Инженер магии - Модезитт Лиланд Экстон. Страница 41

Оседлав Меривен и пристегнув добавочную суму, Доррин выводит кобылу из сарая. Снаружи тепло, сухо и пыльно. Рейса машет ему рукой. Она вышла проверить сетку с разложенными для просушки фруктами. Доррин улавливает запах застывающего сиропа из ябрушей и персиков.

Выехав на дорогу, он пристраивается позади двух возов с сеном. Оба скрипят, а у одного еще и вихляет правое заднее колесо.

– Эй, у тебя заднее колесо не в порядке, – говорит юноша, поравнявшись с возницей.

– Спасибо, приятель, но скажи это Оструму – тупому придурку! Ему, вишь, приспичило отвести это сено в казармы стражи, пока держится хорошая цена!

Движение на тракте оживленное, дорога вовсю пылит, и Доррин вконец расчихался. Любопытно: сажа и дым кузницы ему нипочем, а вот пыль, хоть дорожная, хоть с полей, доставляет немалое беспокойство.

Полегче становится лишь в черте города, где дорожная глина сменяется каменным мощением. Проезжая мимо заново отстроенной «Пивной Кружки», юноша видит все ту же женщину-попрошайку, по-прежнему выпрашивающую медяки. Правда, солдат у таверны в такую рань нет.

Мелочная лавка Виллума представляет собой длинное приземистое строение, притулившееся в стороне от торговой площади и причалов нижнего Дью. Вывеска, на которой изображены две перекрещенные свечи, подновлена и заново покрыта лаком.

– Могу ли я видеть мастера Виллума? – с вежливой улыбкой обращается Доррин к стоящему за прилавком человеку.

– Хозяин не любит точить лясы попусту. Признает только деловые разговоры.

– Я как раз по делу.

– Знаю я, какие дела могут быть у целителя, – говорит малый за прилавком, приглядываясь к коричневому одеянию юноши. – Имей в виду, на бедных у нас не подают.

– Я вообще-то кузнец, работаю на Яррла.

– Не больно-то ты утруждаешься, коли посреди рабочего дня торчишь здесь.

– Я буду работать после того, как ты давно уже поужинаешь и ляжешь спать, – выдавливает улыбку юноша. – Но если кому-то нужно потолковать с лавочником, разумнее будет явиться к нему днем, когда лавка открыта.

– Звучит рассудительно, парнишка, – раздается добродушный голос, и в помещении появляется светловолосый толстяк в ярко-зеленой рубахе и коричневых брюках. Его живот нависает над широким ремнем так, что почти закрывает массивную бронзовую пряжку. – Так что ты хочешь продать?

– Я бы сказал, одну диковину. Мне говорили, что в твоей лавке торгуют всякими редкостями.

– Верно, приятель, так оно и есть. Я объезжаю все северные порты, продаю и покупаю разные необычные штуковины. Это мой заработок. А что у тебя за вещица?

Доррин ставит на прилавок шкатулку.

– Шкатулочка? Неплохо сработана, особливо петли, но Петрон, столяр, делает лучше. И уж это всяко не диковина.

Доррин открывает крышку и показывает фургончик.

– Хм... фургон. А где лошадки?

Поставив модель на ровный прилавок, юноша поворачивает заводную ручку. Фургончик катится к дальнему концу.

– Магия... – шепчет из угла приказчик.

– Никаких чар, – качает головой Доррин. – Только нехитрая механика. Там, внутри, маленькая пружинка.

Он сдерживает улыбку, когда Виллум поспешно закрывает удивленно разинутый рот.

– Кто ты, как ты сказал?

– Доррин. Работаю на Яррла.

– А, это пришлый кузнец!

Доррин кивает. Но допрос еще не окончен:

– А как вышло, что ты обрядился в коричневое? Ты же, вроде бы, подмастерье.

– Я еще и целитель.

– Кузнец-целитель. Целитель-кузнец с самоезжей диковиной! Это стоит серебреника... Просто на память о встрече с таким необычным малым.

Доррин убирает модель в шкатулку, но крышку оставляет открытой.

– Диковины интересны, молодой человек, но на них не так много покупателей. Я взял бы эту штуку лишь для того, чтобы все знали – у Виллума чего только нету. Но кому я ее смогу продать?

– Я, скажем, предложил бы ее одному из членов Спидларского Совета как редкостный подарок для сынишки. Впрочем, она сгодится и в дар Сарроннинскому двору.

– Звучит недурно.

– Так ведь и работа хорошая. Достойная торговца с такой репутацией и такими связями, как у тебя, почтеннейший Виллум. Однако, – Доррин закрывает шкатулку, – я предпочел бы...

– Постой. Мне кажется, пять серебреников...

– Последняя моя модель была продана в Тирхэвене за три золотых.

– С тобой, я гляжу, не поторгуешься, – кисловато замечает Виллум.

– Да, мастер Виллум, торговаться я не умею. Но учти, что и моделей я делаю немного, и они все разные.

– Ладно, возьму за три золотых, но вместе со шкатулкой.

– Со шкатулкой? – хмурится Доррин. – Чтобы выстелить следующую, мне придется добыть несколько локтей хорошей ткани.

– О свет! – смеется Виллум. – Три локтя ткани ты получишь в придачу. Роальд! Принеси парню отрез того сутианского бирюзового бархата.

– Я так понимаю, бирюзовый цвет не пользовался спросом, – замечает Доррин, пряча ухмылку.

Виллум не отпирается:

– Откуда мне было знать, что, по слухам, такой цвет носила какая-то колдунья с Отшельничьего? Одна старуха распустила на сей счет сплетни, и никто не стал покупать этот бархат на платье. Но чтобы выстелить шкатулку, он подойдет.

Роальд приносит кожаный кошель и завернутый в рваную мешковину рулон бархата. Виллум открывает кошель и отсчитывает три золотых, которые перекочевывают в кошель Доррина.

– Когда ты сможешь смастрячить еще диковину?

– Как верно заметил твой человек, – усмехается юноша, – в кузнице по горло повседневной работы.

– Может, оно и к лучшему, – улыбается Виллум. – Всего доброго, молодой человек.

Доррин наклоняет голову.

– Всего доброго, мастер Виллум.

Над северным океаном начинают собираться тучи, но они сулят лишь легкое похолодание.

Недалеко от того места, где каменный тракт сменяется глиняным, примерно в кай за мостом лежит на боку воз. Колесо все-таки отлетело, как и предсказывал Доррин. Сено вывалилось на дорогу, и возница, костеря всех и вся, перетаскивает его к обочине.

Две другие повозки не могут разъехаться на перегороженной дороге, и брань становится еще громче и крепче.

Доррин направляет Меривен на обочину, объезжая незадачливых крикунов.

XLVIII

Двое воинов, мужчина и женщина, опередив основной отряд примерно на кай, едут по тропе вдоль южной стороны крутого откоса. Солнце висит над самым западным горизонтом. Оба молчат, прислушиваясь к хрусту ветвей редких елей и шелесту сухой травы. Над елями маячат макушки сохранивших кое-где поблекшие листья кленов.

Неожиданно мужчина предостерегающе поднимает руку. Женщина, проследив за его взглядом, видит локтях в пятидесяти почти неприметный след. Белокурый воин достает лук и открывает колчан. Женщина развязывает ремни на рукояти меча.

Из нижней купы елей доносится слабый шорох, и в этот миг оба всадника, низко пригнувшись в седлах, устремляются к деревьям.

Вылетевшая из ельника стрела едва не поражает мужчину, который прямо на скаку стреляет в ответ.

Из-за деревьев доносится стон.

Светловолосый всадник накладывает на тетиву вторую стрелу.

– Не стреляй! Не стреляй! Сдаюсь!

– Эй, малый! – кричит женщина, остановив коня. – Лучше выходи на дорогу!

– Спидларские ублюдки! – бормочет, выбираясь из-за деревьев, лысый мужчина со всклоченной бородой и пробитой стрелой правой рукой. – Паренька-то не трожьте, он ничего не сделал.

Из травы поднимается второй – совсем мальчишка.

– Надо же, баба! – удивленный парнишка смотрит на отца.

– Я солдат! – женщина высоко подбрасывает меч, и ловит его. – И могу метнуть эту штуковину так, что она проткнет тебя насквозь.

– Сука... – цедит сквозь зубы юнец.

– Меня еще не так называли. Поднимайся сюда. Где ваши лошади?

– Нет у нас никаких лошадей, – говорит паренек, глядя в сторону. Неожиданно он срывается с места и устремляется вверх по склону, но в тот же миг вдогонку ему летит брошенный рукой женщины короткий меч. Парнишка со стоном валится в траву.