе ползет ниже, пока я не говорю:

– Конечно.

– Заметано,– отвечает Даймон и поворачивает в мою сторону.

Бархотка вскрикивает: потеряв управление, я врезаюсь во встречную автоцистерну. Бббааааааххххххххх! Когда этот шуточный ядерный взрыв утих, Даймон с Кофе уже исчезли, превратились в точку.

– Вот досада,– издевается Даймон.

– «Ямаха» дребезжит на второй скорости.

– Типа круто! – смеется Кофе.– Теперь он ни за что нас не догонит.

Даймон оборачивается:

– Бедный Миякэ. Но это всего лишь видеоигра.

Бархотка уже не сжимает меня с прежней силой. Мне в голову приходит абсурдная идея, больше благодаря двум виски, смешанным с двумя кружками пива, чем оригинальности моего мышления. Юзом разворачиваю «ямаху» на 180° и обнаруживаю, что да, я могу ехать в обратную сторону. Внизу загорается: «Второй участник сошел с дистанции». Зебры в зоопарке несутся в обратном направлении. Эту игру наверняка создал программист типа Сути – такой же сдвинутый. Бархотка пощипывает мне соски в знак одобрения. Мы пересекаем линию старта – на табло «Дистанция пройдена» загорается «1». Я вырываюсь на разводной мост – мотоцикл взмывает в воздух, когда мы прыгаем сквозь пространство, и вздрагивает, когда мы приземляемся на дальний край моста. А вот и Даймон на своем «судзуки».

– Ну как?

Даймон открывает рот:

– Черт…

Я повторяю его хитрый ход и на полном ходу поворачиваю, целясь прямо в его переднюю фару, круглую, как луна в ясную ночь. Никакого взрыва. Наши мотоциклы застывают, едва столкнувшись, музыка замолкает, экраны гаснут.

– Я не привык проигрывать.– Даймон кидает на меня взгляд, который встревожил бы меня, не будь мы друзьями.– Если копнуть поглубже, ты коварный сукин сын, Миякэ.

– Бедный Даймон. Но это всего лишь видеоигра.

– Совет.– Даймон не улыбается.– Никогда не бей того, кто в более высокой весовой категории.

Кофе сконфуженно бормочет:

– А куда типа делся велодром?

– Я думаю,– Бархотка слезает с сиденья,– Миякэ сломал автомат, это круто.

Даймон перебрасывает ногу через седло.

– Пошли.

– Типа куда? – Кофе соскальзывает с мотоцикла.

– В тихое местечко, где меня знают.

– Вы знаете,– спрашивает Кофе,– что, если волоски в носу выдергивать, а не подстригать, можно разорвать кровеносный сосуд и умереть?

Даймон ведет нас по кварталу удовольствий, как будто сам его строил. Я совершенно потерял ориентацию и надеюсь только, что мне не придется возвращаться к станции метро Синдзюку в одиночку. Толпа поредела, из искателей удовольствий остались лишь самые закаленные. Мимо, хрипло гудя, протискивается спортивная машина.

– «Лотус-Элиз-сто одиннадцать-с»,– говорит Даймон.

Мобильный телефон Кофе играет «Забыть ли старую любовь» [54], но она ничего не слышит, несмотря на то что прокричала «алло!» раз десять. Из открытой двери грохочет джаз. Снаружи – очередь из нескольких человек самого хиппового вида. Я наслаждаюсь бросаемыми в нашу сторону завистливыми взглядами. Я бы умер, лишь бы взять Бархотку за руку. Я бы умер, если бы она отдернула руку. Я бы умер, если бы она хотела, чтобы я взял ее за руку, а я этого не понял. Даймон рассказывает нам долгую историю о недоразумениях с переодетыми в женское платье голубыми в Лос-Анджелесе, и девушки визжат от хохота.

– Но Эл-Эй [55] – типа по-настоящему опасное место,– говорит Кофе.– У каждого при себе пушка. Сингапур – вот единственное спокойное место за границей.

– Ты когда-нибудь бывала в Лос-Анджелесе? – спрашивает Даймон.

– Нет,– отвечает Кофе.

– А в Сингапуре?

– Нет,– отвечает Кофе.

– Получается, где-то, где ты никогда не была, безопаснее, чем где-то еще, где ты тоже никогда не была?

Кофе закатывает глаза:

– Типа, кто говорит, что нужно куда-нибудь ехать, чтобы узнать, что это за место? А на что, ты думаешь, телевизор?

Даймон сдается:

– Слышал, Миякэ? Должно быть, это и есть женская логика.

Кофе взмахивает руками:

– Типа, да здравствует власть женщин!

Мы идем по пассажу, освещенному вывесками уличных баров, в конце которого нас ждет лифт. Кофе икает:

– Какой этаж?

Двери лифта закрываются. Я вздрагиваю от холода. Даймон приводит в порядок свое отражение и решает переключиться на благодушный лад:

– Девятый. «Пиковая дама». У меня прекрасная идея. Давай поженимся!

Кофе хихикает и нажимает «9».

– Принято! «Пиковая дама». Типа странное название для бара.

Если бы не мигающие номера этажей, движение лифта было бы совсем неощутимо. Кофе снимает с воротника Даймона пушинку: